Через сводчатое окно, затянутое дымчатым тюлем, проглядывали теплые лучи июньского солнца. Они выписывали причудливые узоры на массивном дубовом столе, за которым работал юноша в холщовом фартуке.

Взвешивая с математической точностью порошки цвета охры и малахитовой пыли, ссыпая их в пергаментные пакетики, он аккуратным почерком делал пометки на латыни на них и в книге учёта. После каждой смены порошка для будущего лекарства, чаши весов тщательно и насухо протирались куском сукна.

Расфасовка закончилась когда последний кулёк лёг в отведенный ему ящик. Юноша достал ступку с пестиком из чёрного базальта. Следом за ними из рядом лежащего мешочка были вытащены веточки засушенного тимьяна и шалфея. С первым же ударом пестика воздух наполнился терпкой симфонией.

За пределами комнаты послышались знакомые шаги и дверь открылась.

– Уже начал готовить смеси? Молодец! – раздался за спиной довольный бас доктора Вуда. – И порошки уже развесил порционно?! Берт, ты во сколько встал?

– Как обычно, в шесть утра, – отозвался Бертрам, не отвлекаясь от растолочки.

Доктор начал пересчитывать кулёчки с порошками, сверяясь с записями:

– Эх молодость, мне б твою энергию, – Джозеф Вуд оглядел своего ученика. – Только твои ровесники с молоденькими леди по скверам гуляют, а ты тут со стариком в пыльной каморке время тратишь.

Смех Бертрама оказался заразительным и оба от души посмеялись.

Шёл третий год, как Бертрам стал учиться у доктора Джозефа Вуда, что когда-то отпаивал и его больного, так же советуя отказаться от настоя белены.

Пожилой мужчина сначала хотел отказаться, но тогдашний шестнадцатилетний малец на пороге его каморки, оказался упрямцем, полный энтузиазма. Да и отец Бертрама, уважаемый торговец Уильям Норс, был не против желания сына обучаться врачеванию и даже организовал доставку редких растений и минералов с Нового Света. Однако Джозеф изучал и практиковал новые методы в медицине, которые большинство ещё не принимали. Об этом доктор сразу сообщил им, но как оказалось, именно создание новых лекарств и было решающим фактором в выборе Вуда в качестве учителя.

Алхимия и спагирическое искусство заинтересовали Бартрама, не хуже устоявшихся учений медицины. Однако, доктор Вуд сначала присматривался к новоявленному ученику. Он заметил, как работы арабского философа и целителя Авиценны поразили Бертрама. “Книга исцеления” и “Канон медицины” были заучены юным пытливым умом от корки до корки.

– Гален учил, что здоровье человека зависит от баланса четырех гуморов: крови, флегмы, черной и жёлтой желчи. Гуморы он также соотнёс и с внутренними органами. Чёрная желчь вырабатывается селезенкой, а жёлтая – желчным пузырём. Если в организме избыток флегмы, то болезнь поразила лёгкие. Ну самый важный гумор – кровь. Он соотносится с головой. И поэтому кровопускание является чуть ли не панацеей, – говорил с важным видом, ещё в первый год обучения, доктор Вуд. Но от Бертрама не укрылся сарказм в голосе учителя.

Тогда-то Бертрам и узнал, что некоторые алхимические опыты приносили бы больше пользы в развитие медицины, если были оценены консерваторами по достоинству. Доктор Вуд сам изучал алхимию и практиковал учение швейцарского алхимика Парацельса, который ввел новое направление - ятрохимию.

Бертрам без сомнений согласился с доводами, что процессы, происходящие в организме человека, являются химическими. А соответственно и изучение и лечение различных болезней должно быть связано с химией.

Ухмыльнувшись, Бертрам вспомнил, как раскраснелись щёки доктора Вуда, когда он выпив очередную пинту, с энтузиазмом рассказывал ему о перестройке виденья химии.

– Парацельс опровергал учения Галена о гуморах. Утвердил, что здоровье зависит от конкретной концентрации трёх начал: а именно растительной ртути, не путай с металлом, соли и серы. Их стали добавлять в лекарства и это вызвало положительный результат, – всплеснул руками доктор Вуд. – Но важно грамотно поставить диагноз. Малейшая ошибка и лекарство станет ядом. А алхимиков, как ты знаешь, и так отправителями клеймят.

Бертрам мог часами заслушиваться подобными монологами о теориях и практических применениях их. А иногда даже и спорить, тем самым раззадоривая учителя.

Вот и сейчас, Бертрам видел блеск в глазах доктора Вуда, и как он довольно мнёт ус.

– Ладно, посмеялись и хватит. Заканчивай с приготовлениями и пойдем перекусим. Через два часа за нами прибудет экипаж.

***

Доктору Вуду на днях пришло письмо с просьбой попытаться вылечить дочку одного его знакомого. Все считали, что девочка просто простыла, в летнее то время, но обычное лечение не помогало и ей становилось всё хуже.

Подъезжая к дому больной, доктор Вуд заметил, как Бертрам встрепенулся и выйдя из экипажа стал разглядывать двух ворон сидящих на заборе.

Бертрам же, с замиранием сердца, всё гадал, те ли это чёрные вестницы. От раздумий его отвлек голос мистера Вотсон, отца девочки, с приглашением войти в дом. Вымыв руки, они все поднялись в комнату больной.

