Прогремел звонок, заставивший порядком уставших от семи уроков учеников седьмого «Б» класса воспрянуть духом. Кто из детей сделал последнюю запись световым пером на голодисплее тетради, кто погасил мультиучебник, кто… поднял голову с поверхности всегда тёплой умнофанерной парты.

— Урок окончен, записываем домашнее задание и можете быть свободны! — громко сказал учитель, сопровождая свою речь нанесением необходимого параграфа и списка упражнений пальцем на световое полотно широкой школьной доски.

Посчитав, что ничего добавлять больше не нужно, немолодой мужчина ушёл, оставив дверь в классный кабинет открытой.

Дети начали активно складывать вещи по тонким рюкзачкам и вставать из-за парт, стулья за которыми самостоятельно въезжали и выезжали, а также автоматически приподнимались для облегчения труда уборщицам. Началось довольно громкое обсуждение планов на выходные.

— Димыч, ты с нами в голодром в субботу?! — весело спросил одноклассник у необычайно тихого и отстранённого сегодня паренька.

Больше всего на свете Дима любил походы в голодром с друзьями. Запираться там на несколько безвылазных часов, чтобы вдоволь наиграться в истребителя всякой нечисти, или с головой закопаться в виртуальную пещеру, чтобы, выйдя из неё, продемонстрировать свои навыки в постройке неприступных крепостей из добытых там ресурсов… Он и рад был бы ответить согласием, но настроения у Димы сейчас не было от слова совсем.

— Не, ребят, не могу. В следующий раз, — сказал паренёк невесело.

— Ты и отказываешься? Случилось чего? — ответил другой Димин одноклассник удивлённо.

— Да, случилось. Я позже вам расскажу.

Мальчишки переглянулись, но, решив разговор не продолжать, подошли и пожали Диме руку на прощание.

— Давай тогда что ли… до завтра, — сказали ему перед тем, как выйти из классной комнаты, оставив Диму наедине с собой.

Домой идти не особо хотелось, так что собирался паренёк неспешно. Уже, казалось, шум успел затихнуть даже в школьном коридоре.

«Вечно это откладывать всё равно не выйдет», — подумал он.

Тяжело вздохнув, он достал из рюкзачка гарнитуру и, надев её на голову, Дима аккуратно щёлкнул на одну из трёх кнопок на правой полноразмерной чашечке. Это была одна из новейших моделей, и она умела генерировать музыку под настроение пользователя в реальном времени. Отличная была вещь и просто превосходный подарок от любимого деда, которого сегодня у Димы попросту не стало.

Он наконец-то вышел из классной комнаты, которая автоматически за парнем закрылась. Издав сигнал о том, что необходимая мелодия сгенерирована, наушники, плавно наращивая громкость до комфортной, отключили Диму от внешнего мира. Теперь паренёк медленно плыл по пустеющим школьным коридорам, сначала до лестниц, а потом и до выхода из мультифункционального здания нового типа застройки, что, по старой привычке всех вокруг, просто называли школой.

И плавание его было спокойным и безмятежным; казалось, что вот он уже — выход. Вот только вся безмятежность момента была тут же прервана тем, что спокойная и даже немного грустная мелодия резко оборвалась. Дима тут же увидел, что его наушники теперь находятся в руках какой-то девушки, что мгновенно обогнала его и встала на пути.

Она была на полголовы выше него, одета была совсем не по школьному стандарту, и похоже, что она была обладательницей аж целых двух ныне модных имплантов, что позволяли проецировать на кожу картинки по желанию пользователя и красить волосы в разные цвета. Вот только удовольствие это было очень дорогое, а эта девушка ну никак не выглядела не то что богатой, но даже обладательницей среднего достатка. Да и цвет волос был странный, не как Дима уже успел рассмотреть у настоящих обладательниц имплантов, а двухцветным — корни волос были тёмными, а остальная шевелюра ярко-красная. Да и картинка на предплечье руки тоже не отдавала тем характерным лёгким переливом, а напротив, была насыщенно чёрной и будто была частью её кожи, а не аккуратно наложенной голограммой. На коленях её странных штанов, явно сшитых не из форменной умноткани, было несколько дырок, её белая футболка была слегка растянута, что тоже было странно, так как умноткань всегда возвращалась в форму заданных в неё параметров, да и финальным аргументом, что весь её образ был «странным», служило то, что у неё подмышкой был зажат зонт. А это было тем ещё архаизмом.

