Весь день дул ледяной ветер и только под ночь порывы утихомирились, перестав завывать из всех щелей. Весна обманчиво наступила рано, растопив снега, но морозы с сильными ветрами снова вернулись к концу марта.

В небольшой комнате, на втором этаже зажиточного дома торговца, горели свечи и женщина сидела на полу у кровати больного.

– Господь, прошу, спаси моего мальчика. Он совсем ещё дитя. Не забирай его у меня, – слёзы текли по осунувшимся материнским щекам, пока пальцы нервно перебирали деревянные бусины чёток, – милостивейший Господь, утешение и спасение всех, уповающих на Тебя, мы смиренно молим Тебя, горьким страданием Твоим, даруй исцеление рабу Твоему Бертраму, лишь бы это было во благо его души, дабы он вместе с нами восхвалял и возвеличивал святое имя Твоё. Аминь.

Женщина уже сбилась со счёту сколько она раз повторяла молитву, но сыну не становилось лучше от лекарств различных докторов. К её ужасу, Бертрам только сильнее и чаще стал надрывно кашлять и практически полностью потерял аппетит. Подняв взгляд на тревожно спящего сына, она почувствовала, как её сердце сжалось: тёмные круги легли под глазами, а бледность кожи могла соперничать с белизной белья. Мальчика бросило в холодный пот и взмокшие чёрные кудри беспорядочно прилипли ко лбу. Мать аккуратно поправила их, зачесав пальцами назад.

Бертрам поморщился и открыл голубые глаза:

– Мама?

– Да, сыночек? – мать встала с колен и легонько коснулась губами прохладного лба ребёнка.

– Хочу пить, – прозвучал сиплый и ещё слабый голос Бертрама, – можно мне того тёплого травяного чая с мёдом?

– Конечно, мой мальчик, только не засыпай пока не приду, – ласково проворковала она и быстро пошла к выходу из комнаты, захватив кувшин, чтобы подлить кипятка в таз и умыть взмокшего сына.

Бертрам проводил мать взглядом и прислушивался к удаляющимся её шагам на лестнице. Убедившись, что он остался один, мальчик слегка привстал на локтях и глянул в сторону окна. Штора не была задернута до конца и хоть плохо, но все же он разобрал силуэты трёх ворон. Птицы казалось пристально следят блестящими глазами-бусинами за ним, усевшись на дереве напротив. Перелетая с ветки на ветку, они глухо каркали, периодически пытаясь склевать оставшиеся жухлые ягоды боярышника.

Несмотря на сонливость, к горлу подступил режущий комок и тело содрогнулось в кашле. Голова кружилась. Бертрам был уже не рад, что комната вся пропиталась благовониями: дымно-терпкий, тёплый древесный аромат мирры имел сладковатые пряные ноты, но уже успел порядком надоесть.

Одна из ворон громко каркнула и хлопнув крыльями улетела в сумрак поднявшегося тумана. Мальчик, нахмурившись, перевел взгляд от окна в другую сторону. Уже давно он заметил, что порой в углу комнаты стоит неразборчивая тень. Днём её не было вообще видно, но ледяное присутствие стороннего и невидимого наблюдателя ощущалось всегда с прилётом хоть одной вороны к их дому. А чаще они мельтешили именно напротив его окна. Появлялись словно врановые вестники чего-то потустороннего. Или может кого-то.

– Скажите, вы Смерть? – Бертрам не питал надежд на ответ, но всё же решил осмелиться и впервые заговорить с тенью, из-за присутствия которой его поначалу всегда пробирало до мурашек.

– Ты ничего такого ещё не сделал в своей жизни, что бы сама Смерть явилась за твоей душой.

Вздрогнув от неожиданного прозвучавшего ответа, Бертрам понял что он услышал голос молодой женщины. Тень же приблизилась, плавно скользнув из тёмного угла на свет от свечей. Краем глаза мальчик заметил, что церковная свеча у его кровати немного закоптила.

– Я всего лишь одна из её покорных слуг. И вы, смертные, называете нас жнецами, – тень стала плотнее и вскоре вовсе обрело черты девушки в чёрном строгом платье без изысков, – всё же мне не показалось, ты и правда меня уже видишь некоторое время.

Завороженно рассматривая жнеца, Бертрам мысленно сравнил её с изящной фарфоровой куклой, что видел на витрине магазина игрушек ещё в канун Рождества. Белая кожа контрастировала не только с платьем и помадой тёмно-красного оттенка, но и с чёрными волосами, убранными в высокую причёску. Из пучка торчали две серебряные шпильки: одна была украшена таким же серебряным птичьим черепом, другая увенчана рубином. Единственное что могло по настоящему напугать в её образе – это белые глаза, обрамлённые пышными чёрными ресницами. Но всё же Бертрам без страха ею любовался.

Вопросительно изогнув бровь, жнец по птичьи склонила голову набок.

– Ты так и будешь меня разглядывать? – она сложила руки перед собой.

– Простите, я всё же впервые вижу настоящего жнеца, – смущённо отвёл взгляд Бертрам. – Может вы знаете, почему я вас стал видеть?

