- Как в школе? - Паша высунулся из-за угла кухни, дожевывая бутерброд в руках, и широко улыбнулся Андрею.

- Как всегда. – Угрюмо буркнул тот вместо ответа, сбрасывая на пол тяжелые спортивные сумки и принимаясь стаскивать с себя нагромождение куртки шапки и пестрого шарфа, который ему подарил брат и который Андрей уже третий год порывался выкинуть. Или сжечь.

- Я рад. Приходи есть, как переоденешься.

Павел снова блеснул теплой, чуть усталой улыбкой и скрылся в кухне. Послышался звон посуды, мерное гудение холодильника в стене, стукнул о кастрюлю половник.

 Разобравшись наконец с проклятым шарфом, Андрей пнул по ходу сумку и заглянул в комнату.

- Что на ужин?

- Как всегда. – Вернул ему уклончивый ответ Паша, но долго томить не стал. – Консервный суп. Или то, что от него осталось.

- Опять?

- Опять. – Павел мотнул головой, скрывая за отросшей челкой прорвавшуюся на лицо горькую усмешку, и одной рукой поставил тарелку с красновато-коричневой жижей на стол. – Не хочешь сегодня где-нибудь переночевать?

Андрей принялся стягивать с себя футболку, раздумывая над ответом. Не то чтобы он поменяется, вопрос задавался не первый и последний раз, но сделать вид надо. Хотя бы ради брата.

- Нет. – Футболка осталось в его руках сжатым мятым комом, и Паша вздохнул, садясь обратно на свое место за столом. То, с которого всегда можно быстро вскочить, уворачиваясь от летящей в голову посуды, бутылки, или ножа. Конечно, сейчас он мог бы увернуться с любого места, вскочить дикой кошкой и юркнуть куда-нибудь. Мог, но никогда этого не делал. Потому что прямо за ним сидел Андрей. В самом углу, безопасном и тупиковым.

Он никогда не уворачивался. Ради него.

Андрей мазнул взглядом по единственной оставшейся руке с маленьким почти не заметным шрамом, и Павел перехватил его взгляд.

- Что? – Он улыбнулся, а Андрей давно разучился верить этим обманчивым улыбкам.

- Ничего. – Он качнул головой. – Просто мне некуда пойти.

Они обсуждали это десятки сотни тысяч раз. И ни за один из них ответ не поменялся. Ни в один из них вопрос не был опущен. Каждый. Чертов. Раз.

- Разве? – Павел хлебнул супа, и Андрей мысленно возненавидел то, с какой показной легкостью он это сделал. Левой, единственной оставшейся рукой. Правую оторвало по плечо, не оставив после себя даже безобразной культи, к которой можно было бы прицепить протез. Не то чтобы у них на него были деньги, но все же. Все же. Так был бы хоть какой-то шанс на чертову нормальную жизнь, а не это жалкое существование.

Задумавшись, Андрей пропустил вопрос, услышав только как брат несколько раз позвал его по имени.

- Все нормально? – Он хмурится, и это выражение Андрею нравится больше. Оно подходит Павлу, оно подходит ему и всей их дурацкой ситуации.

- Да. – Говорит он, сжимая футболку до побелевших костяшек. – Я в душ.

Павел кивнул, возвращаясь к еде, и даже не проводил его взглядом, пока сам Андрей едва сдерживал рвущийся наружу, но хорошо сдерживаемый рык.

Ему надо повзрослеть. Быстрее.

В их проклятом мире повзрослеть значит пойти на войну. Встать в один ряд с халпури, этими мерзкими тварями, жить ради них и умирать за них же.

Они убили их сестру.

Они забрали Павла и вернули его таким. Одноруким. Поломанным. Другим.

Андрей хотел повзрослеть, а брат ему запрещал.

Не такой ценой.

Он скинул вещи на кровать, одну на двоих, они бы до сих пор делили ее с Павлом, если бы тот вообще спал. Но он не спал. А никто вокруг кроме Андрея и не замечал этого. Потому что всем остальным было плевать, пока тот приносил в дом деньги. А Паша приносил. Немного, с каких-то разовых подработок, и все отдавал Андрею. На его тренировки. На его встречи с друзьями. На его походы в музеи и кино. На его жизнь. Все, до последней копейки.

Холодная вода неприятно резанула плечи, хлестнула согнувшуюся спину, словно кнут, и Андрей зашипел, вынуждая себя терпеть. Привыкнуть к холоду, что жег кожу и вымораживал что-то внутри. Такой же нечеловеческий, как и все вокруг, такой же постоянный – денег на подогрев у них не было уже очень-очень давно.

Андрей стоял, остервенело проходясь жесткой мочалкой, одной на всех, по коже, пытался стереть с нее мерзкое ощущение собственной беспомощности.