Маленькая Лидия была плоха. Её знобило от жара, а дыхание напоминало клокотание кипящего котла. Доктор Вуд покачал головой и приложил пальцы к худому запястью ребенка.

– Осмотришь её? – обратился он к Бертраму, заметив его изучающий взгляд. Тот кивнул.

И переведя взгляд на мистера и миссис Вотсон поинтересовался о наличии флегмы у девочки при кашле.

– Практически нет, но очень надрывно кашляет. И редкий сгусток плотен и имеет жёлтые оттенки.

– Вы собрали телесные жидкости, как я вас просил в письме? – услышав утвердительный ответ, доктор продолжил. – Тогда пойдёмте, вы мне их покажите. А мой ученик произведёт осмотр.

Бертрам тем временем уже достал бумагу и походный письменный набор.

Не дожидаясь пока родители и учитель выйдут, бегло оглядел комнату.

По листу заскрипело перо и чернилами стал выводиться короткие записи:

Лидия Розария Вотсон, ребёнок восьми лет, пол женский.

Далее последовала опись жалоб со слов родителей и что девочка накануне перед болезнью накупалась в жару в речке. Взяв теперь и сам запястье Лидии, Бертрам закрыл глаза и сконцентрировался на пульсе. Учащённый, но без перебоев. Девочке явно что-то мешало дышать и от лихорадки её бросило в холодный пот. Приложив ухо к её груди, услышанные хрипы напомнили уже скрип старой телеги. Все наблюдаемые симптомы были записаны, как и информация о флегме.

– Ты и правда уже ученик доктора.

Бертрам вздрогнул, но обернувшись, позволил себе кроткую улыбку. На против него, на другой стороне комнаты, из тени стала вырисовываться фигура, что ещё вчера казалась только сном мальчишки.

Цецилия мягко улыбнулась и плавно обошла кровать, подойдя к Бертраму ближе. Тот же встал, не сводя с неё взгляда и не веря, что всё же это правда, как и карканье ворон за окном.

– Однако, как ты вырос и возмужал, – Цецилия подняла голову уже стоя рядом, разглядывая лицо Бертрама, – в первую нашу встречу, мне пришлось наклоняться над милым мальчиком.

– Восемь лет прошло всё же. Я уже не ребёнок, – Бертрам с грустью глянул на Лидию. – Цецилия, с одной стороны я рад видеть тебя, но получается девочка на грани?

Цецилия тоже переменилась в лице, глянув на больную:

– Цици – я же разрешила так меня называть тебе. И да, ты прав, она тоже балансирует, – тонкие пальцы, с бледной кожей, невесомо провели окружность над грудью Лидии. – Но у неё всё же ещё есть шанс выздороветь. Узнаешь что-то?

Лукавый взгляд жнеца скользнул по записям.

– Я предполагаю, что у неё перипневмония, как и у меня тогда в одиннадцать лет.

– Верно. Дрянная флегма заполонила лёгкие, лишая её тело должного объёма воздуха и её тоже ещё опаивали белиной. Хотя отравление меньше, чем у тебя.

Бертрам почесал подбородок, задумавшись:

– Я отлично помню, что мне стало легче, когда я пил отвар из корня алтея, лакрицы и мёда, приготовленного учителем, и после него откашливал много флегмы.

Утвердительный жест головой, и Цецилия дополнила:

– А ещё то чудное снадобье из спиртового настоя из трав и пепла. Вроде там точно был тимьян и чабрец.

– Ты о спагирическом изготовлении лекарств?

Очередной кивок.

– Спасибо тебе. Я приложу все свои нынешние знания, чтобы правильно составить Лидии лекарство.

Бертрам приложил руку к груди, словно клянясь жрецу в очередной раз. Но Цецилия присмотрелась к его пальцам.

– Этих шрамов не было. Как ты их приобрел?

От неожиданного вопроса и не сразу сообразив, Бертрам взглянул на свою руку, будто впервые увидев. Два пальца имели шершавые рубцы.

– А, неудачный опыт с перегонкой серы. Перегрел мензурку где-то год назад, – смущённо ответил он.

– Будь осторожнее, – ласковый тон Цецилии, вызвал новую волну краски на щеках юноши. – Что ж, мне пора. Лидия вот-вот проснется и не стоит мне тебя и дальше смущать. Удачи, Берт.

Желая хоть ещё на секунду остановить Цецилию, Бертрам попытался взять её за руку. Но его пальцы прошли насквозь ладонь жнеца.

Лицо Цецилии нахмурилось и она с грустью произнесла:

– Пусть ты видишь и слышишь меня, но я не материальна в этом мире. Предметы могу трогать, но не живых. Мы существа разных миров.

– Вот как, – подавленно отозвался Бертрам. – Что ж, хоть и наши встречи возможны только при риске для жизни кого-то, сколько времени не пройдет, знай - я буду скучать, Цици.

Цецилия рассеялась, потупив взор и немного улыбнувшись.

Шорох на кровати отвлёк от размышлений.

– Кто вы? - прошептал сиплый голос ребёнка.

– Я Бертрам, ученик доктора Вуда, – ответил он, глядя на проснувшуюся Лидию. – Мы приехали к тебе, чтобы вылечить.

Когда родители и доктор Вуд вернулись, то обнаружили, что Бертрам осматривал горло и язык у сидящей Лидии.

***

Спустя месяц улыбающийся Бертрам читал письмо с благодарностью, написанное размашистым детским почерком. В углу Лидия ещё и нарисовала чёрного ворона с голубыми глазами.