***

– Открой! Клара, открой немедленно! Кла-ра! – кричала сестра из-за двери, и кулаки ее снова и снова молотили по перегородке. – Я же слышу тебя, шлюха, открой мне! Только ты ходишь так тихо! Как крыса! Крыса! Открой мне, или я вырву тебе все волосы! 

Но родители запретили выпускать сестру. Клара прикусила губу, она прошла мимо, заставив себя опустить глаза к полу, игнорировать все ее выпады. Ей не привыкать. Все ее детство прошло в этой атмосфере: крики, запах блевотины в коридоре, расцарапанные стены и двери. Сначала Клару пытались оградить от происходящего, но чем дольше длилась это безумие, тем меньше у родителей оставалось сил. В глубине души девушка часто гадала: смогла бы она встать на их место, отдать все ради старшего из двух своих детей? Определенно – нет. За эти мысли ей часто становилось стыдно. Джейн – ее сестра, но Клара хорошо понимала, что будь ее воля... Несчастная давно бы оказалась на улице, там, куда так стремится. 

Джейн принимала наркотики. Столько, сколько Клара помнила и себя, и ее. Когда родители перестали давать ей деньги, сестра принялась тащить из дома вещи, продавать их или менять на дозу. Родители водили ее по врачам, больницам и рехабам, искали в комнатах полиции и ближайших притонах. О Кларе они успели забыть. С семи лет она была предоставлена самой себе, и очень быстро поняла, что где угодно лучше, чем дома. 

– Проваливай, Клара! Иди лизать жопу своему пастору! Как тебе вкус его яиц, а? Шлюха! Открой дверь, шлюха! – кричала Джейн, колотя по дереву. 

Дверь в ее комнату была особенно крепкой. На окнах висела кованая черная решетка, и все соседи знали, почему и зачем. Как бы родители ни старалась скрыть позорную зависимость старшей дочери, все попытки остались тщетны. Джейн видели в компании местных наркоманов, фотографировали полуголой на обочинах дорог... Все знали, что она – пропащая душа. Все, даже Клара. Но родители не могут оставить своего ребенка, ведь так? Во всяком случае, если речь идёт о Джейн. С тех самых пор, как за ней пришлось следить 24/7, времени и энергии для второго своего ребенка у них не осталось. Шестилетнюю Клару отдавали бабушке, а в период ремиссии забирали обратно, но ровно до того момента, как в доме снова начнут пропадать вещи.

Сейчас, когда девушке уже исполнилось семнадцать лет, Клара до сих пор старалась не держать в доме родителей ничего ценного. Даже одежды – только минимум. Запах блевотины въедался в ткань особенно глубоко, и никакая химчистка не могла убрать его остатки. Когда Джейн проходила очередной этап кодировки, она могла и описаться под себя, и кубарем скатиться с лестницы, сбив с ног всех, кто имел наглость встать у нее на пути. Клара поморщилась, вспомнив об этом. «Дьявол ее обольстил, вот уж точно», – любила говорить бабушка Анна, та, у которой Клара провела почти всю свою жизнь. Девушка узнала правду лишь в десять, да и ту ей выдали соседские девчонки, не родители.

– Моя мама говорит, что твоя сестра скоро сдохнет, сторчится! А твоя дуреха мамаша все носится с ней, как с маленькой. А про тебя-то все забыли, ты никому не нужна! Угадаешь, почему? Потому что тебя не любят, рыжуха, – Клара до сих помнила эти слова. 

– Рыжуха! – подхватили другие дети во дворе.

Перед выходом она взглянула на свое отражение, зеркало в новенькой деревянной раме висело у двери. Джейн скоро разнесет его вдребезги, Клара даже не помнила, какой формы было предыдущее. Круглое? Прямоугольное? Она убрала за ухо длинную рыжую прядь, поправила безупречно чистый белый воротник платья. Бабушка вырастила ее скромной христианкой, милой и кроткой овечкой, готовой идти за пастухом через выжженные поля. Зелёные глаза девушки напоминали хвойный лес: темные и непроходимые, невозможно было понять, что лежит за ее душой. Безрадостное детство заставило ее навсегда отгородиться от мира.

Сестра продолжала орать, сыпать проклятиями и колотить в дверь, раня костяшки пальцев до крови. Родители ушли в неизвестном направлении, и Клара проверила ключи в сумочке. Сегодня воскресенье, и ей, как любой доброй католичке, нужно в церковь. Бабушка Анна уже ждёт. Клара почувствовала странное удовольствие, услышав, что сестра ее начала биться в дверь головой. У нее началась очередная ломка, и родители наверняка наблюдают за ней через камеры в комнате... Когда-то в детстве Клара мечтала о том, что Джейн умрет, захлебнется в этой бесконечной блевотине, и кошмар закончится. Семья начнет жить новой жизнью, забудет ее и пойдет дальше. Эти мысли возвращались из года в год, преследовали ее по пятам. 

