Отзвук слов, произнесенных Сергеем с таким мучением, звенел в воздухе. Я силился не слышать в них ничего… Лишнего, но видел в глазах Сергея, что он вложил в свои слова больше смысла. Что он в этот смысл верит.

Я все-таки попытался отодвинуть тень от нас и сказал со всем возможным оптимизмом и всей возможной мягкостью:

— Это ведь очень хорошо, Сергей. Это значит, что они ничего странного не делали.

— Эл… — он виновато и недовольно сдвинул брови, будто не желая рушить моих наивных иллюзий.

— Сергей, — но я говорил так вовсе не из наивности. Я решительно не хотел, не собирался верить в саму мысль. И не хотел оставлять Сергея наедине со страхом узнать такое о друзьях. — Я не верю.

— И я не хочу верить, но, Эл!.. Чижиков сам тебе сказал: важное она у себя прятала. Значит…

— Ты забыл, Сергей, что она могла узнать что-то о бандитах. О них, а не о наших друзьях!

Но глаза Сергея не озарились надеждой, не заблестели, не улыбнулись.

— Видишь, Эл… О бандитах она, может, и узнала, но не настолько давно, насколько болтала с Чижиковым. А что-то правда серьёзное, оно, обычно, ловится один раз и хранится долго…

— Но, может… Может… Нет, Сергей. Не надо. А даже если у неё и было что-то о них, это ещё не значит… — слова не произнеслись. Не могли. Ни за что и никак.

— Это да… — только вот глаза Сергей опустил, а губы растянул неественно. — Но все же, надо найти эти фотографии. Узнать все. Поедем к Майе, все обсудим. Это ведь она хочет знать правду. А остальным… — это отсечение было неестественно быстрым. Словно ничего не произошло, — пока не надо знать.

Я вспомнил обиженного Гусева, вспомнил, что его едва ли не довели до слез. Сергей был прав, не следовало снова подвергать его, и Витю, и Володю этому. Но все же, звучало все трусливо и слабо. Как предательство. Как недоверие, неготовность спросить напрямую.

Только вот Майя уже их спросила. И никто не ответил ей.

***

Майя выслушала нас, поджав губы, и долго ещё молчала.

Мирный и мягкий уют её светлой комнаты словно был не рад нам, тягостным и невеселым.

Ворчал маленький Майин пес, Бантик, нюхая наши ноги.

Майя молчала, и горечь в её глазах боролась с решимостью.

— Я боюсь, — прошептала вдруг Майя, не глядя на нас, а лишь только куда-то сквозь стены. — Я боюсь, если узнаю, снова сорвусь, и потеряю всех, кто со мной остался…

— Мы тебя удержим, — также тихо, но без тени сомнения пообещал я.

— Нам тоже страшно, Май… — словно бы все в Сергее стремилось стать меньше и сжатее, и даже то, как он ерошил собственные волосы сейчас словно делало его совсем стиснутым. И мне было тесно от того, как он сжался. Но Майя не видела. Не хотела знать. — Эл вот вообще не врет никогда, увидит — все правда окажутся под угрозой. Но если мы хотим найти убийцу, придётся рискнуть.

Майя сжалась, содрогнулась, но ухватилась и встала, обнимая себя саму.

— Обязательно удержите меня, — попросила она, и уже спокойнее, громче спросила: — Только где, по-вашему, тайник? Боюсь, что я больше ни одного не знаю.

— Сначала в школе посмотрим. Если Чижиков нашёл в столе, глядишь, и нам удастся.

***

Было уже шесть часов, так что в школе, вероятно, оставался только охранник. Мы попытались открыть дверь, но ничего не вышло.

Что, почему-то, привело Сергея к выводу:

— Придётся проникать.

И в виноватой осторожности все втроём мы отправились к входу в спортивный зал.

И я открыл дверь, несмотря на то, что дверь гаража открывать готов не был. Что-то во мне надеялось, что это не одно и то же. Школа не чужая, школа наша. И мы точно знаем, что должны найти…

Втроём мы крались по залу, по огромному, необъятному словно залу, и каждый звук, каждый шорох казался нам ночным сторожем, а каждая щель в полу и в стенах — тайником.

