Проснувшись на следующий день, Уэнсдей впервые улыбнулась с самого пробуждения. Она выспалась. Мышцы больше не ныли, кислород поступал в лёгкие непривычно сладко, в голове была приятная тишина, а перед глазами голубое, слишком чистое небо, напоминающее о глазах Энид. Её невесты.

Почему-то даже с её характером хотелось рассмеяться, показывая как внутри всё щекочет от одного только сладостного упоминания, что Энид сказала «да»! Потягиваясь на чёрных простынях, Уэнсдей с хорошим расположением духа касается ногами холодного пола и чуть недовольно дёргает носом. Но даже это не портит её настроения.

Ей нужно пойти на занятия. Успокоить Тайлера, которому вчера лишь молчаливо кивнула, да… отправиться за кольцом.

Точнее, попросту оценить многие варианты, которые после сможет предложить Энид. Не хотелось чего-либо вычурного, просто… значимого. Действительно глупо-символичного. Чтоб каждый камень означал что-то особенное. Индивидуальность. Значимость. Её значимость.

И Аддамс, выходя задумчиво из ванной, уже при параде, садится за стол. Достаёт лист. Макает серебряный кончик пера в чернила и… Пишет имя Энид. Пишет, какой видит её. Как та играется переливами в её глазах жизнью. Как ярко светится, просто появляясь на горизонте событий в их жизни.

Жизнь… Она сделала то, что не смог бы даже самый опытный врач. Она — зажгла сердце, которое насильно во льды было помещено, причём самой хозяйкой этого, ещё недавно казавшегося совсем ненужного органа. И сделала это столь осторожно. Столь… трепетно.

Уэнсдей начала записывать варианты с улыбкой. Слабой. Но, тренируясь каждый день, у неё выходило всё лучше и лучше. Она даже заметила у себя неверное строение, мутацию, скуловой мышцы, что рождала ямочки. Занятно. Но она смаргивает эти думы и, опустив перо в чернила, продолжает писать. Интересно, а Энид понравятся эти маленькие ямочки на её щеках? Захочется ли ей когда либо притронуться к ним? Наверняка подушечки её пальцев будут столь же мягкими, как и её прикосновения. Взгляды.

Улыбка.

Но сейчас лишь о ней. О том, что понравится этой юной миссис Аддамс. Голубой камень, чтоб при солнце играл также, как глаза самой мисс Синклер — голубой изумруд. Найти будет тяжело и придётся оставить точно круглую сумму из-за необычного цвета столь известно зелёного камня. Кстати о зелёном.

Жизнь ведь часто представляют именно в таких оттенках, а учитывая, что вторая буква имени возлюбленной была «Н», у Аддамс возникло непреодолимое желание увидеть на кольце этой девушки ногат(1). Маленькие камушки, что позволили бы замечать всё многообразие цвета. Той жизни, которой столь пылало сердце Энид.

Уэнсдей приходится сделать вдох, лишь бы совладать с тем, как заметно ускорилось сердце, а губы дёрнулись ещё выше. Она прикрывает глаза и мечтает сейчас оказаться рядом с этой девушкой. Коснуться её руки, прижаться к нежной, безусловно нежной, коже губами. Осыпать каждую костяшку, оставляя следы и при этом не смея причинить боли. Вдохнуть аромат, что столь слабо ощущался на письмах. Она бы могла сидеть часами, молча, в тишине, не смея нарушить момент между ними, и смотреть. Рассматривать эту бледную кожу, что словно тончайший слой мрамора скрывает голубые венки. Замечать, что глаза не идеально голубые. Что там имеется слабое тёмное пятнышко. Не сметь даже вдохнуть, боясь нарушить своим дыханием этот вид.

Уэнсдей бы коснулась трепетно и нежно губами её щеки. Очевидно мягких волос, перебирая те своими несколько грубыми подушечками пальцев. Она бы играла для неё. Она бы жила ради неё. И теперь, учитывая статус их отношения, так и будет.

Она бы хотела коснуться этих губ. Понять, настолько ли они сладки, как сама девушка. Может, даже слегка углубить этот момент, положив ладони на чужую тонкую талию. Притянуть к себе, прижать и согреть в объятиях. И целовать-целовать-целовать… Пока не кончится кислород в лёгких. Пока губы не начнут гореть.

Пока Энид Аддамс не захочет прекратить.

И в этот момент пришлось резко распахнуть глаза, понимая, что дыхание несколько ускорилось, а капля чернил чуть не испортила её полёт мыслей.

Перо резко оказывается в чернильнице, а сама Уэнсдей проводит по заметно разогревшимся щекам такими же удивительно тёплыми руками. Неожиданно.

