Труп в этот раз молодой: детские мягкие черты лица, припорошенные белизной, едва-едва пробивающийся пушок над губами и испуганные остекленевшие глаза – всегда не по себе от мертвецов, но тут особенно. Поза неудобная, руки заломлены за спину. Затекли, наверное. Ничего не сделает уже, и не переляжет даже.

...Ерунда какая в голову лезет.

А руки всё равно фантомно немеют, как инеем покрываются. Казума их растирает, стряхивает ощущения. Не помогает. Шея ещё зудеть начинает.

…Казума тело своего отца не видел; только могилу – сначала на территории тюрьмы, потом – на обычном кладбище. Он ходит к ней чаще, чем стоит, чаще, чем заложено традициями, и чаще, чем желал бы сам отец.

Не отпускает, хотя могила не похвалит и не поругает, не потреплет по голове и не обнимет.

– Пойдёмте. Здесь нам больше делать нечего. Отчёт о вскрытии будет к утру.

У Барока глаза не стеклянные, наоборот – матовые. Блеска в них почти нет.

– Вы были на похоронах своего брата?

– …Был.

– А часто навещаете?

– …Никогда.

Но нашёл его тело – не успевшее остыть, но истёкшее кровью – из-за клинка, который Казума носил на поясе как самое драгоценное отцовское благословение. Казума эту картину в голове представляет до слёз ярко, и сердце сжимает – Барок проводил брата в последний путь.

– Я вас не смогу простить, – вываливает.

Разговор у них как с середины.

Казума не сомневается – тот поймёт.

– Повторяйтесь, – злость прорывается, потому что Казума по больной мозоли танцует яростно, от души и не стесняясь. Но он не собирается злорадствовать – в нём всё ещё бурлит гневный яд, но сейчас Казума через себя переступит.

– Я не договорил. Но я не хочу, чтобы между нами был кто-то ещё. Мёртвый. Мы же живые. Пока, – Казума коротко и нервно смеётся.

Живые – значит, могут меняться.

Труп молчит.

Смотрит.

Барок тоже смотрит на Казуму – долго.

Никто из них не готов к этому разговору. Но надо же когда-то начинать?

Бобби появляется из ниоткуда, кашляет слишком отчётливо и закрывает тело тканью.

И Казума, и Барок делают шаг назад от трупа.

– Думаю, нам нужно поговорить в другом месте.

Тело уносят на носилках.

– Чтобы между нами точно никого не было, – это звучит как шутка. Ну где им ещё разговаривать, как не над чужим трупом? Он, конечно, уже ничего не услышит…

…но бедный мальчик.

– Поможете мне снять портрет.

– Что?

– Чтобы между нами действительно никого не было.