Дельфини сидела, равнодушно выслушивая аврора с неприятным лицом, который объявлял о снятии ограничений на перемещения внутри магической Британии, проведённой экспертизе в Малфой мэноре и найденных там пожирателях, о том, что Дельфини собираются отправить на восстановительные работы в Хогвартсе вместе с остальными детьми пожирателей , остающихся на второй год, уже в начале следующей недели и о том, что её отсутствие в мэноре записано в личное дело и будет играть против неё в любых разбирательствах.

   Молодой волшебнице было уже всё равно. Прошла уже почти неделя после её суда, и прямо сейчас шёл суд над её матерью, на котором юная волшебница даже не могла присутствовать. Каждый министерский служащий и посетитель считал своим долгом окинуть Дельфини презрительным или снисходительным взглядом, облить помоями и высказать своё совершенно не интересное слизеринке мнение. Она просто устала и хотела домой, свернуться под пледом и прижаться, как в далёком детстве, цекой к материнским коленям.

– Я вас поняла, ещё что-то? – холодно посмотрела на собеседника закованная до самого подбородка в тёмные одежды Дельфини. 

– Нет. Вы свободны, – сложил перед собой руки аврор, недовольно глядя на свою собеседницу, более похожую на ледяную статую. 

– До свидания, – небрежно бросила аристократка, грациозно поднимаясь со стула и пытаясь незаметно опираться на богато украшенную трость. 

   В общем коридоре аврората Дельфини поудобнее перехватила трость и как можно скорее двинулась к залу суда. Её уже, честно говоря, тошнило и от министерства, и от одной мысли о судах. А ещё от обезболивающего, которое она глотала каждый день, а сегодня собиралась выпить и вовсе двойную норму. Окружающим не за чем было видеть её мучения и травмы.

   Казалось, в подземельях министерства совершенно не было никакого порядка. Впрочем, как и людей. Волшебница попыталась дать отдых больной ноге, перенося весь вес на трость и поджимая неприятно ноющую конечность. В ушах на краткий миг зашумело, в глазах потемнело, а голова пошла кругом. Дельфини зажмурилась и постаралась переждать приступ дурноты, который в последнее время накатывал с ужасающей частотой.

– Малфой? 

   Волшебница дёрнулась, выпрямилась и гордо вскинула голову.

– Уизли, – сузила глаза слизеринка. Впрочем, сил и времени было слишком мало, так что часть со взаимными оскорблениями она решила пропустить. – Как пройти к залу 3 А?

– А? Да он там, в конце и налево, – Уизли явно хотел сказать что-то ещё но передумал, увидев плачевное состояние школьного врага.

   Впрочем, Дельфини уже достаточно оправилась, что бы смерить собеседника колючим взглядом, высокомерно кивнуть на прощание и как ни в чём ни бывало двинуться дальше по коридору, злясь на себя и судьбу за то, что свидетелем её слабости стал именно Уизел. Белые стены мелькали вокруг, пока Дельфини на всей возможной скорости неслась к матери с тревожно бьющимся под рёбрами сердцем.

   Незаметно проскользнув в зал суда, девушка кивнула нескольким знакомым, краем глаза отметившим её появление, и последовала к свободному месту в поле зрения своей матери. Вокруг как назло были абсолютно пустые места, так что она оказалась будто на ладони. 

   Нарцисса была бледна, и даже чуть бледнее обычного, но для неё этот суд был далеко не первым, и потому она держалась спокойно и уверенно. Она была в красивом тёмно-синем платье из дорогой шерстяной ткани, переданном ей дочерью, её волосы были уложены в аккуратную причёску, а лицо было, кажется, даже припудрено и подкрашено. Иными словами, в отличие от самой Дельфини и её отца, на суде леди Малфой предстала чинной благородной леди, а не оборванкой-пожирательницей, и одно лишь это уже не могло не радовать. Ещё одного скандального заголовка с мерзкими фотографиями честь их семьи бы не перенесла.

   Дельфини кивнула сама себе, вцепляясь обеими руками в трость и цепким взглядом наблюдая за тем, как лично ею нанятый адвокат рьяно и уверенно отстаивает невиновность миссис Малфой. Напряженная линия плеч, затянутая в глухое тёмное платье, очертила прямую, а забранные в пучок платиновые волосы открыли вид на такую же напряжённую шею в высоком вороте. Тёмное расшитое сукно обрисовало ломаную острых лопаток. 

   Гарри Поттер невольно зацепился взглядом за эту сложную фигуру напряжения и выжидания. Дельфини была будто фарфор, обёрнутый в толстый слой ткани, чтобы защитить её от царапин и повреждений. И в то же время она была будто острый клинок, начищенный до блеска и покоящийся до поры до времени в прочных ножнах, защищающих окружающих от смертельной остроты.

   И Гарри Поттер, до сего дня никогда не видевший от Дельфини такой скрытой надежды и сдерживаемой тревоги, замер, сохраняя её хрупкую изящную фигурку посреди равнодушных волшебников в своей памяти. Ему казалось жизненно важным запомнить, что в этой войне пострадал каждый. Что не было ни единой семьи, не потерявшей кого-то, и что Волан-де-Морт в своём безумии причинил своим близким соратникам едва ли не большие мучения, чем остальным волшебникам.

   Голова опять закружилась, а к горлу подкатила тошнота, отчего волшебница поднесла руку к губам, вжимая подушечки пальцев в сомкнутые губы. Костяшки едва заметно задрожали, отчего Дельфини стала выглядеть ещё более ломкой и несчастной. Зал озарила вспышка какого-то одинокого папарацци, запечатлевая этот облик, а девушка вздрогнула, злым леденящим душу взглядом пронзая нежелательного фотографа, глубоко в душе с отчаянием думая о том, что снова её лицо будет мелькать на передовой.

   Визенгамот замер в напряжённом молчании, ожидая голосования, а с ним заледенела и Малфой, выдыхая лишь с озвученным оправдательным приговором. Леди Малфой слабо улыбнулась, благодаря судей, пока её дочь думала о том, какие благодарственные презенты лучше сделать тем, кто помог подкупить судей и переубедить несогласных. Думала о том, какие зелья нужно дать матери и выпить самой. Думала о том, что приказать домовым эльфам приготовить на обед и как им лучше переехать обратно в особняк. Думала о чём угодно, кроме Поттера, радостно пожимавшего руку Нарциссе и, наверное, в тысячный раз благодаря её за собственное спасение. О чём угодно, кроме прочих волшебников, бесконечно пялящихся на их измученную обессилевшую семью и подобно боггартам и другим тёмным тварям питающихся страхом и мучениями. О чём угодно, кроме того, как невыносимо болит нога и стремительное тает самообладание, выпуская из своих цепких рук сознание.

   Дельфини прикусила до крови щёку изнутри, и лишь из последних сил доволокла мать до домика в Плимуте, решив, что всё. Все остальные дела они сделают завтра. Вместе. Теперь Дельфини больше не одна. Теперь она должна нести ответственность уже за них двоих.