Над Нью-Йорком змеились молнии. Небо бурлило и кипело грозой, а воды Гудзона стали чернее Стикса. Где-то вдалеке выли сирены, но их, как и прочие звуки города, гасил шум дождя.

Всю неделю бюро прогнозов предвещало надвигающийся на восточные штаты циклон. По небу, от горизонта к горизонту, проносились грозовые тучи, воздух уплотнился, и Вибрией овладело состояние нервного ожидания в предчувствии... чего? Она сама не знала. Либо я выиграю в лотерее, либо кого-то убьют, в шутку говорила она. Оба варианта были до глупости неправдоподобны: ей никогда не "фортило", а убийства в Фейблтауне не совершались уже очень-очень давно.

В ночь со среды на четверг циклон наконец докатился до Нью-Йорка — будто разверзлись хляби небесные. Пришло время долгожданной разрядки, все дурные предчувствия притупились и казались теперь не более чем плодом обострившейся истерии.

Непогода загнала всех, даже самых прожженных гуляк, в помещения, а Вибрию по старой привычке потянуло наружу, в сердце шторма. Раньше в дождь она была вынуждена летать, чтобы разогнать по жилам жидкий огонь, иначе недолго впасть в оцепенение, подобное зимней спячке у животных, — это подтвердит всякий опытный расхититель курганов: кому как не им знать, какими драконы становятся вялыми и сонными, когда льют холодные, осенние дожди?

Кровь в ней так и кипела, руки чесались — хотелось стряхнуть с себя остатки чар и взмыть в воздух, чтобы ветер выл в крыльях, а дождь иголками жалил толстую шкуру…

Но летать где вздумается и когда вздумается ей теперь запрещалось. Не разрешалось и извергать сжиженный огонь, чтобы согреться, а ее холоднокровность при этом никуда не исчезала. Поэтому она находила другие способы поддерживать удовлетворительную температуру тела — их город предоставлял не в пример датскому королевству много. В ее бытность драконом она только и делала, что лежала на груде золота, выползая иногда набить брюхо парной телятиной, да время от времени разоряла селения, если люди вели себя непочтительно по отношению к ней и её священной миссии по охране древнего сокровища. Нью-Йорк же подарил ей азартные игры, бары и чувственные удовольствия.

Теперь, чтобы скоротать дождливую ночь, не нужно было мокнуть — можно было вообще не выходить из дома. Всё необходимое было при ней — алкоголь, сигареты, наконец, её старый приятель — Грендель. Это означало, что веселье будет длиться всю ночь. На меньшее она не соглашалась.

Через незашторенное окно было видно, какое дикое светопреставление творится снаружи, как ветер с воем швыряет грозди дождя в стекло и как метаются, словно потерянные, молнии. Но Вибрию это не волновало: прошли те времена, когда она должна была поднимать свой зад с насиженного гнёздышка и волочить его наружу, туда, где бесновался шторм. Она могла наслаждаться теплом, в то время как под веками у неё разыгрывалось светопреставление ничуть не хуже: она видела, как взрывались звёзды и рождались новые галактики, видела себя и Гренделя вместе, мчащихся сквозь время и пространство космоса, окруженных венком света.

Вибрия прижимала Гренделя к себе с неутолимой жадностью. Откинув назад голову, она позволяла ему целовать себя в шею — самое уязвимое у огненных драконов часть тела, к которому не допускаются даже кровные родственники. Когда он проводил большим пальцем или языком по большому рельефному шраму у нее на горле, она переживала такой всплеск адреналина, что мертвые петли и крутые пике в центре шторма казались в сравнении с этим детской шалостью.

По комнате плавал сигаретный дым, курящийся, словно какие-нибудь дорогие восточные благовония, на которые у Вибрии не было денег. На кофейном столике стояла ополовиненная бутылка джина и недопитые стаканы со льдом: квартира настолько остыла, что даже кубики льда оплыли едва-едва. Комнату освещал только экран включенного без звука телевизора, да время от времени — вспышки молний. Они зловеще отражались в круглом глазу игуаны, которая притаилась на шкафу среди коробок и смотрела вниз с осуждением. По крайней мере, так считал Грендель.

Он терпеть не мог, когда игуана ползала где ей угодно и когда угодно, особенно, когда они с Вибрией решали уединиться. А игуана делала это постоянно после того, как Вибрия сдала террариум в ломбард, чтобы выручить деньги на чары и уплату счетов.

