В юрте, благосклонно отданной ему Батугой, было душно до тяжести в груди, и оттого все движения получались резкими. Самообладания Темура еще хватило на то, чтобы аккуратно опустить на шкуры ножны, но ремни нагрудника он дернул так, что заскрипела кожа. Тегин отчаянно желал стащить с себя и доспех, и теплый кафтан и выйти в ночь, укрытую колким снежным крошевом и морозцем. Выйти и не возвращаться до утра, следовать за яркими зимними звездами, чтобы только они увели его как можно дальше отсюда…

Какой-то тонкий ремешок все-таки лопнул от чрезмерного рывка, и Темур сжал кулаки, пережидая яркую, как зарница, вспышку ненависти.

Чтоб их всех: и Каю с Манчо, и Баламира, и Батугу, и Аккыз… Последних двоих он сейчас ненавидел сильнее прочих, а больше них – только самого себя. Перед глазами стояли их объятия, свидетелем которых он стал десяток минут назад, и тегина захлестывала бессильная тупая злость. Она была бы куда слабее, не случись сегодня двух драк, но разогретая скоротечными схватками кровь била в виски, разгоняя по венам зависть.

Темур никогда раньше не завидовал Батуге: ни до смерти Тылсым, ни тем более после. Зато теперь брат, оказавшийся умнее отца-хана и решивший ханом стать, доводил Темура до бешенства. И сквозь стиснутые до ломоты зубы он все твердил и твердил себе, что причиной низкого чувства стали шансы Батуги занять трон… а никак не то, что даже ему, калеке, с женщиной везло больше, чем второму Небесному наследнику!

Нагрудник рухнул на землю, Темур пнул доспех прочь.

Кто бы сказал год назад, что ради одной девушки он будет готов отдать трон – удавил бы голыми руками.

Кто бы сказал в тот день, когда они с Туткун сбежали из дворца, что он поставит свою гордость выше ее слез – прибил бы, не дав закончить.

Кто бы сказал сейчас, что…

«Нет», – покачал головой Темур, поймав последнюю незаконченную мысль и тут же выкинув ее прочь. Из юрты ему сегодня ночью выходить нельзя. Никак нельзя. Иначе потом даже всей своей кровью не смоет это.

Он дернул узлы на кафтане, затрещала ткань, а в юрту неожиданно ворвался холодный ветер.

Темур замер.

«Небесный Тенгри, если слышишь, пусть это будет Салтук…»

– Батуга-тегин и Кюн-ата уехали в Небесный дворец, – тонкий силуэт, выхваченный красным светом прогоравших дров, принадлежал не ясаулу. – Аккыз уехала к Манчо.

– Ты пришла сообщить это? – он говорил шепотом, но голос все равно срывался в низкий хрип. – Я и так знаю.

Он знал это – и то, что ни в коем случае не должен был оборачиваться.

А она должна была уйти. Сейчас.

Если в чем Темур только и остался уверен касательно Туткун, так это в гордости девушки. Стоило ее задеть, и она хлестала его в ответ, как тетива, порванная неумелыми пальцами. А на это-то много ума не нужно…

– Если все сказала, выйди. Я устал.

Точеная тень на войлочной стенке сдвинулась.

К нему.

– Ты ранен?

– Нет.

«Лучше бы умер, честное слово».

– У тебя дрожат руки, тегин.

Темур опустил взгляд. Он до сих пор не мог справиться с завязками наруча.

– Сказал – не ранен.

Тень приблизилась еще на один шаг, и он увидел обеспокоенное лицо. Она собиралась что-то сказать – он опередил. Спросил, вглядываясь в огонь до рези в глазах:

– Батуга больше ничего передать не просил?

Туткун помолчала ровно столько, сколько ему хватило, чтобы понадеяться, что девушка обидится на резкий тон и уйдет… а потом коснулась ладонью его плеча ниже рукава кафтана.

– Нет. Больше ничего…

Ее жест был совершенно безобидным. Поэтому, что произошло дальше, Темур и сам толком не разобрал.

Только сквозь душное марево осознал, что теперь Туткун стояла спиной к его груди, что он перехватывал ее рукой поперек живота и что вместо запаха мороза, железа и крови задыхался ароматом трав в ее волосах.

– Темур…

Он стиснул зубы…

– Замолчи.

…вслепую уткнулся носом в ее затылок…

– Небесным Тенгри заклинаю – молчи.

…как спустился ниже края воротника – не понял. Как посмел коснуться губами холодной кожи – тем более…

Пальцы Туткун вцепились в его локоть. Темур зажмурился.

Он достаточно видел, какое впечатление производил на окружающих, особенно девушек. Они отводили от него взгляд, стараясь не приближаться, если не могли отойти подальше. И Мей Джин, хотя и была женой, не была исключением – Темур отлично знал, что был ей глубоко противен, и за столько лет испытал это сполна.