Никогда Дима не видел её вживую, но образ этой девушки и ходившая за ней по пятам репутация заставила сделать вывод, что перед ним была Арина. Школьная пугалка для маленьких детей за непослушание в духе «не будешь учиться — станешь как Арина», забияка и, по слухам, самая настоящая старьёвщица. И она сейчас, брезгливо, надела Димины наушники, но быстро их сняла, скривившись.

— Что, малой, грустишь под эти мерзкие комариные пи́ски?

— Отдай, пожалуйста, — всё стоял Дима как вкопанный, не зная, как вести себя перед школьной страшилкой.

— Да без базара, — подошла она и протянула наушники. — Всё равно в музыке, сгенерированной ИИ, нету души. Не по-настоящему ты грустишь. Чао.

Дима забрал свои наушники и только и успел увидеть, как Арина выходит из школы, открывая под дождём свой зонт.

«Она мне улыбнулась или показалось?» — закралась у него мысль, заставившая зависнуть на какое-то время. — «„Не по-настоящему“, тебе откуда знать-то?»

Наушники вновь заняли своё место на голове паренька. Теперь была его очередь выйти под холодный октябрьский дождь, который, как никогда точно соответствовал настроению времени года, сгенерированной музыке, да и настроению Димы целиком. Даже несмотря на то, что форменная школьная умноткань подстраивалась под температуру окружающей среды и защищала от дождя, разрастаясь в удобный дождевик, всё равно она не могла полностью подстроиться под резкий перепад температур. Чтобы согреться полностью, паренёк был обязан перетерпеть прохладу дождя, хоть и совсем недолго.

Собравшись с силами и мыслями, Дима наконец-то вышел на крыльцо школы и, вдохнув полную грудь свежего воздуха, двинул навстречу дому. Путь предстоял не то чтобы сильно далёкий, но Дима старался сделать его как можно дольше, идя так медленно, как только мог.

Всё вокруг напоминало ему о… случившемся: желтеющие деревья, трава, что давно превратилась под дождями в перегной, дохлый червяк, которого паренёк обошёл… Даже музыка, что он слушал, была мёртвой, в той же равной степени как и грустной. Паренёк никак не хотел принимать тот факт, что деда больше нету. Настолько нету, что из него даже невозможно было сделать личностный чип для гиперфона, как делали с умершими родственниками его друзья и одноклассники, чтобы изредка во времена особой тоски ещё немного успеть с ними поконтактировать. А всё из-за синдрома Альцгеймера, который уничтожил всю его нервную систему настолько, что даже от сгоревших мерзких вонючих спичек, которыми пользовался его дед до самого конца, чтоб вскипятить то вонючее варево, которое он пил каждый вечер, оставалось больше, чем от его сознания. Люди победили такое количество болезней, но Альцгеймер до сих пор стоит особняком, как-то, что вылечить попросту не представляется возможным. Только вживить чип, который будет стимулировать остатки нервных соединений, даруя больному пару лет жизни, хоть и полноценной. И Дима жалел. По-настоящему жалел, что такой человек, как его дед, просто угас...

От того же деда он прекрасно знал, что жалостью делу не поможешь. То, что произошло — не отменишь, и это своё жизненное кредо он повторял внуку из раза в раз; особенно часто, когда разговор доходил до обсуждения ненавидимого им научного и технического прогресса, который произошёл настолько стремительно, что люди буквально не сумели к нему адаптироваться.

Отвлечённый мыслями, Дима наконец-то добрался до дома, ещё одного новомодного сверхтехнологичного строения, расположенного в спальном районе «Электромагнитный-1». Ему предстоял подъём на 111-й этаж Быстромонтажного Модульного Жилища Человеческого, сокращённо БМЖЧ, который в народе уже успели прозвать просто «Модулька». Кто считал себя остроумнее — называли бомжачка, но как можно называть бомжачкой то, где живут люди…? Дима оставлял это на суд тех самых остряков.