— Я не могу заниматься этим, когда она смотрит! — упрямился он, и Вибрия шла на компромисс: сажала игуану по кличке Мосол под картонную коробку из-под кроссовок, в которой были проделаны отверстия для вентиляции. Правда, Мослу каждый раз удавалось бежать: теплолюбивая ящерица заползала на радиаторную решётку и там оставалась до утра, о чём Грендель, конечно, не подозревал, иначе прибил бы Мосла ботинком.

Они катались по постели, напоминая сцепившихся зверей, и каркас кровати швыряло, словно ковчег на волнах всемирного потопа. Половые доски под ними трещали и стонали. А всё потому что Вибрия любила делать это грубо. Настолько грубо, что Грендель всерьез боялся, как бы однажды у него не лопнули, как железные обручи на медовой бочке, кости — так она сдавливала его своими бёдрами. Он знал, дай Вибрии волю — она бы занялась этим без чар, но маленькая меблированная квартирка, которую она снимала, попросту не пережила бы двух спаривающихся монстров. Приходилось довольствоваться человеческими размерами.

Да, у его подружки был драконий аппетит, но его эго было его больше: кто ещё во всей Америке мог похвастаться, что «завалил» дракона голыми руками? Разве что кокаиновый торчок в наркотическом угаре.

Многие Сказания мечтали очутиться на месте Гренделя. Но Вибрия на всех них смотрела свысока. Может, дни ее былой славы и были давно позади, и адский огонь она больше не выдувала, но нрав у неё по-прежнему был крут, а вид — сексапилен. Настоящий лакомый кусочек!.. Об который ломал зубы не один любитель экзотики. Однажды Грен стал свидетелем, как Вибрия пообещала одному из назойливых ухажеров откусить лицо, если тот немедленно не уберет от неё лапы. Парень чуть в штаны не наложил: побледнел, как полотно, и удрал — только пятки сверкали.

Между ними никогда не обсуждалось, почему именно он, Грендель, допускался — не так часто, как ему хотелось бы — до тела единственного во всём Фейблтауне дракона. После Исхода из Родных Земель они сплотились, начали проводить много времени вместе, пока однажды Грендель с удивлением, но не без радости обнаружил, что проводит его у нее в постели. Пожалуй, их отношения лучше всего описывал термин «друзья с привилегиями».

Как бы то ни было, Грендель мало думал над причинами и гораздо больше — над техникой исполнения: чтобы удовлетворить самку дракона и самому при этом не умереть, требовалась большая искусность и ещё большая выносливость. Мозг отключался, включались инстинкты, а сердце работало вразнос.

В какой-то момент под одеялом сделалось так жарко, что нечем стало дышать. Грендель хотел его отшвырнуть, но запутался в мешанине из конечностей, крыльев и хвоста, и они вместе с Вибрией с грохотом свалились на пол.

Видение вечного и бесконечного космоса распалось так же быстро, как и появилось. Вибрия почувствовала неумолимую силу притяжения и рефлекторно хлопнула крыльями, отчего одеяло вздулось пузырем, а со столика со звоном шмякнулся стакан. Но их это не уберегло — оба уже лежали на устилавшем пол линялом ковре. Вспугнутая грохотом игуана, вильнув хвостом, юркнула под коробки, пирамидой сложенные на шкафу, и те градом посыпались вниз. Вибрия в последний момент успела заслонить себя и Гренделя крыльями.

Когда улеглась пыль, Грендель сначала застонал, а затем разразился пулеметной очередью отборного мата. Будь на её месте Сказание более утонченное, оно бы смутилось, но только не Вибрия.

Она всхрапнула, а потом расхохоталась во всю силу своих лёгких. Было ясно, что прекращать она не собирается, и придавленный ею Грендель обреченно обмяк, уставившись в потолок, под которым сквозняк с натужным скрипом вращал лопасти вентилятора.

В этой женщине больше энергии, чем я могу вынести, подумал он, когда вдруг у входной двери раздался звонок. Он резанул его по ушам, словно нож, — Грендель даже вздрогнул. Кого черти принесли в такое время?

Вибрию продолжал разбирать смех, и, кажется, она ничего не услышала. А звонок продолжал верещать, словно кто-то навалился всем телом на кнопку, и резать слух. Это было выше его сил. Грендель грубо встряхнул Вибрию за локоть.