Я впервые был в женской раздевалке, но она ничем не отличалась от нашей. Здесь как будто негде было что-то прятать, но Майя все-таки нашла… Средство личной гигиены, пару бессмысленных записок и один подследник.

Больше ничего, и нам пришлось выйти в коридор.

Майя почти не дышала, а руки Сергея дрожали. Казалось, под ногами у нас не пол, а лишь тонкая нить, прогибающаяся и скрипящая под каждым нашим шагом.

Я шёл первым и каждое движение словно продувало странную пустоту в животе.

Лестница на второй этаж и ватное чувство — школа не должна быть так тиха и так пуста. Все кривое, все неровные плитки на стенах, вся грязь на окнах казались не привычными и милыми, а чужими, незнакомыми, враждебными…

Большое, тёмное и днем, безоконное пространство меж актовым залом, библиотекой и кабинетом музыки рябило перед глазами узором на полу.

Библиотека и актовый зал, пожалуй, были нам ни к чему, и сразу же мы подобрались к кабинету музыки — предполагали, что Зоя могла прятать что-то именно там, потому что, пусть не в школе, но музыку в целом она любила.

Мы проскользнули в кабинет, и я запер дверь. И почти тут же на этаже раздались тихие шаги. Мы застыли, ледяные от страха. Если нас заметят, что будет?..

Думаю, все будут очень разочарованы. Профессор скажет, что я использую свои способности во зло. Опять. Хотя он никогда не укорял меня за то, что я сделал из-за Стампа.

Но тогда я был недавним, теперь же уже достаточно знал о мире людей, чтобы решать и понимать самому.

Однако, дверь никто не попытался открыть.

Шаги прошли мимо, затем пошлепали по лестнице.

Сергей выдохнул.

— Если что, — очень тихо сказал он, — Эл, прыгай в окно, а потом лови нас. Попадаться сейчас… Будет очень много шума.

И Майя, хотя и не глядя на него, решительно кивнула.

Что ж, в этот раз я не стал с ними спорить. В школе всего три этажа, для меня неопасно, а их я смогу поймать. Все будет в порядке.

Сначала стол и стул Зои. Мы осмотрели со всех сторон, под столом, в столе — и в ящике, и на крышке, под стулом, и внутри полой железной опоры стула.

Затем во всех столах и всех стульях.

Затем — в пианино, которое, правда, влекло к себе всегда и всех, если не было учителя.

Ничего.

В шкафчиках с пластиками, кассетами, дисками и учебниками тоже.

Проверили даже батареи и подоконники. Не нашли.

И самое противное, никто не мог бы нам сказать, правда ли мы не нашли, или там ничего и не было.

Это заняло много времени. Мы обошли все привычные кабинеты, и не раз в ужасе ждали, что сторож нас все-таки поймает.

Но ничего не случилось, а мы ничего не нашли. И теперь стояли и видели, как загораются фонари, из окон последнего кабинета.

Устало, будто бы уже и нехотя, Майя дошла до Зоиной парты. Села на стул, повернулась, и сняла верхнюю резиновую крышечку с металлической основы, у спинки.

И вскрикнула.

Так громко, что этого нельзя было не услышать.

Шаги в коридоре, слишком коротком, чтобы нам успеть думать.

Майя выхватила то, что нашла, и мы кинулись к окну.

Я прыгнул, испортил газон и испачкал кеды, но тут же повернулся, чтобы поймать Майю.

Мы уже слышали, как стучит ключ о замок, и Сергей с ужасом выскочил последним. Я поймал его.

Ни секунды на то, чтобы даже понять, что держу его на руках. Я сразу же побежал, но так, чтобы не оставить Майю одну.

Мы неслись, а ветер словно был против нас, и кидал волосы прямо в глаза.

Но мы все-таки выскочили за ограду и побежали дальше.

***

В гараже Майя почти упала на раскладушку, а мы сели по двум сторонам от неё, чтобы увидеть все и сразу.

За время бегства, мы не успели переброситься и словом, только Сергей заставил меня отпустить его, так что теперь, он и Майя ещё старались отдышаться.

Но я… Меня уже охватывало холодное беспокойство. То, что теперь у Майи в руках, может быть ответом на вопрос, почему, и что случилось. И этот ответ вряд ли будет приятен, каким бы ни был.