Вот только планировку этого здания придумали задолго до того, как Дима родился, а современный аналог просто прибавил в прочности конструкции, что позволило строить модульки до неслыханных высот и немыслимых широт. Димина модулька тянулась на двести этажей вверх и на четыреста подъездов вширь. На каждом этаже вмещалось четыре трёхкомнатные квартиры, так что такие здания по праву можно было называть муравейниками… Ну или «человейниками», если вновь ссылаться на тех же «остряков».

Паренёк перешёл левитомагистраль, дождавшись зелёного света указателя, и тихо себе подходил к своему подъезду, длинную тропинку до которого по бокам устилали скамейки, как и его школьная парта, всё сделанные из умнофанеры, для полного комфорта сидящего, способные принимать форму «приземлившегося» зада. И даже это наблюдение вновь заставило Диму взгрустнуть. Скамейки эти были почти всегда заняты стариками и старушками, которых не смущала дождливая погода. Они постоянно щебетали о чём-то своём, обильно приправляя почти каждый разговор фразой типа «зато вот раньше…». А взгрустнулось ему… Потому что его дед тоже был активной частью этих посиделок, настолько, что буквально ещё вчера встречал внука со школы, сидя на этих самых скамейках.

Старики и старушки Диму, по этому, прекрасно знали и… молча сопроводили его взглядами, лишь коротко кивая пареньку. Сам Дима им отвечал точно таким же движением, пока не зашёл в подъезд.

Дверь за ним закрылась, а паренёк спрятал ключ-пропуск обратно в карман. В подъезде включился свет, и датчик автоконсьержа просканировал лицо школьника, мигнув зелёным огоньком на своей мехаконечности. Теперь он мог спокойно идти дальше, но остановился и подошёл к небольшой тумбочке, стоявшей прямо у выхода из коридорчика, что вёл к лифтам. На ней стояла голорамка с анимированной зацикленной проекцией его деда, который неохотно смотрел в сканер голокамеры, но, под конец, сдавшись под уговоры мамы Димы, соизволил улыбнуться. Дима прекрасно помнил этот момент, и каждое действие деда откликнулось в его голове звуковым сопровождением. Парень тоже улыбнулся, но… ненадолго. Рядом с рамкой стояло знакомое глубокое блюдо с поминальными конфетами-леденцами, а рамка на финале каждой анимации выводила номер квартиры. Паренёк тяжело вздохнул и направился дальше, к лифту.

Подняться на 111-й этаж было делом пары секунд из-за ещё одного изобретения новейшей эпохи — электромагнитного лифта. Это было, впрочем, абсолютно нехитрое устройство, что представляло из себя капсулу, что разгонялась электрокатапультой и тормозила на нужном этаже. Хитрое в ней было — система гасителей, которая смягчала перегрузку для человека всего до двух джи вместо положенных примерно двадцати.

Вызвав лифт и дождавшись его, Дима зашёл и, поставив ноги в выемки-фиксаторы, которых было целых пять пар на одну обыкновенную лифтовую кабину — на пять взрослых людей такой лифт и был рассчитан, — нажал свой этаж. Путь занял секунды три, и паренёк уже стоял у двери в свою квартиру, которая, к лёгкому удивлению Димы, была открыта.

— Мам, я дома! — крикнул паренёк, как зашёл и снял наушники. Он принялся неспешно разуваться.

— Привет, дорогой, мы на кухне! — раздалось в ответ голосом его матери.

«Мы?» — решил не озвучивать свой вопрос Дима.