— Ви, завались! Кто-то припёрся.

Это немного её отрезвило.

Она удивленно уставилась в темноту прихожей. Звонком никто и никогда не пользовался, и Вибрия даже забыла, что он вообще у неё есть.

Несколько секунд они напряженно вглядывались в темную пропасть зрачков друг друга, пока Вибрия не изрекла заговорщическим шепотом:

— К черту! Позвонит и уйдет.

Она вся раскраснелась, глаза у нее потемнели, но сверкали даже ярче обычного. Он прекрасно знал этот авантюрный блеск — для Вибрии никогда не было "слишком", когда дело касалось острых ощущений.

Грендель даже слушать её не стал: его захлестнуло противное чувство, будто за ними кто-то шпионит.

— Благодарю покорно! Хватило того раза, когда ты уболтала меня по пьяни заняться любовью в подсобке "Цокота копыт", и слышали это тогда все.

Вибрия в тот вечер без конца виляла перед ним хвостом и шептала на ухо низким грудным голосом различные скабрезности — неважно, пили они за стойкой или играли в бильярд. В какой-то момент культивируемое ею сексуальное напряжение достигло точки невозврата — ему жизненно необходима была разрядка и как можно скорее! Он сдавил её руку и поволок в подсобку, пока никто не смотрел, как она того и хотела. Там было тесно, пыльно, вдобавок ко всему Вибрия разбила хвостом несколько ящиков с пивом, когда протискивалась внутрь: вонь стояла невыразимая… Было в том что-то грязное, отталкивающее и упоительное одновременно — но повторять он не хотел. Тогда он, может, и повёлся на провокацию как какой-нибудь мальчишка — да и как тут не повестись, когда весь вечер испытывают твои яйца на прочность — но теперь — det er slut! С него хватит!

Спихнув с себя Вибрию, Грендель встал и немного привёл себя в порядок: провёл рукой по волосам, ища глазами то, чем можно было прикрыть наготу. 

— О-о-о, — с ленцой протянула Вибрия, — кем-то сегодня закусят вместо куриного наггетса, — и, посмеиваясь, бросила в него тяжёлым банным полотенцем. Её всё это страшно веселило и возбуждало. Но Грену было не до веселья.

— Приведи себя в порядок, Ви.

— А что со мной не так? — она невинно развела руками. Глаза ее при этом весело сверкали, отражая рябь экрана телевизора. — Ещё пять минут назад то, как я выгляжу, не мешало тебе самозабвенно трахаться со мной.

— Посмотри в чёртово зеркало! — рявкнул он: голос его так и зазвенел. — Твои дешёвые чары опять решили отказать на полпути. Либо ты найдешь чем весь этот срам прикрыть, либо будешь сидеть тихо, пока те, за дверью, не уберутся нахер.

Нехотя ей пришлось признать его правоту: её чудовищные черты всё четче проступали из-под чар. Крылья, рога и хвост — всё было на месте, как и полагается, только не для глаз простаков.

Когда Грендель вышел, плотно притворив за собой дверь, Вибрия вдруг поняла, что холод грызёт ей голые лодыжки. Сквозняк выстудил всё помещение, а значит паровой котёл опять барахлил. Руки и ноги у неё покрылись гусиной кожей, соски съежились — было больно. Дыхание замёрзло в горле, точно лёд. Сердцебиение замедлилось, а вместе с телом цепенели и мысли.

Она скользнула взглядом по луже из опрокинутого стакана, в которой плавали кубики льда, подумала, что не помешает принести из кухни тряпку и навести порядок, но вместо этого, волоча за собой крылья, забралась обратно в постель, похожую на разорённое гнездо гигантской птицы, и стрельнула сигарету из вскрытой пачки на подоконнике. Кончики пальцев у нее совсем окоченели и плохо слушались. Она с трудом откинула крышечку с зажигалки "Зиппо". Колёсико крутанулось вхолостую. Раз. Другой. Руки у неё мелко дрожали, и она выбила огонь только с третьего раза. Были времена, когда ее называли богом адского пламени. А сейчас она не может с первого раза прикурить сигарету... Вибрия фыркнула и сделала две глубокие затяжки. Это согрела её, и в голове прояснилось ровно настолько, чтобы она вспомнила о чарах.

