истинные цвета

Кавех смутно помнит тот день — он уже не может сказать, было ли это ранее утро, полдень или вечер.

В его памяти всплывают обрывки спора с аль-Хайтамом — слова, фразы, значение которых он не в состоянии уловить и сложить воедино. 

— …Я говорю тебе: эта теория бессмысленна. И… — прежде чем Кавех успевает договорить, раздаётся звонок в дверь. Аль-Хайтам, расположившийся на диване с книгой, открывает рот, но Кавех его перебивает: — Мы обязательно продолжим нашу дискуссию. 

На пороге их дома перед Кавехом предстаёт уже знакомая Кирара. 

— Срочная доставка для мистера Кавеха, — бодро оповещает она, доставая из сумки маленький конверт. Заодно протягивает листок на подпись. 

— Спасибо, — Кавех улыбается ей, быстро чиркнув ручкой по бумаге. Кирара быстро забирает лист назад. 

— Хорошего дня! — желает она и убегает. Кавех только успевает крикнуть «Взаимно», до того как она исчезает из поля зрения. 

Закрыв дверь, Кавех читает надпись на конверте: «Откуда: Фонтейн. От кого: Дюпен Паскаль». Новый муж матери. 

Неприятное чувство оседает в груди — зачем ему связываться с Кавехом? 

Кавех проходит в гостиную, попутно вскрывая конверт. 

Глазами пробегается по написанному, застревая на одном единственном предложении. 

«Похороны послезавтра». 

У Кавеха вырывается нервный смешок. Тело становится ватным: он оседает на пол. 

— Кавех? Кавех, что случилось? — Голос аль-Хайтама звучит приглушённо, и кончик носа Кавеха начинает предательски дрожать. Аль-Хайтам опускается на колени рядом с Кавехом. 

Молча, он протягивает письмо, и аль-Хайтам выуживает его из ослабевших пальцев. 

— Мне жаль, — всё, что произносит тот, закончив чтение; оцепеневший, — внутри и снаружи, — Кавех не реагирует. 

Мир идёт трещинами.

*** 

Погребение проходит как в тумане; Кавех стоит перед могилой матери, уставившись в пустоту. 

Маленький Кавех кладёт цветок на камень перед собой. 

— Милый, нам нужно идти. — Кавех не шевелится. На плечо ложится рука матери, сжимая его. — Кавех! 

— Кавех, — шёпот на грани слышимости.

Встречаясь глазами с аль-Хайтамом, Кавех моргает. 

— Люди начинают расходиться, — сообщает тот. Кавех рассеянно оглядывается, замечая, что около половины уже ушло. 

— А, да. Точно. — Сдвинуться с места не получается: ноги словно приросли к земле; так что он позволяет аль-Хайтаму взять себя за руку и утянуть в нужном направлении. 

Следующее, что он помнит: все присутствующие поднимают бокалы. 

— Сегодня мы собрались, чтобы почтить память удивительной женщины, жены и матери. — Кавех морщится, ловя на себе сочувственные взгляды. Залпом выпивает вино. — За Фаранак. 

— За Фаранак, — вторит хор голосов. Кавех тянется за бутылкой, но аль-Хайтам вынимает — скорее выхватывает — бокал из его рук, — Кавех недовольно щурится, однако вспышка гнева сменяется удивлением, когда на месте пустого бокала оказывается почти полный, принадлежащий аль-Хайтаму. Кавеху требуется несколько секунд, чтобы опустошить его. 

Жидкий свинец растекается по крови вместе с алкоголем.

— Я хочу уйти, — произносит Кавех одними губами, но аль-Хайтам его понимает: кивает в знак согласия. 

На выходе его окрикивает Паскаль. 

— Кавех? Кавех! 

Кавех оборачивается. 

— Что? 

— Я хотел тебя поблагодарить. 

Кавех в недоумении выгибает бровь. 

— За то, что пришёл, — поясняет Паскаль. — Она бы… 

— Она была моей матерью, — нетерпеливо обрывает его Кавех. — Я не мог не прийти. 

Ты не один, кто потерял её, не говорит он. 