Он тихо прошёл на кухню. Пары секунд ему хватило на то, чтоб всё осмотреть: как мама, стоя у плиты, помешивала ароматный суп в большой кастрюле; как рядом с ней стояла открытая умнобанка от компании «Архив Яств», которая ранее в себе этот суп вмещала, и Дима до сих пор не понимал, как они пакуют в такие баночки целые банкетные меню; как умноокна на кухне были выставлены на солнечный режим, маскируя отвратную дождливую пасмурную погоду за ними; в конце концов, он увидел за кухонным столом гостью, их соседку тётю Люду, мамину хорошую подругу, да и просто милую женщину, которую он никогда в жизни ни с кем бы не перепутал, так как тётя Люда, вместе со своим мужем, дядей Ромой, были семьёй карликов, от силы метр двадцать ростом. Дима, всегда видя их вместе или раздельно, с улыбкой отмечал себе тот факт, что у них были две дочери, которые родились абсолютно обыкновенными, и уже лет в десять были с родителями одного роста. Ещё он прекрасно знал, что тётя Люда, несмотря на всё своё отношение к Диме и его семье, была тем ещё тираном и частенько кричала так, что даже улучшенная звукоизоляция модульки не полностью заглушала то, как эта миниатюрная женщина ругается. Сейчас же она сидела и, о чём-то разговаривая с Диминой мамой, болтала ножками, которые едва с кухонного стула свешивались.

— Димочка, дорогой, — увидела соседка зашедшего паренька, — прими мои соболезнования, — на её лице читалась неподдельная искренность, и она широко, в силу возможностей, расставила руки.

— Спасибо вам, — подошёл Дима, чтоб обнять соседку.

— Знаю, что вопрос совсем неважный, но… ты как?

— … — пожал Дима плечами.

— Понимаю, Димочка, понимаю.

— Присаживайся, — сказала Димина мама. — Есть будем. Ты видел, что тётя Люда принесла? — старалась его мать говорить спокойно, и у неё это в каком-то роде даже получалось, хоть и усилий ей это стоило явно немалых.

«Все мы дети, пока живы наши родители» — была одна из фраз, что врезались в Димино сознание, как раскалённое клеймо на шкуре его впечатлительности, хоть он и совершенно не помнил, откуда он её услышал. «Моя мама теперь сирота», — невольно закралась мысль в его голове.

Дима тихо сел за стол, не сводя глаз с материнской спины. Он точно был уверен, что ей тяжелее, чем ему, хоть и даже не представлял, как это — потерять родителя. Осознать глубину страха — не встретиться с ним лицом к лицу, и самое обидное для Димы было сейчас, что он просто не знал, как маму поддержать, что сказать или сделать. Так он и продолжил сидеть молча ещё какое-то время.

Но нашлась вещь, которая смогла его отвлечь. Кто бы ни говорил, и как бы ни называли человеческий организм венцом творения природы, было у него множество изъянов, а когда организм ещё растущий и стрессующий… До носа голодного, уставшего школьника дошёл аромат гостинцев, которые тётя Люда принесла с собой. Дима готов был поклясться, что у него никогда в жизни живот так не урчал, как он ревел сейчас. Посреди стола стояло знакомое блюдце, на котором лежали пирожки, точь-в-точь как те, что у них продавались в школьном буфете. Такие же кругленькие, румяные, но… ни в коем случае не такие ароматные.

— Запах потрясающий, — сказал Дима, даже не пытаясь как-то приукрасить. — Как вы их так сумели разогреть? — протянул паренёк руку, чтоб взять пирожок.

И тут его настигло новое удивление. Пирожок был довольно горячий, не настолько, чтоб его нельзя было взять в руки, но порядком горячее тех, что у них в школе достают прямо из мультипечи.

— Секрет, — хитро улыбнулась соседка. — Но я тебе его сразу расскажу, как только ты попробуешь.

Не понимал Дима, какой тут мог быть секрет. Новую печку купили, что ли, или вышло обновление на старые? Но, раз от истины его отделял лишь один укус, паренёк поддался на такое деспотическое условие соседки.

Вопросов меньше не становилось, но то, что язык «пищал» от удовольствия, смакуя каждый кусочек такого, казалось, на вид обычного пирожка, было заметно со стороны. Перепробовав все полуфабрикаты в школьной столовой, Дима думал, что его уже ничем не удивить, но у тёти Люды это вышло, да ещё и как!

— Как тебе? — не переставала улыбаться соседка.

— Чертовски вкусно, — проглотил паренёк кусочек, едва его разжевав. — Это новая печка или какая-то другая компания по производству полуфабрикатов? Или технология новая?