Тем отчетливее сейчас он ощущал, как Туткун прижималась к нему, как ее дыхание тяжелело вместе с его, как она – Тенгри, дай им хоть немного благоразумия! – запрокинула голову назад.

– Не делай, – Темур сжал в кулаке ткань ее накидки, – женщина, не делай так, – второй ладонью скользнул по ее плечу, – умоляю тебя, не делай… – и, разомкнув губы, прижался поцелуем к шее.

– Темур…

Он развернул ее рывком, вжимая в себя, запуская пальцы в густые волосы, стягивая прекрасный, но до смерти надоевший головной убор. И, глядя в темные глаза, в которых плясал лихорадочный огонь, безнадежно прошептал:

– Скажи «нет». Скажи «нет» и уходи, Туткун.

– Отпустишь?

Она привстала на носочки – а может, ему так показалось. Может, это не она вовсе поднималась к нему, а он наклонялся, бездумно, бесконтрольно…

– Отпущу.

«А потом умру. Как только ты выйдешь за порог, умру».

Это стало последней связной мыслью перед тем, как губы Туткун коснулись его.

Он еще как-то успел подумать о разнице в силе и том, что в общем-то не умел быть нежным, – где-то в промежутках того, как она стаскивала с него кафтан, и того, как он бесстыже подминал ее на шкурах. Потом остались только ощущения: пальцы Туткун в его волосах, мурашки на коже и ее поцелуи, отмечавшие две точки шрамов над правой ключицей, о которых он давно забыл. А еще были звуки. И среди них его имя задушенным вздохом звучало так часто, что заботиться о чем-то еще Темур больше не мог…

*

– Ты сказал: никаких дел, и ничего не ждать.

Он опустил глаза. Туткун лежала, устремив взгляд вверх, и по ее улыбке можно было точно сказать, что она чувствовала его внимание. Темур дотянулся до сваленной в кучу одежды, одной рукой вытащил из сапога нож и бросил в еще горячие с ночи угли.

– Солгал. Заклейми.

– Клеймо – это больно, Темур.

– Знаю.

Туткун повернулась, медленно прочертила линию вдоль его плеча, через грудь к левому боку, где на три пальца ниже последнего ребра алел шрам, напоминавший формой заостренную часть широкого клинка. Темур поморщился. Воспоминание о том, как пришлось прижигать кровоточившую рану, было хоть и давним, но все равно неприятным.

Поежившись, будто вторя его мыслям, Туткун прижалась к нему лбом там, где бухало сердце.

– Темур, прошу, поверь мне – я сбежала с тобой не из-за того, что тебе посулили трон вместо Каи-тегина…

– Я знаю, – он коснулся ее щеки, подбородка, прося посмотреть в глаза. Вздохнул, чувствуя себя дураком. – Я знаю, Туткун. Я, может, не так умен, как Батуга, но все же не настолько слеп, чтобы не видеть того, что происходит вокруг. Что за все время, что ты провела в Небесном дворце, ты ни разу не подошла к Кае, ни разу на него не взглянула…

– Тогда за что ты меня наказал, оставив одну?

– А за что ты меня наказала, согласившись в тот день стать его женой?

Острая боль, холодной сталью засевшая слева в тот миг, когда девушка отстранилась от его руки, была тогда такой невыносимой, что он, пожалуй, и правда мог убить брата, лишь бы ее заглушить…

– Почему не рассказала мне? Когда мы сбежали, почему не рассказала правду?

Она покачала головой, пряча лицо за водопадом волос.

– А если бы рассказала, звучала бы эта правда лучше того, что тебе сказал Салтук?

Темур перекатился, нависая над девушкой. Он был гораздо больше и сильнее и, наверно, выглядел так устрашающе, однако в глазах Туткун не мелькало и намека на страх. Она смотрела с легкой улыбкой, и ей, кажется, вовсе не было дела до того, что он был обнажен и что ее рубашка сбилась, открывая шею и грудь… Темур почувствовал, как внутри заворочался зверь.

– Когда бы ты была так близко, я бы не слушал слова.

– Значит, ты простил меня?

– Простил.

Туткун улыбнулась шире и вдруг толкнула его в плечи, что было силы. Темур усмехнулся, позволяя опрокинуть себя на спину, поднял руку, касаясь ее кожи в разрыве незашнурованного запаха, ловя мгновение, когда от его прикосновения она прикрыла глаза.

– А что же ты, тегин? – теперь Туткун склонилась над ним, провела пальцами от подбородка вниз, к той точке между ключиц, ударив в которую, можно убить даже опытного воина. – Прощения просить не станешь?

Темур запрокинул голову.

– Стану. Прошу. Простишь?

– Я подумаю.

– Думай быстрее, женщина, – он перехватил ее запястье, потянул на себя, и они снова поменялись местами, только на этот раз Темур придавил ее собой, ловя губами горячий вздох. – У меня терпения не хватит долго ждать.