– Прости, Господи, – шепнула девушка, выходя за дверь. 

***

– Ты меня очень расстроила, милая! Ну разве нельзя было подойти пораньше? – прошептала бабушка, когда служба уже кончилась. 

– Но я ведь не опоздала, – робко улыбнулась Клара, помогая женщине подняться с деревянной скамьи. 

– Но ты пришла ровно к началу службы, и мы не успели посплетничать про соседей, – тихо рассмеялась старушка, поправив белую прядь седых волос. – Видела шляпку миссис Дэнзэл? Вся в пыли, ужас. После смерти мужа она совсем себя запустила.

– Да уж. Никто из этих бабушек не выглядит и вполовину так хорошо, как ты, – ответила Клара. 

Она не желала говорить ничего злого, ничего обидного. Девушка все боялась, что если позволить худшей стороне ее сущности поднять голову, в следующее мгновение она выпрямит спину, выйдет из тени и захватит власть над разумом. Одно колкое слово притянет за собой второе и третье, Отец Джон говорил им об этом. Старый пастор этого прихода, лысый низкорослый старичок. Клара исправно посещала все его проповеди, по средам и пятницам приходила на помощь бездомным и сиротам, собирала подаяния. Она всерьез размышляла о жизни монахини в будущем, но даже чересчур религиозная бабушка ее отговаривала. «Как же прожить жизнь без хорошего вина, крепкого мужчины и новеньких сплетен?», – спрашивала она каждый раз. Напускная религиозность таяла, уступая мирским радостям. 

Наркота – ведь тоже чья-то слабость... Клара любила повторять самой себе, что однажды Джейн попробовала первую дозу, и за ней подтянулась вторая и третья. Нет, она не пойдет по пути сестры, не позволит себе ослабить бдительность ни на секунду. Клара снова убрала за ухо рыжую прядь. Ей следовало заколоть волосы бантиком, но девушка спешила выйти из дома. Эти крики с каждым разом становились все истошнее. Бабушка обязательно начнет расспрашивать внучку по дороге домой, и Клара нехотя поведает о хрипоте в голосе сестры, о ее гнусных предположениях о ее отношениях с Отцом Джоном, о смраде, пропитавшем дом.

Высокие белые потолки церкви внушали благоговейный трепет. Кларе казалось, что только здесь она чувствует себя хорошо. Мечты о родительской любви почти что растаяли, по мере взросления их становилось все меньше… Любовь Господа почти исцелила ее, оставалось лишь одно маленькое пятнышко, след болезни. Бабушка Анна поправила фиолетовую юбку платья и очаровательно улыбнулась, демонстрируя безупречные керамические зубы. Бабушка тоже любила Клару, и Клара любила в ответ.

– Клара! – пожилой священник как раз окликнул ее, выходя из-за алтаря. Сначала показался его живот, а уже после весь Отец Джон. 

– О, Отец Джон, какая чудная была проповедь, – залепетала бабушка, и Клара хорошо знала, что старушка всю проповедь сладко дремала. 

– Я рад, миссис Джилл, что вам она пришлась по вкусу, – мужчина кивнул, переведя взгляд с одной своей собеседницы на другую. – Скажите, могу я украсть у вас Клару завтра? Если она, разумеется, свободна. 

– О, Клара мне не собачка, милый друг, – отмахнулась женщина. – Она сама в ответе за свое свободное время. Но расскажите-ка, а зачем вам вдруг понадобилась моя внучка? 

– Нам отчаянно нужны лишние руки! – закивал Отец Джон, и все его три подбородка запрыгали в такт движениям. – К нам приезжает делегация из Италии. Проездом, но все же... – мужчина мечтательно возвел глаза к потолку. – Слуги его! Они даже знают Папу, – священник приглушил голос до шёпота. – Имели с ним личную аудиенцию до отбытия в путь.

– Да что вы! – воскликнула старушка. – Папу?

