Мужчина лет тридцати пяти - сорока, крепко сбитый, серьёзный. Тяжёлый взгляд из-под бровей, пересекающий всё лицо шрам. Его спутник - лет на десять моложе, тонкий, нервозный. Они показались Нику одинокой скалой в море. 

Вокруг шумел кабачок, звенели кружки и рюмки, надрывалась скрипка в руках старичка в чёрном фраке и выцветшей манишке. Нарядно одетые дачники забегали выпить кислого лёгкого вина, слопать куриную ножку или крылышко, что готовили в этом заведении под остреньким соусом. Пиво на любой вкус, варёные раки и жареные кальмары в лютецианском май-о-несси. И грибы. И салаты. И горячий хлеб. И жёлтое густое масло из сливок. 

И среди этих разодетых весёлых людей серой твердыней выделялись эти двое. Немаркие пиджаки, тёмные брюки, неторопливые отточеные движения.

"Они не двое. Они вдвоем одни". - мелькнула мысль в голове Ника. 

Лаузен читал письмо спокойно, пару раз отхлебнул из кружки. Изуродованое лицо оставалось бесстрастным. Войцех же весь извёлся, поглядывая то на спутника жандарма, то на Николауса. Наконец герр Лаузен вернул аккуратно свёрнутый листок Краувицу-младшему. 

- Весёлая дорога выпала Питу. - заметил он. 

- Почему - Питу?

- Мы его так прозвали на фронте. - пояснил лейтенант. - Он же Петер-Тиль. Ну вот, чтобы покороче. Так чем я могу помочь?

- Документами. - Ник наклонился вперёд. - Паспортные книжки. Две - три, чистые.

Лаузен криво усмехнулся:

- Вы, герр фон Шебберт, понятия не имеете как и что в них писать. Там навык надо, а с такими криво писаными вас первый же патруль схватит. Что скажешь, Альфред? - он чуть повернулся всем телом к другу. - Не развеяться ли нам? Дело прямо как тогда.

Тонкий Альфред пожал плечами:

- А если сорвётся?

- По крайней мере - умру живьём, а не в этом грибном болоте. Ты - как хочешь. - пробасил мрачный ветеран.

- Я тебя одного не отпущу. - решительно заявил молодой человек и поправил лёгкое серое кашне. 

- Где сбор? - осведомился Лаузен, сверля Ника глазами. 

- У нас дома. - решил Войцех. - Лозовска, тридцать седьмой нумер. 

- Завтра к полудню будем. - кивнул Лаузен. - Надо вещички собрать и прихватить кое-чего из наших запасов. 

Ник благодарно склонил голову. Эти решительные господа определённо ему понравились.

На обратном пути Ник изложил Войцеху свой план:

- Детали обсудим завтра. Потом оставим наших новых друзей собираться. Я поеду в Дессау, а оттуда - независимо от результатов - в Ольденбург. Ты постарайся разговорить пана машиниста и отправляйся туда же напрямую. В Ольденбурге мы соединимся с моим братом. Вот там и решим окончательно что делать. Берштаг не то заведение, откуда можно просто так уйти. 

- Допустим, нам удалось. - Войцех откинулся на подушки. - Дальше что?

- Пауль на дирижабле, Войц. На нём мы легко доберёмся до Неортрайна. Ну, а там - по обстоятельствам. Ты не боишься скитаний?

- Отец меня не поймёт, конечно. - Вздохнул молодой человек. - Но живут же люди и в Диких Землях. 

- Фирме твоего отца не помешает отделение в колонии. - заметил Ник. - Да и я давно хотел оценить перспективы коммерции в тех местах. Несмотря на наши с братом усилия, посевы сокращаются. Реминдская долина совершенно изгажена проклятыми рудниками. - С отвращением и тоской добавил он. 

Автомобиль летел по шоссе на юго-запад, приближаясь к Альвигейлу. Над лесом проявились контуры Вдовьей Горы, окутаной тяжёлыми дымами заводов.  

Авто - великое изобретение. Для расстояний лиг в 100-200. Дальше гораздо удобней путешествовать поездом. Ничего удивительного, что Николаус избрал именно этот способ. Изучив расписание и тарифную сетку, молодой барон решил ехать не экспрессом, а обычным почтово-пассажирским. Прямого сообщения между Дессау и Альвигейлом всё равно нет. Надо доехать до Драбича или Аренбурга, а там уже пересесть на поезд в Дессау. Ну и к чему тратиться на экспресс? Разница по времени - 5 часов, что не слишком много решает. 

Разумеется, если на кону важная сделка, любимая дама или тяжко больной родич - какие сомнения? Стремительный экспресс, пролетающий даже средние городки. Но когда ты едешь как бы к старому другу, развеяться и погулять по галечным пляжам, спешка разве что подозрения вызовет. 

Не то чтобы Ник был склонен к паранойе, но дело в том, что выросший в безлюдных горах молодой человек весьма остро чувствовал взгляды. Ещё вечером выйдя из дому Войцеха в тёплый пропитаный солёным ветром вечер, он такой острый глаз и почуял. Втянул в себя отдающий сиренью воздух, огляделся с видом ленивого обывателя и обнаружил в конце улицы маленький серый автомобильчик с поднятым верхом. Обычная недорогая машинка. Даже старовата. Кажется, "хассельверк". Авто уехало лишь поздно вечером, когда в доме погасили огни. Оно уехало, но вот щекоточка в спине никуда не делась - за домом Краувицев продолжали следить. Утром машина обнаружилась выше по склону, на параллельной улице Соборовой. Стояла себе и стояла, играя на солнце начищеным до блеска латунным радиатором. Видимо, шофёр свою кормилицу любил. 