— Я очень рада, что тебе понравилось, — читала соседка неподдельный восторг в глазах мальчика. — Я очень старалась, когда их делала.

Дима посмотрел на соседку удивлённо.

— Как…? Вы их делали? — искренне не понимая, говорил он.

— Ну, замесила тесто, сделала фарш…

И тут до Димы дошло, что на самом деле он попробовал и что он продолжал держать в руке. Когда-то давно он уже пробовал органическую еду, но детское воспоминание со временем стёрлось из его головы. То-то и тесто было такое странное, липло к зубам, рвалось, не было такое упругое, как школьное; мясо было не волокнистое, а рыхлое и очень приятно сластило…

Всё это было очень непривычным, но очень вкусным и точно дарило какие-то абсолютно новые ощущения. Дима с жадностью откусил ещё кусок, не заметив, как разделался с пирожком полностью.

— Боже, Димочка, не торопись ты так, — прервалась соседка, сказав обеспокоенно.

— Я никогда такого не пробовал просто, простите. Очень вкусно, правда. Мам…! — глянул Дима и вновь напоролся на мамину спину. Настроение снова упало, и все слова о том, что она обязана срочно попробовать угощение, провалились куда-то глубоко, вместе со съеденным пирожком.

— Обязательно попробую, — отрезала она.

Атмосфера на кухне стояла гнетущая, и после почти минуты молчания паренёк решил, что лучше ему удалиться и не мешать маме с тётей Людой. Когда он зашёл в квартиру, ему показалось, что у них на кухне был хоть какой-то диалог, и лучше, чтоб он возобновился как можно скорее.

— Мам, можно я потом поем? Что-то сейчас не хочется совсем, — нагло соврал Дима.

— Хорошо, иди, — так и не повернулась женщина.

Зайдя в свою комнату, Дима закрыл дверь. Следующим действием он скомандовал умноокнам настроиться на тот же солнечный режим, как и у их «собратьев» на кухне. Подкинув сумку, паренёк точным движением отправил её на свою кровать, но чуть не подрассчитав силу, заставил скользнуть чуть дальше и удариться о стену, завешенную голоковром, последним писком моды комнатного дизайна, отчего на нём пронеслась волна, колыхнувшая текущую настройку узора. Синхронизированный с голоковром на стене, ковёр на полу повёл себя точно так же, и через секунду узор на обоих устройствах сменился на следующий в слайд-шоу.

Дима снял школьную форму и, повесив её в шкаф, выставил режим глажки с сушкой.

— Двадцать один градус, режим «без звука», — затем отдал он команду умнообоям, отчего те немного сменили цвет и структуру, став более ребристыми и тёмными.

Только после всего этого Дима поставил на свой стол блюдце с ещё двумя пирожками и сел за своё рабочее место, не зная, о чём думать. Он откинулся на стуле, уставившись в потолок. Болезненно хотелось перекинуться с дедом ещё парой фраз… На крайний случай, поговорить с его имитацией в гиперфоне, но, увы, это было невозможно. Но и что бы он сейчас сказал? А что бы хотел услышать в ответ? Не знал ни сам Дима, ни тем более пустота, к которой он сейчас мысленно обращался.

Голосовой командой Дима открыл ящик стола и достал оттуда контейнер для еды. Оставлять пирожки остывать он сейчас приравнивал к преступлению, поэтому быстро их сложил в посуду и выставил на ней режим консервации, твёрдо зная, что когда он их достанет, они будут такими же свежими и мягкими. Мелькнула даже идея с кем-то поделиться, и он не стал отметать её полностью, но и горячиться тоже не стоит. Когда Дима закрыл контейнер, тот мигнул зелёным, проинформировав хозяина о выставлении режима.

А в дверь внезапно постучали.

— Войдите! — удивлённо сказал Дима.

Дверь аккуратно открылась. Это была Димина мама, и он прекрасно понял, почему она никак не хотела поворачиваться лицом там, на кухне.

— Дим, тётя Люда ушла, приходи есть, суп на плите. Я пока пойду прилягу.

— Хорошо, мам, — помолчали они какое-то время, и только мать Димы захотела уйти и уже отвернулась, паренёк её окликнул: — Мам!

