– Отпуск вам на пользу не пошёл.

Барок ему на пользу не идёт, проницательный и дотошный.

Казума из Японии возвращается совсем измотанный – месяц плаванья в океанах и в собственных дурных мыслях прошёлся по нему колесницей. Главный объект его измышлений проходится по нему цепким взглядом – на секунду Казума глядит ему в глаза – и возвращается к документам.

Даже этого мимолётного зрительного контакта Казуме хватает, чтобы его снова закачало, как на корабле. Понимает или нет его болезненную привязанность, от которой не убежать? Делит её или испытывает отвращение? Можно ли Казуме говорить о «любви»?

Да, он сказал Сусато – «любит», но это самое ёмкое, простое, чем можно описать то, что бурлит в нём.

– Отнюдь. И вам тоже следовало бы отдохнуть, – Казума не спешит приниматься за работу, пусть и сидит за столом. Из рук всё валится. – Почему вы не поедете домой, загород?

– Это не дом, это ноша, – Казума поднимает глаза. Барок продолжает строчить, но ручку сжимает совсем уж твердо, и сознание качает снова – от понимания понимания. Семейный дом Асоги для Казумы теперь тоже не более чем ноша – не осталось рода, которому он должен соответствовать, не осталось сил собственных.

Казуме противно, что он как будто бы сдаётся, как будто бы отрекается.

…А Барока между тем так легко понимать.

Казуме противно, что убийца его отца ему внезапно роднее и яснее, чем вся его, пускай и мёртвая, семья. Она – где-то там, тянет в пропитанные трауром коридоры дома.

Барок – здесь, тащит в залы судов, а по правде говоря – на самое дно.

…От себя Казуме противно в первую очередь.

– Асоги, вы в порядке? Казума? – вот бы всегда по имени.

Барок ведь называл его отца «мистер Асоги»? Наверняка называл.

– Да… Барок.

Тот тушуется явно – между бровей проходит сосредоточенная, озабоченная складка.

– Мне ваше состояние категорически не нравится. Сами не можете работать и меня с мыслей сбивайте. Идите домой.

Знал бы ты, как сам с мыслей сбиваешь…

…Дом – это ноша, да?

«Дом», понятный, знакомый, широким жестом указывает в сторону дверей, а ладони – без перчаток, с чёткими острыми суставами, яркими голубыми венами, прячущимися под рукав камзола.

…То, что Казума прилип глазами к рукам мужчины, вызывает в нём примерно ничего. А вот то, что к рукам Барока ван Зикса…

Казума страшно не хочет, чтобы его новый «дом» стал ношей.

…Казума заставляет себя говорить «любовь». Хотя бы себе.

Пусть такая – выстраданная, колючая, мутная, но «любовь».

…Из кабинета он всё-таки выходит.

Руки и обеспокоенное «Казума» находят свой «дом» в его голове.

Неприятное соседство.

Громкое.