– Ты уже был на грани смерти на днях, да и сейчас ещё балансируешь, – сначала безэмоционально ответила жнец, но немного подумав улыбнулась. – Хочу похвалить, раз ты и слышишь меня. Для своих одиннадцати лет, ты неплохо держишься – ни разу не видела, чтобы ты жаловался на горечь лекарств или плакал от боли в лёгких и в крестце. Ещё маленький, но уже сильный духом.

– Маме и так плохо из-за моего состояния. Не хочу чтобы она плакала ещё больше, – Бертрам потрепал край одеяла, похвала жнеца его приободрила. – Но всё же, раз вы здесь, я скоро умру?

– Может да, а может и нет. Я пока только наблюдаю. Сейчас, выживешь ли ты или нет, зависит от тебя.

Ухватившись за последнюю фразу, Бертрам резко сел на кровати:

– Прошу! – короткий кашель прервал его, – прошу, скажите как мне выжить!

– А зачем ты хочешь жить? – жнец подозрительно прищурилась, – не хочешь чтобы родители горевали?

– Я хочу стать доктором! Хорошим доктором. Спасать людей, если и у них есть шанс прожить дольше.

Брови жнеца удивлённо приподнялись. Сделав несколько шагов к кровати, жнец наклонилась так, что их лица были напротив друг друга. Бертрам непроизвольно выпрямился, словно проглотил палку. Белёсые глаза не моргая смотрели сквозь него - по крайне мере ему это так казалось. Озноб вернулся и Бертрам нервно тряхнул головой.

– Любопытно, – жнец достала шпильку украшенную вороновым черепом, – готов ли ты поклясться, что выучишься на доктора и будешь искать и лечить серьёзные заболевания, рискуя даже сам заразиться?

– Да! – ответил Бертрам не задумываясь, – я хочу достойно прожить продлённое мне время.

– Протяни ладонь, – мягкая улыбка снова тронула губы жнеца.

Послушно подставив ей требуемое, Бертрам наблюдал как жнец острием шпильки водит по его коже, вырисовывая чёрным дымком странный символ, что моментально впитывался, не давая себя разглядеть.

– Благодаря этому я теперь выживу? – спросил он, как только жнец снова убрала шпильку в причёску.

– Нет, – жнец ухмыльнулась, заметив озадаченное лицо мальчишки, – это только печать договора: ты обязуешься прилагать все свои силы и знания, чтобы лечить людей, а жнецы будут наблюдать за тобой и по своему желанию решать – помогать или нет тебе подсказкой.

Бертрам растерянно хлопал ресницами смотря на жнеца, что стала разглядывать резную музыкальную шкатулку у его кровати. Он осознавал, что теперь на нём лежит ответственность не только за свою жизнь.

– Понял, но как мне самому сначала выздороветь?

– Получается я первая выполню часть уговора, – задумчиво пробормотала жнец. – Зараза из твоих лёгких уже давно ушла, но организм отравлен неправильным лечением. Перестань пить отвар из белены чёрной – она мешает выздоровлению и только губит тебя.

– Но ей многие же лечат затянувшийся кашель, – удивился Бертрам.

Жнец поморщилась и потушила благовонию, дунув на неё:

– У всех у них ошибочное мнение из-за каких-то совпадений. Белена ядовита в любом виде и не несёт пользы организму. Так что прекрати её употреблять и много пей горячего чая из того сбора, что тебе нравится, и ешь больше разных каш. И от тыквы не вороти нос. Так ты ускоришь естественный вывод токсина.

На лестнице послышался шёпот и звуки приближающихся шагов. Развернувшись, жнец плавно пошла в сторону окна. Глядя ей в спину, Бертрам едва ли не разрывался от съедавшего его любопытства и он не знал какой же из вопросов задать жнецу, пока она ещё не ушла.

– А как вас зовут?

Силуэт жнеца уже начал рассеиваться, но она обернулась:

– Цецилия, но можешь звать Цици. И надеюсь, когда я в следующий раз явлюсь, не ты будешь больным на грани смерти.

От присутствия жнеца не оказалось и следа, когда дверь открылась и в комнату вошли оба родителя: мать с кружкой дымящегося чая и отец с кувшином и свежим полотенцем на плече. Бертрам продолжал сидеть на кровати и встретил их широкой улыбкой, вызвав радостное удивление у обоих.

– Тебе лучше, Берт? – отец приложил ладонь ко лбу сына, заметив его покрасневшие щёки. К его успокоению лоб был прохладным. – Даже румянец появился.

– Да, папа, – Бертрам забрал кружку у матери и сделал большой глоток свежезаваренного чая, – даже аппетит появился. 

Чашка чудом была не разлита от порыва матери обнять его.

– Господи, спасибо Тебе. Спасибо, – щёки и лоб усыпались короткими материнскими поцелуями.

Бертрам передал недопитую чашку отцу, позволив матери и дальше его обнимать, почувствовав как намокло плечо его ночной сорочки слезами её радости. 

Только в своих мыслях мальчик благодарил совсем не Бога.