Клара улыбнулась, услышав секрет. Папу... Живого святого, представителя непогрешимого Бога на нашей грешной земле. Конечно она поможет, придет завтра хоть с самого утра, и будет намывать полы, чистить картошку, делать все, что угодно. Клара всю жизнь посвятила молитве, всерьез подумывала о монашеском сане, и возможность побыть так близко к своему кумиру – стоит дорого. Когда Отец Джон получил ее согласие и мягко пожал девушке руку, та улыбнулась самой себе. Казалось, что стены церкви озарил свет ее улыбки. Может это в ее жизнь наконец приходит светлая полоса?

– Поспи сегодня у меня, милая, – проговорила бабушка полушепотом. – У тебя завтра важное дело, богоугодное дело, а эта гадина не даст тебе уснуть. 

Старушка давно поставила крест на старшей внучке. Она разделяла обиду Клары, была свидетельницей ее горя и ничего не могла сделать. Любовь отца и матери ей не заменить, а те погрязли в делах, все пытались спасти Джейн из рук зеленого Дьявола. Клара хотела согласиться, но мама... Мама так редко приглашала ее домой. Брошенный ребенок всегда тянется к родителям, ждёт от них недополученной ласки и любви, и даже если никто ее не обнимет, никто не скажет ласкового слова, не спросит, как прошел ее день… Клара все продолжала надеяться.

***

Бабушка оказалась права. Джейн всю ночь кричала и выла, скреблась в стены, словно крыса в коробке из-под обуви. Она сыпала проклятьями, обвиняя мать и отца во всех смертных грехах... Кларе тоже досталось, но имя ее мелькало в речах сестры куда реже. Они слишком мало времени провели вдвоем, чтобы врезаться в память. Клара точно знала, что Джейн мало что о ней помнит, у них слишком большая разница в возрасте для сестер. Сама она – дело другое, вся жизнь несчастной вертелась вокруг ее реабилитации, зависимости и слабости. Клару даже отдали в ту школу, что находилась поближе к лечебному центру для наркозависимых подростков. Католическую, по счастливому совпадению. Она день и ночь изучала библейские заветы, и особенно часто возвращалась к тем, что воспевали прощение.

«..прощайте друг друга, как и Бог во Христе простил вас.» Еф.4,32

«И когда стоите на молитве, прощайте, если что имеете на кого, дабы и Отец ваш Небесный простил вам согрешения ваши; если же не прощаете, то и Отец ваш Небесный не простит вам согрешений ваших.» Мк. 11,25–26

Но почему Клара не могла этого сделать? Простить. Забыть испорченное детство, страх и боль, простить сестре все ее слезы? Почему она снова и снова желала смерти сестре, желала скорейшего избавления от этого бремени? Ей казалось, что слабовольная Джейн украла у нее детство, забрала все счастье из ее серой жизни. И ни одна строчка Старого и Нового Завета не могли её переубедить. Джейн принялась колотить в дверь, и Клара закрыла уши, согнув подушку. Завтра важный день, и она должна выглядеть хорошо, а не сиять чернотой под красными глазами. 

– Что б ты сдохла, – прошептала девушка перед сном, последние ее слова после ночной молитвы. – Что б ты сдохла, сдохла, сдохла...

***

Но утро в доме наступило для всех. Джейн открыла глаза, как мама, папа и Клара. Как все эти бесчисленные птицы за окном, букашки на подоконнике. Только если вся остальная семья спустилась в столовую к завтраку, Джейн начала свое утро с дикого вопля. Доктор придет к ней в полдень, потому мама сегодня вынуждена работать из дома и ждать. Родители всегда шли на жертвы, если дело касалось Джейн. Когда церковный хор Клары выступал с очередной службой, у них никогда не было на нее времени, не было возможности взять выходной. Какой бы хорошей она ни была, родителям этого недостаточно. Девушка возила вилкой по тарелке, размазывая остатки яичницы. Зеленые дверцы кухни преломляли свет, и кожа мамы казалась Кларе серой.

– Если я им понравлюсь, я могу напроситься в паломничество! Уехать в христианский университет в Риме, – рассказывала Клара, пока мать ее, такая же рыжеволосая, копалась в своем телефоне. 

– Ага, – кивала женщина, не слушая. 

– Я могу нести Слово Божие в Африке, в Индии или ещё где, – Клара все ждала реакции, похвалу или скептический смешок, но взгляд матери скользил по строкам на экране. 

– Милый, а во сколько ты сделал Дженни укол? – спросила она, повернувшись через плечо. – Доктор пишет, что ее может вырвать через час. 