— Да? — обернулась она в двери.

— Можно я… разберу шкаф?

— Можно, — ответила она опять же спустя несколько секунд тягучей тишины.

Никогда ещё дедушкина комната не казалась Диме такой чужой, холодной и банально пустой. Умнообои здесь не работали никогда — деда они раздражали — окна тоже не меняли режима и всегда стояли на прозрачном, двадцать четыре на семь показывая пейзаж за собой в неизменном оригинале. Кровать у деда была самая обыкновенная, с обычным матрасом, перьевой подушкой, и фанера каркаса была тоже до жути архаична, из дерева. Ну а венцом дедушкиной упёртости в принятии условий нового мира оставался его шкаф — вещь, которая не то что не пахла прогрессом, а будто тормозила его настолько, что превращала комнату в самый настоящий музей. Но Дима знал — дедушка очень любил этот элемент мебели. Стёкла в дверцах были начищены до феноменальной прозрачности, ручки и петли отполированы до блеска, со шкафа регулярно смахивалась пыль… Он не выглядел как вещь, которой под сотню лет. И для Димы он всегда выглядел чертовски привлекательно, как кладезь дедовской мудрости, к которой он никого и никогда не подпускал аж до самого последнего момента.

Даже когда Дима открыл дверцу, его руки продолжали трястись от волнения, и он до конца отказывался верить, что в шкафу он увидел только сборище откровенного хлама, который он ну никак не понимал, как можно не то что использовать, а хотя бы оправдать перед мамой, почему ту или иную вещь нужно было оставить дома.

У Димы ушло минут двадцать на то, чтоб вытащить из шкафа занимавшие почти всё свободное место пять чёрных пластмассовых коробок, каждая из которых отличалась от других по самому минимуму. От каждой из них тянулось по какому-то странному одинаковому отростку, что заканчивался двумя железными штырьками. На ощупь отростки тоже были одинаковые, в чёрной оплётке и гибкие, что совсем сбивало паренька с толку, для чего такая вещь вообще могла использоваться. Коробки были утыканы странными квадратами и кружочками, которые щёлкали, клацали и так далее при нажатии. Некоторые коробочки даже могли открываться, когда Дима нажимал на очередной элемент на корпусе… Только вот вопросов об использовании дедушкиных пожитков меньше не становилось.

Также паренёк вытащил корзинку, что оказалась последним элементом в шкафу, занимавшим хоть какое-то место. И Дима аккуратно вытащил содержимое, разложив всё на полу перед собой. Его рука потянулась к одной из прозрачных пластмасок величиной с его ладонь. Паренёк испытывал некое разочарование от того, что вещи его деда представляли собой вот такое скопище непонятного хлама, но то, что этот хлам именно был «непонятным» — заставляло его ещё хоть как-то продолжать уделять ему внимание. Корпус пластмасски был дырявый, и эти два отверстия, слегка разнесённые друг от друга, придавали прямоугольной вещице вид лица какого-то карикатурного робота, какими их изображали в фантастике прошлого, и словно служили пустыми, ребристыми внутри глазами. Перевернув пластмасску, Дима отметил себе, что «глаза» ещё и прокручивались, а тёмная намотка внутри корпуса расслабилась и разлетелась, заполнив собой остаток пространства. Невольно у Димы закралась мысль: «А не сломал ли я ничего?», и паренёк отложил пластмасску в сторону, в кучу остальных таких же, максимум отличавшихся цветом корпуса.

Второе непонятное устройство, чем-то даже похожее на предыдущее, что завладело вниманием Димы, оказалось ещё одним пластмассовым чёрным матовым корпусом, вновь напоминавшим робота, но оно было массивнее, не было прозрачным, а «глаза» были шире и полностью белые, да и в целом напоминало эдакий кирпич. Любопытство заставило паренька попробовать прокрутить этот элемент корпуса, но «глаз» не поддался. Вопросов эта штука вызывала сильно меньше, чем предыдущая, ровно пока у неё не открылось днище. Дима заглянул внутрь… Но не нашёл ровным счётом ничего понятного, только ленту, что тянулась от одного края пластмасски к другому и легко переливалась в тусклом свете лампы накаливания, ещё одного архаизма в комнате деда.

