На несколько децибелов ближе

Бессонница — это когда не можешь спать, даже когда уже пора просыпаться.

Айзек Азимов

      У Джеймса была дурацкая привычка. Абсолютно дурная. Иногда он не спал по ночам, иногда специально, иногда случайно. Иногда.

      И сидеть в такие дни у себя в комнате было самой отвратительной идеей из тех, что рождались в его голове (и это было правдой), поэтому он сидел в гостиной. На диване. И долго, долго смотрел телевизор, стараясь не уснуть, ну или же уснуть, это зависело от обстоятельств. Настроения. Погоды. Погоды, серьёзно, Джеймс?

      Ему нравился шум от телевизора. Телевизор. Это вообще было одно из его самых любимых изобретений в этом новом мире. Шумело. И на слух шумело, и на зрение шумело. Можно было просто отключиться и задуматься о своём. Помогало.

      Ночные новости были лучшим из того, что Джеймс смог найти сегодня. Было что-то про снег, что-то про протесты, что-то про родственных душ. Опять.

      Джеймс не ненавидел родственных душ. Просто когда у всех что-то есть, а у тебя чего-то нет, это грустно, может, даже завидно. Джеймсу было завидно. Очень сильно, даже по-противному завидно.

      В гостиную зашёл Тони. Джеймс вздохнул и слегка вжался в диван, будто скрываясь. Ну… с Тони ему до сих пор было некомфортно. Может, из-за их недоразговоров и недопониманий, а, может, из-за дурацкого чувства в груди и горле. Глотке. Давило, душило.

      Тони к нему не сел, прошёл мимо и зашёл на кухню. Пить кофе? Джеймс сжал губы между собой, продолжая пялиться в телевизор. Было грустно, было горько, почему-то.

      Прошло ещё минут пятнадцать. Может быть, немного больше, потому что по прайм тайму показали уже штук пять коротких мультиков. Дурацких мультиков. Тони вышел с кухни, сел на диван и посмотрел на Джеймса. Коротко, но очень внимательно. Дышать было тяжело.

      «Чего сидишь?» — прозвучало глупо, особенно от Тони. А ещё тихо. Тихо?

      Джеймс пожал плечами, вздохнул и не ответил. Продолжал смотреть в телевизор, а потом моргнул долго. Надо было подумать. Открыл глаза. Повернул голову к Тони потом и спросил в ответ: «а ты?»

      Тони не ответил. Тоже пожал плечами, повернулся к телевизору и как-то странно прищурился, вгляделся в экран будто там были не мультики с прайм тайма, а жизнь, судьба, и усмехнулся. Горько. Джеймсу от этой ухмылки тоже стало горько. Он не понимал почему.

***

      Утром в башне всегда был завтрак, даже для тех, кто ещё не ложился спать. Для Тони. И это почему-то было важно, почему-то все с этим соглашались. Никогда не спорили, это ведь было важно. И снова горько.

      Завтрак всегда был разным. Для Джеймса. И с разными людьми. Все в башне жили по своему расписанию, которое каждый день сдвигалось на пять минут назад — пять минут вперёд.

      Сегодня он сидел на завтраке с Тони. И ещё со Стивом и Сэмом. И опять давило грудь. Душило. Он так и не понимал почему.

      С Сэмом и Стивом он завтракал часто. Каждый день они вставали почти одновременно, наверное, по привычке. А, может, потому что летом вставали на пробежку каждое утро. Одно и то же? Идея была Стива. Джеймс не любил вставать по утрам так рано, и когда его фотографировали, он тоже не любил. С Тони Джеймс завтракал редко, почти никогда. Тони обычно не завтракал. Почему-то.

      Кофе был обычным. Горьким. Опять. И снег за окном шёл обычно. Тихо, мирно, безветренно. Пусть и был первым, но был обычным. Ничего особенного в нём по факту всё равно не было. Не было?

      — Снег идёт. — Как-то задумчиво и тихо сказал Тони и поджал губы.

      Стив и Сэм в ответ стали болтать что-то про первый снег. Про зиму. Рождество. У Джеймса дыхание спёрло полностью, он закашлялся и встал, прошёлся по комнате. Будто ему надо было убежать от того, что давило на его грудь, горло. Глотку.

      Сэм и Стив вздрогнули. Забеспокоились. Наверное, потому что не поняли. Джеймс всё понял. Наконец-то.

***

      Снова ночь. Белёсая и светлая от снега, что так и шёл с самого утра. И Джеймс снова сел на диване, включил телевизор и переключил на новости. И Тони снова прошёл в гостиную, но на кухню не пошёл. Сел рядом. Начал громко. Почти полукриком. Горько.

      — Эй, — улыбнулся.

      — Привет, — ответить было сложно. Опять давило на грудь, горло. Глотку.

      — Сидишь? — тише.

      — Да, сижу.

      Тони в ответ кивнул, засмеялся хрипло, шёпотом. И Джеймсу почему-то тоже было смешно. И по новостям опять говорили. Снег, зима, родственные души.