В квартире хлопнула дверь. Раздалась брань, ах да, он же не убрал с прохода сумку. Потом брань стала громче, и ей вторил спокойный четкий голос. Снова хлопнула дверь и брань стихла, чтобы взорваться новой вспышкой. Жесткой, бьющей по болевым точкам, которые выжгла еще в далеком детстве. Андрей молча и куда медленнее домылся и неторопливо вылез из ванной. Так же не спеша вытерся и переоделся в домашнее – то, что носить было просто неприлично. Он осторожно вслушался, прежде чем выйти в коридор. На удивление было тихо.

Все собрались на кухне. И Павел, улыбнувшийся ему снова. И их родители, которые лучше бы сдохли в тот день, когда халпури устроили на Терре геноцид, а не вернулись потом ошалелые и окровавленные. Вернулись к трупу их сестры, чтобы забрать Андрея домой, ведь с ним соцзащита платила им деньги. Побитого Павла они просто бросили там, думали, сдохнет. Не сдох. Вернулся. За Андреем. И остался. Тоже ради него.

Андрей застыл на пороге, нимало пораженный открывшейся картиной. На столе стояла початая бутыль алкоголя. Дорогого. Кажется, коньяка, но он не был уверен.

Отец неторопливо разливал его по бокалам.

Рядом мать что-то торопливо готовила. Она была рада. Улыбалась той самой противной безумной улыбкой, которая мелькала на ее каждый раз, когда Павел приносил ей деньги. Чтобы откупиться. Так она не мешала жизни Андрея, игнорировала его. Видимо, брат заключил с ней сделку. Самую безумную и омерзительную сделку в своей жизни.

- Садись. – Отец посмотрел на него, без единой эмоции во взгляде, и Андрей заставил себя сглотнуть, пробить внутрь вставший в горле ком. В чужом голосе разливалось спокойствие, крайне редкое, почти забытое. И всегда предвещавшее беду.

Андрей сел. Прямо там, не на свой стул, против брата, внимательно глядя ему в глаза.

Мать выставила на стол тарелки со скромным праздничным салатом.

- Ешь.

Под гнетущим спокойствием Андрей взял в руки вилку. Мать опустилась за стол по левую руку от него, напротив отца, а не рядом с ним, как обычно: ну да, Андрей занял ее стул. Перед ними всеми уже стояли полные коньяка стаканы. Подняв свой, отец вытянул руку вперед. Мать тут же с ним чокнулась, и Павел, чем сильно удивил Андрея. Сам он сделал то же, немного поколебавшись. Выпил едва ли не залпом, настолько его душило происходящее.

- Что… - Он откашлялся и посмотрел прямо на брата. – Что происходит?

Павел улыбнулся. Той самой-самой ненавистной у Андрея улыбкой.

Пустой.

- Халпури объявили конфедерации войну.

Андрей медленно повернулся в сторону спокойного отца. Словно произнесенное его нисколько не касалось. Словно он только что не выбил из-под них последнюю опору.

- И?..

- И я пойду, Андрюха.

Он повернулся обратно к брату.

- Что?

- Павел записался добровольцам. Им платят около двух трешек визалий. – Мать наколола на вилку кусочек дурной старой колбасы, которую откуда-то вытащила, Андрей даже знать не хотел, сколько та пролежала в ее закромах, и улыбнулась, глядя на своего старшего сына с гордостью. Словно это была какая-то почетная война, а не грязная бойня, где их всех халпури использовали наравне с энергощитами и дронами.

Как расходный материал.

- Что? – Андрей глупо уставился на брата, на его пустую улыбку. Нет. Не пустую. Теплую. Последнюю. – Зачем?

Мать что-то ему ответила. Что-то сказал отец. Андрей их не слышал, он смотрел в чужое лицо, в серые умершие когда-то глаза, что были самую толику темнее его собственных, отдающих странной неестественной голубизной, и только сейчас заметил, как сжались его пальцы на краю столешницы.

- Зачем? – Зачем, зачем!? Билась в голове последняя внятная мысль, все другие растворялись от вида этой теплой улыбки.

- Потому что у тебя день рождение через две недели.

- И?!

- Ты понимаешь.

Андрей не понимал. Отказывался понимать. Да, через две недели он станет совершеннолетним. Через две недели он, формально, имеет право поступить в академию космофлота в системе Си-1, куда мечтал, это было абсолютное непреложное право, только вот, денег на это требовалось слишком много, а у них их не было. не могло быть.

- И? – Куда тише спросил он.

- И ты наконец-то свалишь из этой дыры. – Павел хмыкнул, протянул руку и налил себе коньяка.

- Каким это боком? – Выплюнул Андрей, еще сильнее стискивая столешницу.

- Потому что я договорился и уже все оплатил. До конца.