— Эм. — Паскаль мнётся. Только сейчас Кавех видит: в тусклом свете коридора он выглядит старше, с отросшей щетиной и в мятой одежде. Насколько Кавех помнит, именно Фаранак занималась домом; видимо, с годами это осталось неизменным. — Не хотите остановиться здесь? В отеле наверное дорого. 

— Всё нормально. — Слова звучат механически; полая оболочка. — Прости, нам пора. Пока. 

*** 

— Хочешь поговорить? — спрашивает аль-Хайтам, пока они поднимаются по лестнице отеля. 

Кавех мотает головой. 

— Я должен поблагодарить тебя. — Аль-Хайтам открывает рот. — Что ты поехал со мной. Спасибо, я правда ценю это. Знаю, как ты не любишь шум. И людей. — Кавех спешно отводит глаза, избегая чужого взгляда. 

— Кавех, не стоит. — Аль-Хайтам невесом касается его запястья. Пару минут они бредут в тишине, нарушаемой лишь звуком шагов, прежде чем останавливаются около дверей комнаты Кавеха. Номер аль-Хайтама располагается напротив. 

Кавех прощается: 

— До завтра, Хайтам. 

— До завтра. — Дверь закрывается, и Кавех падает на кровать, предварительно скинув с ног туфли. 

Вопреки ожиданиям, уснуть у него не выходит — вместо этого он проводит часы, глядя в идеально белый потолок, слушая тиканье настенных часов. Тик-так, тик-так. В глазах появляется резь, а виски пронзает острая боль. 

Спустя ещё тысячу восемьсот мерных постукиваний часов Кавех, ощущая себя полумёртвым, поднимается с постели и идёт к двери. Не заботясь о том, чтобы запереть номер на ключ, выходит, слегка пошатываясь, словно заводная игрушка, заряд которой кончается у соседней комнаты. 

Требуется ровно один стук в дверь — Кавех так и замирает в занесённой наверх рукой, — чтобы дверь отворилась. 

Несмотря на позднее время, аль-Хайтам, одетый с чёрный пижамный костюм, не кажется сонным, ровно наоборот: острый, ясный взгляд. 

— Заходи. — Аль-Хайтам отступает, пропуская Кавеха внутрь. Замечает: — Ты без обуви. Простудишься же. 

— Ничего страшного. — Не уверенный зачем он пришёл, Кавех замирает на входе. Комната озарена одним призрачным лунным светом: аль-Хайтам не задвинул шторы. 

— Чаю? — предлагает он. 

— Нет. 

— Можем поговорить, если ты хочешь. Или полежать. 

— Давай. В смысле, — тут же поясняет Кавех, — полежать звучит неплохо. — Присаживается на край кровати, когда аль-Хайтам, откинув одеяло в ноги, поправляет вторую подушку и откладывает лежащую на постели книгу со знакомой обложкой на прикроватный столик. И сам ложится с краю, так что половина двуспальной кровати — даже больше — остаётся в распоряжении Кавеха. 

— Располагайся. — Медленно, Кавех опускается рядом, оказываясь лицом к лицу с аль-Хайтамом.

— Почитаешь мне? Как раньше, — просит он. Аль-Хайтам тянется за книгой, попутно включив ночник. 

— Это сборник рассказов, «Лето на исходе». 

«Одна из любимых книг его бабушки», — думает Кавех. Он уверен: сейчас, спустя годы, аль-Хайтам по-прежнему может пересказать её наизусть. 

—Сначала? — Кавех кивает, и аль-Хайтам открывает первую страницу. Прочищает горло. — «Люси всматривалась в старческое лицо, надеясь найти хоть что-то, что могло ответить на вопрос, что тут произошло. Время определённо изменило Рональда, украв его красоту и силу…» 

Слушая аль-Хайтама, Кавех чувствует, как расслабляется каждая мышца в его теле, а сознание начинает уплывать: он засыпает. 

Когда Кавех открывает глаза, до него не сразу доходит, где он. Взглядом блуждает по комнате, когда натыкается на читающего на диване аль-Хайтама. 

— С добрым утром, — не отрываясь от книги. Кавех потягивается. 