Даже мысли об Энид согревают. И есть вероятность сгореть однажды. Но Аддамс не боится. Ей не страшно поддаться этому огню, пусть чувства противоречивые сжимают грудь. Даже если её не любят, она любит. И она это понимает. Она осознаёт, что будет сложно из-за очередного секрета меж ними. Но она справится.

Не так же сложно смотреть на губы, которые нельзя поцеловать?

Она смаргивает мысли и продолжает думать о том, какие камни использовать. Ей не хотелось разорять будто нескончаемые запасы Уимс, но… так получалось. Ей хотелось преподнести Энид то, что будет показывать, насколько внимательный у неё супруг. Чувствующий и видящий.

Поэтому перед глазами вновь всплывает образ Энид. Пусть грустящий, но он был также прекрасен, ибо её привычный голубой взгляд стал темнее. Превратился в синеву. Бескрайний океан, где Аддамс столь неумело дрейфовала на маленькой лодочке. Одной доске, наслаждаясь теплом. Ни одно настоящее море не сможет подарить ей ту температуру, что дарила Энид.

Поэтому, вспоминая о третьей букве, Уэнсдей вспомнила об индиголите. Куда более редкий, нежели первый камень, но… с кристально-чистым синим оттенком. Граничащим на самом острие голубого и синего, почти неуловимый момент… Как эти переливающиеся искры в глазах Энид. С той палитрой цветов, что та столь умело принесла в её жизнь.

Улыбка не сходила с губ, пока перо царапало буквы. Пока в голове не родился вариант… дизайна.

Не хватало основы. Есть небо, есть трава, есть бескрайний океан — но… что насчёт земли?

Решая поиграть не с тем, какая буква шла последней и какая фамилия у той появится совсем скоро, Аддамс поняла, что нужно что-то древесное. Что-то, что покажет не только Синклер, но и обретённое. Саму Уэнсдей.

Это эгоистично. Но… разве она скрывала данный порок?

Поэтому, вспоминая об обсидиане, Аддамс лишь подперла голову рукой. Кажется, когда-то её взгляду попадался более насыщенный цветами данный камень. Переливающийся на свете солнца радугой, которой была полна Энид.

Аддамс осторожно складывает записку, да прячет в карман, покидая комнату.

Её ждёт интересный день. Особенно, когда кончатся нудные занятия, которые та посещала чисто из остатков приличия.

Она сидит на арифметике, а её мысли точно заполнены не цифрами. Не этими знаками, которые рука чисто на автомате продолжала записывать. Хотя, наверное, стоило бы подумать о том, в какое количество нулей обойдётся это необычное кольцо, что должно стать первой реликвией их семьи.

Аддамс поглощена мыслями об Энид. О том, как та носить кольцо будет. Как эстетично то будет выглядеть на её перчатке. А если без неё…

Уэнсдей гадала, какие секреты, какую нежность та хранит под столь лишней тканью. Как лишает своего «жениха» возможности коснуться. Ощутить этот жар настолько прямо. Как мешает согреть, учитывая, насколько одна её улыбка прогревало всё естество. Как её взгляд позволял дышать полной грудью впервые в жизни.

— Ты в порядке? — получая толчок от Тайлера, когда урок уже был окончен, Аддамс лишь переводит на него взгляд, ощущая, как слегка приподнялись губы. Она тут же берёт лицо под контроль. Что вы сделали с ней, мисс Синклер?

— В абсолютном, — она убирает перо и закрывает чернила, переводя после взгляд на явно стесненного парня, что не двинулся с места. Хмурится.

— Ты улыбался. Я не помню подобного с твоего первого вскрытия, — Аддамс снова усмехается, позволяя себе приподнятый уголок губ. Несколько нервно, конечно, всё-таки происходящее уже выходило за рамки привычного.

— Есть причины. Ксавье в порядке, я… наверное, хорошо, что ты сам подошёл. Я женюсь, — у Галпина аж глаза шире становятся, потому что… Разве не его друг всё время говорил, что брак переоценён, что любовь — это странный феномен, которому он никогда не поддастся? Что-то ещё про химию и связи в голове, которые обрываются, едва так называемая «любовь» оказывается в их жизни.

— Это та девушка с бала? — но он берёт себя в руки, и они вместе покидают одинокую аудиторию, выходя в галдящий коридор.

— Мисс Синклер, верно, — стараясь сдержать улыбку, что выходило крайне тяжело, её глаза заметно потеплели при одной только фамилии. И Тайлер улыбнулся сильнее. Чуть толкнул в плечо.

— Тебе идёт не быть бесчувственным. И спасибо за помощь Ксавье. Что ты сделал? — он спрашивает тише, осматривается осторожно, несколько склоняясь, чтоб их точно никто не услышал. И почти не скрывает того волнения, что так и сквозит в голосе.

— Америка — большая страна, где можно затеряться какому-то художнику. Мои знакомые занимаются всем необходимым. Жди от него письмо, — она несколько хитро щурит глаза, замечая интересные для себя реакции. Кажется, её друзья были очень близки. Что ж, не ей осуждать.