Дженни... Дженни, Дженни, Дженни. Клара стиснула зубы, молча поднявшись из-за стола. Темно-зеленые ножки стула заскрипели, проехавшись по желтому кафелю. В детстве Клара все думала, что же она сделала не так, чем заслужила такое обращение, и за что ее наказали молчанием. Теперь же она знала: родилась. Клара просто родилась не в то время и не в той семье. Здесь любили и замечали только Дженни, даже если та ворует, сбегает из дома, сквернословит и спит со всеми направо и налево. Клара казалась им лишь помехой для этой любви. Девчонки во дворе шептались о том, что сестра ее делала один аборт за другим, но Клара сомневалась. Неужели в этом гнилом теле может зародиться новая жизнь? 

Мать выглядела бесцветно: ее рыжие волосы разбавила седина, розовая кожа побледнела, кое-где покрывшись возрастными веснушками. Видя родителей лишь раз в месяц, Клара каждый раз замечала небольшую разницу. Они старели не по дням, а по часам. Как иронично и ужасно будет, если они умрут раньше, чем пропащая Джейн. Клара не возьмёт на себя заботы о ее теле, помолится о душе, но не больше того. Злые мысли снова пробрались ей в голову, и девушка принялась читать молитву. Она выбрала длинное серое платье, аккуратные черные туфли, убрала рыжие волосы в косу и лишь слегка подкрасила губы. Клара долго смотрелась в зеркало, прежде, чем уйти. Никто и не заметил ее ухода.

До церкви она шла пешком, проветривала голову, рассматривая зелёные деревья, соседские дома, деловито сновавших туда-сюда белок. Неделя весенних каникул скоро кончится, и Клара вернётся в школу, но совсем ненадолго. Летом она выпустится, и придется решать, куда идти дальше. Клара не хватала звёзд с неба. Она хорошо училась, но не больше того. На стипендию рассчитывать не приходилось, а родители никогда не смогут оплатить ее колледж... Все деньги уходят на врачей для сестры, реабилитации, не дающие результата. Девушка прикусила губу, подумав об этом. У блеска для губ оказался малиновый вкус. Кларе стоит поговорить с Отцом Джоном о службе, о христианском университете и ее будущей религиозной деятельности. Он даст ей рекомендацию? Клара знала, что сможет уехать далеко-далеко, забыть обо всем и сделать вид, будто не знает никакую наркоманку.

Когда Клара увидела шпиль своей церкви, выглянувший из-за поворота, она невольно ускорила шаг. Длинные рукава серого платья прыгали в такт ходьбе, нужно подшить их хоть немного... Почти всю свою одежду Кларе приходилось перешивать, иногда перекраивать почти полностью. Она слишком маленького роста для семнадцатилетней девушки, и выше, увы, не станет. Возле церкви стояло два черных Альфа Ромео, редкая машина для этого города... Итальянская. Пастор водил старенький Фиат, а в понедельник в церкви не раздавали ни подаяний, ни советов, не устраивали слушаний. «Делегация?», – подумалось Кларе. «Неужели они везли машину на пароме?» – спросила та саму себя. Она вдруг ощутила себя совсем глупой, застыла у ступенек и все не могла войти. 

– Нравится? – мужской голос раздался за ее спиной, и девушка вздрогнула, резко обернувшись. 

– Простите, – прошептала она, тут же почувствовав себя жалкой и смешной в этом замешательстве. – Я никогда раньше не видела такой…

– Да, у вас в Америке нет таких хороших машин, – светловолосый мужчина лет двадцати семи остановился к ней слишком близко, его черная рубашка оказалась безупречно выглаженной, а на мочке уха можно было видеть след прокола. – Зато, как я погляжу, есть хорошие девушки, – он без спроса взял ее за руку и притянул к своим губам, чтобы оставить на ней поцелуй. 

– Отец Велиар, – Клара отдернула руку услышав голос своего пастора, и стыд затопил чем грудь. – О, вы уже познакомились с моей прихожанкой! Кларой Эббот. 

– Да, мы успели немного поговорить, сеньор Джон, – лукаво улыбнулся мужчина. – Но полагаю, ей уже пора идти. Клара ведь пришла сюда ради предоставления помощи?

– Да, у девушки много дел, – закивал собеседник. – Как и у нас с вами.

Итальянец смотрел ей прямо в лицо, следил за тем, как наливаются румянцем бледные щеки, как губы дрожат в попытке дать ответ. Клара не успела заметить колоратку, белый воротничок под черной рубашкой. Значит, нахальный незнакомец был священнослужителем. Девушка поджала губы, кивнула Отцу Джону и своему новому знакомому, а после поднялась по ступеням в церковь. Взгляд, что упёрся ей ровно между лопаток, можно было ощутить физически. Он словно резал ее острым холодным ножом.