- Что?

На Павла обернулись все, и отец, и мать. Первый нахмурился, последняя побледнела, потом покраснела яростно. Она вскочила, отчего зазвенели тарелки на столе.

- У тебя были деньги?!

Павел холодно на нее посмотрел.

- Да.

- Ты!

- Я.

Она стушевалась под его взглядом. Съежилась. Поникла и метнула на отца умоляющий взгляд. Тот ответил ей безразличным, но тоже встал. И ему это было не по душе.

Павел остался сидеть. Только смотрел холодно-холодно. И безразлично. Как на уплывающий в сторону бесконечности никому не известный корабль.

- Ты виноват. – Отец утверждал. Не обвинял, нет, ни в коем случае, он выносил свой вердикт, за которым всегда шло наказание. – Ты должен был позаботится о своей семье в первую очередь.

Губы Павла изломала какая-та ненормальная ухмылка.

- Я о ней и позаботился.

Спокойствие в глазах отца стало яростью. Холодной опасной яростью. Как в его ладони оказался единственный на столе нож, Андрей не понял. Только увидел, как тот блеснул во время замаха, и услышал наигранно-испуганный вскрик матери.

- Не убивай его. – Прошептала она перед этим одними губами, наверняка в голове прикидывая, насколько меньше им дадут за раненного солдата в пункте призыва.

Андрей был готов ее придушить. Но сперва отца. Он обернулся, собираясь подняться и кинутся в драку, но так и замер, вцепившись в стол.

Нож блестел. Воткнутый в столешницу посреди расколотой надвое тарелки и ошметков салата, блестел, не достигнувший цели. А Павел держал другой у отцовского горла. Отведя удар, его рука сжимала рукоять военного ножа, который Андрей у брата ни разу до этого не видел. Не видел, но сейчас понимал, что он существовал всегда. Всегда был где-то поблизости, надежно спрятанный ножнами, Павел никому его не показывал, но всегда держал при себе. Этот покоцанный, блестящий смертью нож. Этим ножом убивали. Андрей ощутил это какой-то частью собственной души, искоркой ужаса на границе осознанности. Он сел.

- Не советую. – Павел чуть улыбнулся, поворачивая лезвие в другую сторону, чтобы то мягко-мягко коснулось отцовского подбородка. – Я мог прирезать вас всех еще давным-давно. Не стоит играть мне на нервах.

- Тогда почему не убил? – Прошипела сквозь зубы мать, и брат бросил краткий взгляд на Андрея. Тот понял. Из-за него. Чтобы к ним не прикапывалась опека. Чтобы не было ненужной возни с халпури и судом, который вынес бы вердикт совсем не в пользу Павла как опекуна, даже погибни их родители в нелепом несчастном случае. А потом их обоих направили бы на фронт. В пекло нескончаемого боя. Где он бы обязательно умер.

- Спасибо…- Прошептал Андрей одними губами, разжимая пальцы.

– Спасибо. – Добавил громче.

- Спасибо – почти выкрикнул.

- Спасибо! – Плачем на грани легких и уже куда тише: - Больше не надо.

Павел кивнул и убрал нож. Тот скользнул в ножны так же легко, как из них выскользнул. Также бесшумно и незаметно.

Отец тяжело опустился на свой стул.

Брат наложил себе салата в новую тарелку.

- Завтра за Андреем придут. Это мои знакомые. Они проследят, чтобы он точно попал в академию флота, и чтобы его деньги остались его деньгами. Очень надеюсь, что вы не станете его доставать.

Мать вспыхнула, открыла рот, чтобы что-то ляпнуть, и осеклась под тяжелым мрачным взглядом отца. Павел ей улыбнулся.

- Закончим на этом? – Он вопросительно посмотрел на Андрея, и тот кивнул, поднимаясь первым. Этот ужин его на удивление измотал.

Павел встал следом.

Они молча вышли из кухни, вернулись в свою комнату, где Андрей забрался на маленькую кровать и юркнул под одеяло. Павел остался стоять в дверях, словно не знал куда себя деть в захламлённой комнате четыре на три метра даже без ковра на полу.

- И что? Ничего не скажешь?

Андрей высунул из-под одеяла голову.

- А что должен?

Павел улыбнулся и дернул плечом, словно скидывал с него тяжелый груз.

- Спасибо. Не должен.

Он стянул из груды вещей какой-то старый потертый плед, расстелил его на полу и лег.

- Спокойной ночи. – Произнес он, и в его голосе Андрей слышал улыбку.

- Спокойной. – Выдавил из себя тот, отчаянно душа слезы. И внезапно маленькая комнатка стала самой уютной на земле, из которой не хотелось выбираться до конца вселенной. Но ему оставалось лишь жаждать, чтобы завтра не наступило.