Томно дымя сигаретой, она начала рыться в комоде. Среди нижнего белья и старых обналиченных чеков нашлось три или четыре сосуда с чарами, все порожние или наполовину использованные. Вибрия со вздохом откинулась на спину. Её взгляд рассеянно блуждал по окнам соседних многоэтажек, которые казались заброшенными.

К черту.

Завтра – или уже сегодня? Электронные часы показывали без четверти час ночи, — ей выплатят аванс, и она обязательно купит свежие чары. А пока...

В щель из-под двери пробивалась полоса света: в коридоре горела лампочка и маячили неясные тени. Три или четыре незнакомых мужских голоса что-то возбуждённо доказывали. Сквозь шум дождя слов было не разобрать, но разговор вёлся на повышенных тонах. Грендель отвечал кратко и очень сухо. Обстановка накалялась. Вибрия ждала, когда у Гренделя наконец лопнет терпение…

— Мистер, захлопните пасть. И прежде чем захотите открыть ее снова...

Вибрия почувствовала, как от низкого звука его голоса внутри у нее, словно хищный ночной цветок, набухает и распускается какое-то будоражащее чувство. Вибрия затаила дыхание, а уголки её губ приподнялись в предвкушении развязки...

Конец фразы утонул в топоте быстро удаляющийся по лестничной площадке ног, Вибрия услышала только, как звякнули ключи. Разочарованная, она стряхнула пепел с сигареты и включила звук на телевизоре.

Когда Грендель вошёл, хлопнув дверью, она полулежала в своей любимой позе, откинувшись на подушки и обернувшись собственными крыльями. Она была неподвижна, только кончик ее хвоста слегка подрагивал, а полуприкрытые глаза фосфоресцировали. От катившихся по стёклам дождевых струй по лицу у неё ползли и извивались, как змеи, черные тени. Сейчас она как никогда была похожа на ту, чьим именем пугают своих детёнышей Сказания с Фермы, ту, что может легко оттяпать тебе пол-лица.

Роскошная женщина, как ни посмотри, пронеслось в голове у Гренделя, и он угрюмо усмехнулся: она имела над ним больше власти, чем бы ему хотелось. Зрелище было завораживающим, и Грендель ей откровенно залюбовался. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, что он на неё зол, и напустить на себя суровый вид.

— И это всё? — воскликнула Вибрия при его появлении. — Никаких откушенных голов? Я разочарована, золотко... — Она покачала головой с самым сокрушенным видом, будто актриса дешёвого водевиля.

Грендель посмотрел на нее из-под сдвинутых бровей. В белых сполохах грозы было видно, как нервно дёргается у него щека, пересеченная шрамом, — от хорошего расположения духа ничего не осталось. Он напоминал гранату, вот-вот готовую разорваться.

— Выруби сраный телевизор! Хочешь, чтобы у меня лопнули барабанные перепонки? — Он вырвал из розетки штепсель телевизора с такой силой, что, казалось, заодно вырвет и розетку с пучком проводов. Вибрия и ухом не повела.

В тишине квартиры раскатисто прозвучал рокот удаляющегося грома. Грендель сосредоточенно потёр переносицу — у него начиналась мигрень — и плеснул джина в уцелевший стакан. Залпом его осушил.

— Чёртовы простаки подумали, что здесь кого-то убивают! — Порожний стакан хлопнулся об столешницу. — А если бы они вызвали полицию и копы потребовали осмотреть квартиру? Что бы они увидели, а? Как ты думаешь? — Грендель перегнулся к ней через кофейный столик. — Где твои чёртовы чары, Ви?

Вибрия скривила лицо. Жесткость его слов и обвиняющий тон, не имеющие ничего общего с его мыслями, неприятно ее задела, как осколок стекла в мармеладе. Она спокойно посмотрела на него сквозь завитки сигаретного дыма. Он буравил её своим единственным горящим глазом, но Вибрия знала, что злость его искусственна, а она кажется ему красивой, несмотря на боль в ушибленной спине.

У него был усталый, взъерошенный вид. Темные круги под глазами. Я его выматываю, сказала она себя, и уголки ее губ задрожали в безотчётной улыбке, между полуоткрытых губ показался безупречный ряд зубов.