— Нет, — прошептала Майя, и дрожащий, бледной рукой, вытянула из кармана юбки смятый листок. — Это не фото… Ой… Серёжа, у тебя, как всегда, здесь даже нет чая, да? Я вся дрожу, ужасно. Мне кажется, я не встану теперь…

— Эл поможет, — рассеянно отозвался Сергей. — Правда, Эл?

— Я могу подняться к Сергею, принести чаю и чего-нибудь ещё, — согласился я, пусть мне совсем не хотелось оставлять их здесь, в сумерках, с этой тяжёлой ношей. Даже если не фото… Что это может быть?

— Не надо, — отрезала Майя. И резким движением расправила записку.

Почерк был Зоин, никаких сомнений.

Но то, что там было написано, снова оказалось загадкой, похожей на «18Г»:

«С-С-С, Д.М-К-Б, Со-Р-Ж

Так им и надо».

— М-да, умела Кукушкина веселиться… — вздохнул Сергей. Майя холодно на него посмотрела, и он, ещё напраснее, поспешно выдал: — Если что, я не Сергей Сергеевич.

Майя отвернулась от него. Покачала головой.

— Я сейчас ничего не думаю. И ничего не соображаю. Эл, может быть, ты?

Я ещё раз всмотрелся в записку. Но логика, пока что, не находила решения.

Вместо этого, страх шептал, что здесь именно три последовательности. Три. Три.

Я зажмурился.

— Если Со это одно слово, то Д.М. это два слова, они разделены точкой, следовательно, относятся к одному значению или признаку, а слова, отделенные чертой — к другим.

— Так… — Сергей сморщил лоб, видно, стараясь, но не находя именно сил на осмысление. — Объясни чуть проще…

— В общем, если Д.М. — это, условно, «Детский мир», то К — может значить улицу Краснооктябрьскую, а Б… Например, куклу Буратино.

Впрочем, моя трактовка едва ли была очень правильной, но для того, чтобы понять суть, её должно было быть достаточно.

Через миг, Майя подтвердила это, сев очень прямо:

— Древняя мифология!

— А?

— У неё есть такая книга. В белой обложке, — спешно объяснила она. И все же встала. И все же, удержалась.

— А К? — не спешил согласиться Сергей.

— Это, наверное, красная закладка, самоклеящаяся…

— У неё не было денег, она решила эту дорогую канцелярскую ерунду купить?

— Это я подарила! — разозлилась Майя.

Но я боюсь, что и её злость, и сомнения Сергея лишь одному служили: не идти. Не сейчас. Только не сейчас.

***

Майя молила мучительно.

А мы не смели даже вмешаться и помочь. Зоина мама стояла в дверях, усталая, и глаза её были мертвы.

— Я сама там ничего не трогала…

— Но… Там такой порядок, — растерянно ответил я.

— Это полиция навела, после обыска. Такую чистоту…

— Мы не навредим. Оставим все так же. Пожалуйста, мы не можем… Не можем смириться! — Майя была так честна. А Зоина мама так устала. И она пропустила нас, хотя все равно, я чувствовал себя виноватым, входя в комнату.

Мы достали сначала «Древнюю мифологию», а затем все книги, и осмотрели каждую тщательно, слегка отодвигая корешки. Нет. Выбрали и тетради. Все равно, нет. В бессилии стояли и смотрели на комнату, затем бессмысленно открыли шкаф. Вытянули все те же коробки…

На той, где лежали елочные игрушки, Сергей хлопнул себя по колену.

— Так вот же! Смотрите: тут всякая цветная бумага и салфетки для обертки. И все игрушки разных цветов, вот и понятно.

Майя беззвучно ахнула. Нужные игрушки нашлись быстро. Дед Мороз — красный — лежал в белой салфетке. Снегурочка — синяя — в синей. А сосулька — розовая — в жёлтой.

Руки у нас дрожали, и вытянуть из этих плотных, больших, пластиковых игрушек свернутые в трубочку фотографии оказалось нелегко. Но все же, нам удалось.

И все втроём мы застыли перед ними, боясь увидеть. Боясь узнать. Боясь, что то, что на них, изменит нас и наши глаза навсегда.