— Который, — зевок, — час? 

— Почти половина пятого. 

Что ж. Он проспал двенадцать часов как минимум. 

Только сейчас Кавех понимает, что на нём ночная рубашка — хотя он засыпал он в костюме, не найдя в себе ни сил, ни желания переодеться. 

— Спасибо, — тихо благодарит аль-Хайтама, на что тот дёргает плечом. 

— Хочешь позавтракать? — Зелёные глаза сканируют Кавеха. 

«Нет, — думает Кавех. — Я ничего не хочу». Но вместо этого отвечает: 

— Через полчаса. — Нехотя садится на кровати, игнорируя боль во всём теле. 

— Нам необязательно куда-то идти, мы можем заказать еду в номер, или я схожу за ней. 

Кавех несколько секунд обдумывает это предложение. 

 — Просто дай мне умыться, и я буду готов. 

— Хорошо. 

Кавех обувается — туфли, которые он оставил в номере, стоят рядом. 

Сборы занимают меньше, чем он рассчитывал — возможно, потому что он хватает первую попавшуюся под руку одежду и собирает волосы в высокий хвост вместо привычной косы. 

Кавех стучит в дверь номера, на пороге появляется аль-Хайтам. 

— Идём? 

— Да. 

*** 

Они выбирают кафе «Лютес». Кавех вспоминает, как однажды был тут с матерью, когда в первый — и последний — раз приезжал навестить её после переезда в Фонтейн. На вид ничего не изменилось. 

— …заняты, — говорит аль-Хайтам, пока они стоят в очереди. 

— Что? — Кавех переводит взгляд на него. — А, столики. — Признаётся, пожав плечами: — Я не особо голоден, если честно. 

— Предлагаю взять что-нибудь навынос.

— Хорошая идея. — Кавех прячет руки в карманы кофты. 

В итоге, когда подходит их черёд делать заказ, он останавливается на пузыринном суфле и фруктовом чае, а аль-Хайтам — на печенье с кофе. 

— Удивлён, что ты отказался от кофе, —сделав глоток, говорит аль-Хайтам, как они отходят от кассы. 

— У меня болит голова. 

— Куда бы… — где-то истошно начинает кричать ребёнок; Кавех морщится, — ты хотел пойти? 

— Где нет людей, — не раздумывая, отвечает он. 

— У меня на примете есть одно место. 

Кавех следует аль-Хайтамом, дорога занимает около пятнадцати минут — они едва выходят за пределы города, остановившись около его стен, на побережье. 

— Тут нет скамеек, — замечает Кавех, но аль-Хайтам снимает плащ, расстилая его на песке, и вопрос отпадает сам собой. 

Так они провожают день: плечом к плечу, слушая шум воды. 

 — Тут и правда здорово. — Кавех допивает чай и задирает голову, глядя на звёздное небо. Солнце опустилось за горизонт, уступив место полной луне. 

— Я рад, что тебе нравится. 

Кавех переводит взгляд на аль-Хайтама, встречаясь с ним глазами. 

— Я всё думаю о том, что ты когда-то сказал мне на годовщину смерти моей бабушки, — заговаривает тот. 

Кавех хмурится. 

— Что? 

— «Энергия не может быть ни создана… 

— …ни уничтожена, — продолжает Кавех, вспоминая. — Это закон сохранения энергии. Энергия переходит из одной формы в другую. 

— В религии есть похожая вещь. — Кавех склоняет голову набок — чёлка спадает на глаза, — ожидая, пока аль-Хайтам продолжит. — Представь волну в океане. Она разбивается о берег и исчезает, но вода остаётся. Волна — просто другая форма воды. Она возвращается в океан, откуда и пришла. Туда, где и должна быть. 

— Неплохо. — Кавех встряхивает головой из-за мешающей чёлки. 

— Подожди. — Аль-Хайтам приближается, одной рукой заправляя волосы Кавеху за ухо, — Кавех на миг забывает, как дышать, — и отстраняется. 