Где-то в глубине сознания паренёк захотел эту ленту потрогать и, не в силах сопротивляться такому странному желанию, несильно потянул пальцем на себя, поддев ленту снизу. К ужасу Дима отметил — лента не хотела возвращаться обратно, и паренёк невольно вспомнил почти все случаи, когда он из любопытства нахулиганил так, что был не в силах быстро исправить произошедшее. Сейчас же стало ещё более жутко, так как он даже не мог представить, как это вернуть в первоначальное состояние и исправима ли такая поломка в принципе. Усугублять положение не хотелось, так что Дима и эту пластмасску быстро отложил на верх башенки остальных таких же. Попытка сделать вид, что он тут ни при чём, увы, успехом не увенчалась, и вся эта башенка с грохотом повалилась на пол. Дима застыл… Грохот от этих штук был ощутимым, и сейчас паренёк сидел так тихо и смирно, как только мог, молясь, чтобы шум не заинтересовал маму. Но, просидев так около минуты, Дима понял, что опасность миновала, и с облегчением выдохнул.

С разочарованием, Дима для себя отметил, что далеко не это он хотел обнаружить в качестве секретных дедушкиных сокровищ. Осмотрев ещё раз чёрные коробочки с этими странными отростками, ещё раз поклацав кружочки-квадратики, позалезав пальцами в открывающиеся и откидные штуки, Дима полностью сдался. Он даже минимально не мог придумать, что можно делать с этими вещами, и это сильно его расстраивало. Всё, что ему оставалось, — так это только беспомощно смотреть на дедушкины пожитки, словно выманивая из кусков пластмассы хоть какой-то ответ или знак свыше.

И только резкий щелчок вывел Диму из такого лёгкого транса. Рассыпавшаяся куча из тех чёрных широких кирпичей, что приземлилась абы как, поддалась собственному весу, и одна из зацепившихся штуковин устала опираться на лежащую рядом. Внимание Димы было захвачено целиком и полностью. Корпус пластмасски, что теперь лежала сверху всей пачки, похоже, был единственным, который от остальных хоть чем-то отличался. Паренёк пододвинулся ближе и, к своему удивлению, обнаружил наклеенную там записку с одним единственным словом: «Внуку».

— Вот так-та-ак, — невольно вырвалась у Димы тихая фраза, и рука сама потянулась к находке.

Вопросов это порождало ещё больше.

Забрав с собой находку и сложив всё, что Дима вытащил, обратно в шкаф, паренёк оставил комнату дедушки в покое и закрыл её. Он вернулся обратно к себе и снова сел за стол. Что делать с этой пластмасской, у него идей не появлялось, так что ему просто оставалось на неё задумчиво смотреть и вертеть в руках.

День тянулся предательски медленно. Устав просиживать время зря, Дима, пересиливая себя, вернулся к обычной жизни. Завтра его всё ещё ждала школа, и к ней нужно было подготовиться. За уроками он и не заметил, как кончился дождь и даже вечернее солнце успело, хоть и ненадолго, но скрасить конец рабочего дня.

Вернулся с работы Димин отец, да и мама понемногу, но начала приходить в себя. За семейным ужином, как бы этого не хотелось, но поднялась тема дедушки, и тут Дима всё-таки задал вопрос про эти странные пластмасски. Родители, к сожалению, мало чем смогли Диме помочь. Отец Димы, хоть и был на пять лет старше матери, сказал, что видел такие штуки только в своём глубоком детстве, и то, только смутно вспоминая, как его отец ими пользовался. На этом тема себя изжила, и семья спокойно переключилась на другие бытовые темы, ужиная супом и закусывая вкуснейшими гостинцами от тёти Люды.

Последняя идея, которая поселилась в голове Димы перед тем, как он ушёл спать, — так это взять пластмасску с собой в школу. По пятницам, то есть завтра, у Димы был единственный урок истории, и учитель, довольно взрослый, почти старик, был его единственной надеждой на то, чтоб пролить хоть крупицу информации на загадочное устройство.