— Прекрати, Грен, — промурлыкала она, и её глуховатый голос срезонировал в полупустой квартирке. Одной рукой она медленно массировала себе левую грудь. — Ты сейчас звучишь, как инспектор на допросе, а я не люблю, когда меня допекают по пустякам…

— Нет, это ты прекрати вести себя так, как будто ничего не произошло. Как только тебя до сих пор не упекли на Ферму! 

Он принялся сердито расхаживать по комнате, подбирая раскиданную впопыхах одежду; свою вещал на сгиб локтя, её — бросал на спинку стула. 

— Не упекут: зверушки с Фермы писаются от страха от одного моего имени, — Вибрия со скучающим видом выпустила колечко дыма и щелчком отправила окурок в пепельницу. — Ну и когда ты закончишь свои нотации и набросишься на меня? Или, может, мне самой на тебя наброситься?

Она цепко ухватилась за полотенце, которым Грендель обернулся, и втащила его в постель. Она обвила его крыльями и поцеловала так крепко, что их зубы клацнули. Глухая стена, которой Грендель хотел от неё отгородился, рухнула! Он подсунул руки ей под поясницу, сжал в ответ и надолго завладел её губами. 

Он всё ещё обнимал её и мог бы обнимать ещё часами, вдыхая запах её сухой, как у ящерицы, кожи и приятный аромат табака в её дыхании. Но потянутые при падении мышцы гудели, как высоковольтные провода, ушибленную спину ломило. Вибрия продолжала языком гладить его губы и нёбо, и ему стоило больших усилий прервать поцелуй. Он силой уложил ее на подушку и сказал охрипшим от возбуждения голосом:

— На сегодня хватит, Ви.

Он вдруг почувствовал себя опустошенных, как после кровотечения: она его опустошила. Ему вдруг хотелось, чтобы это затянувшееся рандеву поскорее закончилось. Ведь ещё домой возвращаться, а путь был не близкий.

Вибрия неохотно разомкнула крылья и позволила ему встать. Грендель начал одеваться, но в его движениях было что-то, что подсказало Ви о его нежелании уходить. Она перекатилась на живот и сказала как бы между прочим: 

— Знаешь, тебе не обязательно уходить сейчас. Ты мог бы остаться до утра...

Грендель посмотрел в окно. Потом на Вибрию. И обратно.

Снаружи — сплошная воющая тьма, а Вибрия говорила убедительно, а ещё более убедительно говорила её грудь…

Лёжа в обнимку, они ещё с полчаса переговаривались вполголоса. Вибрия выдавала саркастическую шутку за шуткой — из неё получился бы классный комик, — сна у нее не было ни в одном глазу. Она полностью согрелась: алкоголь, табак и возбуждение смешались в один мощный тонизирующий коктейль, и внутри у нее все клокотала от переизбытка энергии. В отличие от подруги, Грендель мог отключиться в любой момент, но ее беспрерывный стрекот не давал уснуть.

— Интересно, а наш Большой и Страшный шериф занимается жалобами на шумных соседей? Что бы он нам предъявил? Штраф за превышение громкости во время секса в нетрезвом виде?

— Ви, отъебись! — Слова тяжело ворочались у него во рту, как будто в каждую щеку ему сделали по уколу новокаина.

— У-у-у, какие мы злые!

— А ты всегда такая чертовски громкая и болтливая, или только когда рот нечем занять?

— А ты всегда такой смелый? Предупреждаю: головы умеешь откусывать не только ты.

— О чем ещё мне следует знать, прежде чем соглашаться на следующее свидание с тобой?

— Я могу имитировать крики птеродактиля в брачный сезон.

— Я... никогда от тебя такого не слышал.

— Плохо старался...

...За окном лил дождь, и вода бурлила и пенилась в ливневых канавах, и казалось, Фейблтаун смоет с лица Земли.

***

Разомлевшая в тепле Вибрия некоторое время не понимала, что её кто-то встряхивает. Она неохотно разлепила глаза: Грендель трепал её за массивную серёжку в ухе, чтобы разбудить. Она думала, он давно ускользнул, как всегда это делал: по-английски, без сантиментов, но его присутствие её обрадовало.

— Для дракона ты спишь на удивление крепко.

Он поцеловал её в плечо. Вибрия зажмурилась от удовольствия и подставила ему губы для поцелуя. Грендель закатил глаза, но сделал, как она хотела. Она напоминала ему кошку, которую гладят, а она катается на спине и разрешает делать с ней все что угодно.