— Знаешь, одна из худших вещей, когда кто-то умирает в том, что сначала все стремятся выразить свои соболезнования, а потом спустя пару месяцев — в лучшем случае полгода — забывают. В смысле, — Кавех шумно выдыхает, — они двинулись дальше и ждут, что ты сделаешь то же самое. Это же не конец мира. 

Для них, не договаривает Кавех, но аль-Хайтаму это и не нужно. Это не им приходится выяснять, как жить в мире, которому наступил конец, а тебе. 

Ветер уносит слова, пока тишина не поглощает их. 

Повисшую паузу нарушает аль-Хайтам: 

— Когда умерла бабушка, все повторяли мне одну фразу, значение которой я до сих пор не совсем понимаю. — Кавех закусывает губу. — «Держись». Будто ты падаешь и тебе есть за что ухватиться, когда на самом деле нет. 

Чувствуя, как холод гуляет по коже, Кавех ёжится, что не ускользает от аль-Хайтама. 

— Пойдём. — Он поднимается, Кавех следом за ним, захватив мусор, оставшийся от них. Аль-Хайтам берёт плащ и, отряхнув его от песка, накидывает на плечи Кавеха. Протягивает ему руку, за которую Кавех хватается. 

Может, мне есть за что — кого — держаться, думает Кавех по пути в отель. 

С сожалением он готовится отстраниться, как они подходят к дверям. Но. 

— Хочешь остаться у меня? — не выпуская ладонь Кавеха из своей, спрашивает аль-Хайтам. 

— Ты не возражаешь? — Кавех поднимает брови. 

— Нет, никогда, — мгновенный ответ. Щёки Кавеха начинают гореть. 

— Почитаешь мне? — он щурится. 

— Если ты захочешь. — Губы аль-Хайтама выгибаются в намёке на улыбку. 

— Договорились. Только схожу в душ и вернусь. 

*** 

Переваливает за полночь, когда Кавех стучится в дверь напротив. 

— Открыто. — Он дёргает ручку, отворяя дверь. Аль-Хайтам, переодетый в пижаму, сидит на кровати; с волос стекает вода. Кавех, закрыв за собой дверь и скинув тапочки, занимает место рядом. — Мне начать с начала? — уточняет аль-Хайтам, взяв сборник в руки. 

— Нет, где ты закончил. 

Аль-Хайтам — не единственный, кто хорошо помнит книгу: когда-то он так же читал Кавеху вслух, в то время как они ещё учились в Академии. Потом сам Кавех не раз читал её, когда их пути разошлись, и каждый раз приносил ему странное умиротворение напополам с тупой болью в груди. 

— Я остановился на моменте, где Генри прощается с Флорой. 

— Читай. — Кавех поправляет подушку под головой и слушает: 

«— Я не знаю, как жить без тебя, — хрипит Генри, на что сестра мягко улыбается. 

— «Без» не существует. Я не ушла. Я разбросана по твоей жизни…» 

— «… множеством кусочков», — в унисон произносят Кавех и аль-Хайтам. 

— Ты помнишь, — тихо констатирует аль-Хайтам. Кавех зажмуривается: внутри словно прорывает невидимую плотину. Горе собирается каплями в уголках глаз, грудь жжёт. Раздаются едва слышные всхлипы, и Кавех понимает, что это он. — Можно обнять тебя? — Кавех кивает, позволяя чужим рукам обвить себя и обнимая в ответ. 

— Почему тебе не всё равно? — сдавленно спрашивает Кавех, уткнувшись в плечо аль-Хайтама. — Почему ты заботишься обо мне? Бóльшую часть времени даже я не хочу заботиться о себе. 

— Ты знаешь почему. — Аль-Хайтам осторожно гладит его по спине. 

Кавех говорит: 

— Я намочил тебе рубашку. 

Ощутимо сбитый с толку, аль-Хайтам с запозданием отвечает: 

— Ничего страшного. 

И тогда Кавех говорит те самые три слова: 

— Я люблю тебя. 

Повисает тишина. Кавех отводит глаза: взгляд устремляется в окно, обводит мебель в комнате, но так и не добирается до глаз аль-Хайтама. 

— Кавех. Посмотри на меня, — негромко просит он. 