Когда же лимузин Краувицев тронулся с места, увозя Ника к дневному поезду, машинка незамедлительно поехала за ним. Не приближаясь, не отдаляясь. У вокзала из неё вышли двое. Не шофёр, тот остался на месте. Два господина в одинаковых чёрных пальто. Один носил плоскую кепку, другой щеголял низкой широкополой шляпой, вроде той, что носят патеры. Небольшие саквояжи в руках, неторопливые точно выверенные движения. 

Ник решил схитрить: он подал кассиру живо написаную записку карандашом, изображая глухонемого. "Дессау, почт. 2кл. - 1". 

Кассир и глазом не моргнул, мгновенно установил на хитрой машинке пуансоны, рычагом резко опустил матрицу на лист толстого картона и написал ответ - "12м. 73г., 2ч 15м. 2 пл., 7й ваг. Альвигейл - Драбич. В Др. спросите в кассе".

Ник расплатился, спрятал в портмоне листок и синюю пробитую литерами картонку в ладонь величиной. На круглых часах в обрамлении бронзовых листиков под витражным сводом кассового зала стрелки показывали час и сорок три минуты. Трущийся неподалёку "шляпа" явно растерялся. Он обменялся быстрым взглядом с напарником, тот скривился. Ник успел отметить, что соглядатаи немолоды. У того, кто носил кепку, виднелась седая прядь. Патер, как он окрестил второго, был краснолиц, с сеточкой морщин вокруг глаз и крупной бородавкой на правой брови. 

Ник направился в соседний зал, в буфет, и спросил там анзельского - рюмку. Но он явно недооценил сыщиков. К двум часам они уже появились в зале ожидания и расположились так, чтобы видеть объект через широкую решётчатую арку.

"Этого не хватало!" Ник смаковал белое вино и размышлял кому он мог помешать. "Неужели эти два одиночки сообщили своим коллегам? Они были так убедительны в желании помочь. Право, даже не знаю что и думать". Он старался не смотреть в сторону соглядатаев, а вот они разглядывали добычу даже несколько нагло. Обладателя кепки Ник про себя обозвал Мастером. Он и вправду был похож на пожилого рабочего. В паре командовал явно Патер. Он отошёл к висящим на стене общественным телефонным аппаратам, набросал монеток в горловину наверху и резко крутанул ручку. 

Разумеется, в гомоне толпы, свистках и шипении локомотивов, лязге вагонов и бесконечном топоте услышать о чём там беседовал соглядатай было совершенно невероятно. Но Патер и не разменивался на мелочи. Несколько коротких фраз, такая же пауза, быстрый ответ - и трубка повешена на хромированные рожки. 

Часы отбили два пополудни. Ник подхватил саквояж и направился к выходу на платформы. В дверях клубился плотный белый пар - прибыл какой-то поезд. Из белого тумана в зал тянулась разорваная цепочка людей. По пузатым баулам и большим чемоданам, мешкам, узлам и старым сундучкам с ручкой-петлёй на крышке Ник сделал заключение, что поезд прибыл издалека, а по простой одежде большинства пассажиров и целым семьям с детьми разных возрастов предположил, что это очередная партия рабочих рук, назначеных в жертву городу-молоху. Люди с разорённого войной запада Арганда всё ещё метались по стране в поисках места и подобные поезда, набитые такими соискателями, регулярно прибывали в промышленные города. 

Восток и север королевства оправились быстрее, а вот неповоротливый сельскохозяйственный запад и рыбацкий юг поднимались куда медленней. Внедрение машин и удобрений резко сократило потребность бауэров в работниках и многим, кто прежде знал лишь косу, плуг и серп, пришлось сниматься с места и осваивать непривычную для себя работу на шумных дымных и грязных заводах. Дети полей чахли от тяжёлого воздуха, угасали в крошечных сырых каморках казарм или дешёвых меблированых комнат. Они сотнями гибли на производстве от несчастных случаев, ядов, непривычной плохой еды на скорую руку, коварного незримого электрического тока. Их давили локомотивы, трамваи и автомобили, душил газами и работой на износ город. С терпением коров они тянули лямку, пока в их сердце не угасала последняя искорка. Гибли и мёрли сотнями. На их место приходили тысячи. Город пожирал людей, как обезумевший дракон. 

Ник прошёл сквозь клубы пара, брезгливо стёр с лица капли конденсата, противно отдающие накипью и чем-то ещё. Чёрный паровоз с жёлтой эмблемой и номером на борту будки шипел и лил на рельсы тонкую струйку воды из сочленения толстых шлангов под брюхом. Между ним и первым вагоном возились двое в промасленых куртках - машину отцепляли от состава. Кондуктор ближайшего вагона снял табличку "Леммерберг - Альвигейл" и повесил "Альвигейл - Драбич". Так, вот и его поезд. Надо только немного подождать, когда перевесят номера вагонов. Нумеровать их с хвоста в Арганде не принято.