— У тебя закончилось кофе и молоко.

— Плевать, мы могли бы пойти на утренний сеанс в кино-о-о... — зевнула она.

— Ты забыла, девочка: я рабочий человек. И ты тоже, между прочим, — он похлопал её по упругому заду, укрытому одеялом и с лёгкой болезненной гримасой встал — обладай Вибрия рентгеновским зрением, увидела бы приличного размера гематому у него на спине, но глаза у нее были самые обычные, в придачу закрытые, поэтому совесть её не мучила.

Вибрия блаженно потянулась, раскинув руки, наслаждаясь теплом нового дня. Окна запотели — паровой котёл снова работал исправно, наверное, пока она спала, Грендель разок стукнул по нему разводным ключом — это всегда помогало, — и Вибрия навскидку предположила, что сейчас около шести часов утра, то есть самое лучшее время для крепкого сна, и она намеревалась вздремнуть ещё полчасика...

— Ви... — вдруг позвал Грен.

Вибрия вздрогнула всем тело: она была уверена, что он уже ушёл.

— Ну что ещё?

Она ещё никогда не видела Грена таким задумчивым — до обеспокоенности. Она ждала, что он скажет.

— Будь осторожна.

Последовала долгая пауза. Затем Вибрия сардонически усмехнулась.

— Я что же, по-твоему, похожа на жертву?

Она не была похожа на жертву. Даже сейчас, немного припухшая спросонья, Ви выглядела как та, кто умеет за себя постоять. А когда надевала куртку с шипами, натягивала сапоги на высоченных шпильках, на которых умудрялась дефилировать, как модель на подиуме, а однажды даже убегала в них от кучки фараонов после неудачной попытки взломать уличный автомат с сигаретами, садилась на свой ревущий байк, то становилась угрозой номер один всему цивилизованному обществу. Какая уж тут жертва...

— Ты знаешь, что я имею в виду, — с ударением сказал он.

— Ха! У меня ни единого доллара долга! — с гордостью заявила она.

— В этом городе убивали и за 20 центов. И ещё... Лили уже несколько дней не выходит на связь.

Вибрия не подала виду, но внутри у нее всё сжалось в тугой комок, а во рту появился вкус, будто от пробитого капсюля. Она вспомнила холод револьвера, приставленного дулом к виску, и кулак с намотанной на него велосипедной цепью напротив глаз. В тот раз она отделалась малой кровью: разбитым в назидание носом и лёгким потрясением. Всё могло закончиться гораздо хуже, и тогда треть Нью-Йорка лежала бы сейчас в обожженных руинах.

Коллекторы держали её на мушке даже тогда, когда долгов она не имела; знали, что скоро она сорвётся, и займет баснословную сумму, и не отдаст в срок. У Лили, помнится, тоже были проблемы с деньгами, но у Вибрии было полно своих забот, чтобы разбираться ещё и с чужими.

Лили была их общим другом, жаль, что их дружба была не настолько сильной, чтобы заставить Лили свернуть с кривой дорожки. Она уже давно катилась по наклонной, и конца этому падению видно не было, да и что Вибрия, и Грендель, сами едва сводившие концы с концами, могли сделать, если на Лили махнула даже её собственная сестра?..

— Я могу о себе позаботиться, — веско проговорила она. Голос её не подвёл, чем она осталась чрезвычайно довольна, хотя перед глазами так и стояло чёрное дуло револьвера.

Грен поднял воротник куртки и сунул руки в карманы.

— Знаю. Поэтому и говорю — не увлекайся.

Вибрия отсчитала семнадцать секунд после того, как за ним захлопнулась входная дверь, — ровно столько требовалось, чтобы преодолеть все лестничные пролёты и очутиться на улице, и высунулась по пояс в открытое окно. Её сразу же обволокло утренней прохладой, а с губ даже сорвалось облачко белого пара. Улица всё ещё была безлюдна, а тротуары — залиты фиолетовой тенью. Наконец появился Грендель, нахохленный и, судя по шаткой походке, ещё не до конца простившийся с ночью. Она присвистнула, привлекая его внимание. В тени это было почти незаметно, но она могла поклясться, что он насупился и покраснел. Не дожидаясь, когда в её адрес посыплются проклятья, она захлопнула окно со смехом и чувством исполненного долга.