Чуть помедлив, Кавех смотрит в его глаза.

— Я люблю тебя. — Сердце в груди замирает. — Я люблю тебя и всегда любил. — И бьётся снова. — Любил, люблю и буду любить. 

Кавех прижимается губами к губам аль-Хайтама. По позвоночнику пробегает дрожь, когда тот отвечает на поцелуй; пальцы сжимаются на пояснице. 

Кавех чувствует горячее дыхание на лице, как они разрывают поцелуй. 

— Я наверное выгляжу ужасно, — гнусавит Кавех, шмыгая носом. 

— Ты всегда выглядишь великолепно. — Аль-Хайтам светится, и Кавеху остаётся только отражать этот свет. Он оставляет беглый поцелуй на щеке аль-Хайтама, прежде чем встать. 

— Сейчас вернусь. — Он уходит в ванную высморкаться и умыться. Игнорирует красные глаза и опухшее лицо в отражении. 

К тому времени, когда он возвращается аль-Хайтам лежит с закрытыми глазами. В комнате стало немного светлее — шторы пропускают свет восходящего солнца. 

Открыв глаза, аль-Хайтам протягивает Кавеху воду с прикроватного столика. 

— Спасибо. — Кавех осушает стакан в пару глотков и ставит на тумбочку рядом. — Давай спать? 

В объятиях друг друга, они засыпают. 

(Ты думаешь, что скорбь сделает тебя меньше. Не сделает.) 

*** 

Кавех пробуждается от настойчивого стука в дверь. 

— Вам нужна уборка номера? — вопрошает мужчина за дверью. 

— Нет, — сонно отзывается аль-Хайтам, и стук прекращается. 

Кавех фыркает; он открывает правый глаз. 

— Что? 

— Нам нужно вставать. — Теперь на Кавеха смотрят оба глаза, но аль-Хайтам явно всё ещё спит. 

— Не нужно. — Он качает головой — это выглядит почти смешно. 

— Я хочу сходить на кладбище. — Взгляд аль-Хайтама проясняется. 

— Хорошо. 

*** 

Всё вокруг окрашено в серый. Как только первые капли дождя падают на землю, красный зонтик раскрывается над головой Кавеха. Он сжимает свободную руку аль-Хайтама в своей. Глядя на могилу, ровно произносит: 

— Я злюсь. На неё за то, что не написала, что заболела. На него, потому что он может снова жениться, а у меня другой матери не будет, пусть мы и не общались. Злюсь, что мы так и не начали общаться. — Голос ломается: — И я скучаю. 

Он тянется к аль-Хайтаму за объятиями, и тот подаётся навстречу. 

— Я знаю. 

— Я хочу вернуться домой. 

*** 

Дом пахнет кофе и цветами от друзей — сесилии, падисары, лилии, астры и — лишь Архонты знают, откуда Люмин их взяла, — випарисы. 

Почти сразу после приезда Кавех решает сделать уборку — хотя по большей части он занят тем, что переносит свои вещи из комнаты, которую раньше занимал, в комнату аль-Хайтама. Сам аль-Хайтам ушёл на работу — после заверений Кавеха, что он в порядке. 

(Почти не ложь.) 

Кавех заканчивает разбирать шкаф, когда из вещей выпадает жемчужный краб для волос.

Одиннадцатилетний Кавех нетерпеливо ёрзает на месте. 

— Как у тебя выросли волосы. — Мама прочёсывает его волосы одной рукой. Берёт со столика шкатулку и, недолго роясь там, достаёт заколку. — Думаю, тебе теперь это нужнее.

Глаза Кавеха расширяются. 

— Но… — он ловит ртом воздух, не закончив предложение. 

«…тебе это подарил папа». 

— Я хочу, чтобы она была у тебя. Только смотри не потеряй. 

Кавех задумчиво вертит краб в руках некоторое время, воспоминание отдаёт тоской в сердце. 

В таком состоянии его застаёт вернувшийся аль-Хайтам.

— Ты как? — с подозрением косится в его сторону. 

Кавех по-совиному моргает, разворачиваясь в его сторону. 

— В норме, — и улыбается. — Как прошёл день?