— Ты отличный друг.

Аддамс лишь кивает, разминаясь с Тайлером на повороте. Она не считала себя ни хорошей, ни плохой. Просто двигалась так, как того ждала от себя. Как… хотела. Ей не хотелось, чтоб Ксавье превратили в овощ и заставили, как оказалось, поведать два секрета. А Энид…

Энид… Он улыбается, проводя по нагрудному карману, где список для кольца с рисунком наспех сделанным лежал, она слегка улыбается. И те, кто её видел, шокировано взглядом провожает. И ей всё равно.

Она живёт. Пусть под гнётом лжи, но она впервые дышит без какого-то привкуса пепла.

***

Энид не ощущала нервозности.

Она наконец-то видела ровный путь, который приведёт её к пункту назначения. Больше не было страха, что из-за угла, тёмного, вынуждающего покрываться мурашками от одних только воспоминаний, появится мать со словами из уст отца «ты бросаешь учёбу».

Она держала Аддамса, что своими тёмными глазами освещал ей путь, будто был звездой. Будто его кожа освещала её мрачный путь подобно луне. Такой же таинственной, такой же… романтичной?

Энид губы кусает, вспоминая его предложение. Как терпеливо он ждал. Как вовремя использовал фиктивность. Действительно ли забыл или услышал что-то, что могло…

Она встряхивает головой, прогоняя мысли. Он скоро будет всецело принадлежать ей одной. Совсем скоро они начнут жить вместе и читать не в городской библиотеке, а где-то наедине. О, боже, как сдержаться и не смотреть на него, ловя каждую дрожь мышц? Как не смотреть на это грешно-красивое лицо, мечтая, чтоб оно ближе оказалось? Чтоб позволило голубому взгляду заглянуть в некогда пугающую тьму, рассматривая душу?

Энид бы смущённо взгляд отвела, осторожно приближаясь, чтоб сорвать поцелуй с этих губ. Она бы согрела эту бледную кожу. Осторожно коснулась. Провела по плечу, коснулась, как видела на картинах, как хотела, его груди, надеясь ощутить пульс. Ощутить на кончиках пальцев его бьющееся сердце, а потом прижаться к его груди и слушать мерное дыхание. Ощущать его руки на своих плечах и, быть может, не только на них.

Она бы без страха сняла пред ним перчатки. Поведала про каждый след на некогда чистых руках. Она бы шептала его имя, позволяя ближе становиться. Касаться. Обладать ей и только ей, лишь бы он сам этого захотел.

Но вначале нужно вылечить. И это заставляет усиленнее учиться. Представлять, что где-то есть Уильям, которому больно, который не верит во спасение. Это подстегивало хлеще, чем розги. Она отдаст ему всё, что потребуется, лишь бы спасти. Лишь бы помочь. И она найдёт способ превратить мысли в реальность. Покажет ему любовь… Если однажды станет возможно, то даже отдаст всю себя и даже своё несчастное сердце, лишь бы его продолжало биться.

— Энид? — сидя в столовой, где можно было читать в тишине, Энид крайне нехотя от книги открывается, прикладывая пальчик, да переводя взгляд на почему-то одинокую Йоко, которая взволнованно смотрела на неё.

— Да? Что-то случилось? — переключаясь с медицины и даря подруге улыбку, та всё ждала, когда губы напротив приподнимутся в ответ. Но этого так и не произошло, — Йоко, ты пугаешь меня.

— А ты нас. Меня. Ты сидишь уже какой день за учебниками после предложения от Аддамса. Что происходит? Он поставил тебе условие? Он заставляет тебя? — Энид аж улыбку теряет, моргая непонимающе, а после снова ярко-ярко улыбается, да ближе подсаживается, касаясь рукой ладони мисс Танаки. Сжимает, заглядывая горящими глазами внутрь чужих и те даже на мгновение кажутся такими же тёмными, как у Уильяма… Но не такими прекрасными.

— Не беспокойся обо мне, дорогая. Просто я хочу… кое в чём ему помочь. От него пока не было весточки после предложения. Видимо, готовится к знакомству меня со своей матушкой. Я клянусь тебе, если что-то произойдёт, ты узнаешь первая. Или Дивина, — Йоко наконец-то расслабляется. Она выдыхает и, веря этим искренним глазам и улыбке, улыбается в ответ. Сжимает ладошку в перчатке, осматривая её пальчики.

— Как думаешь, он подарит тебе кольцо со змеёй? — и Энид лишь глаза широко распахивает. Она… и забыла, что должно быть кольцо, показывающее их статус. Она изумлённо на свои руки смотрит. Сглатывает, даже не представляя, что этот юноша может ей преподнести.

— Думаешь… змеи? — змеи, которые считались бесконечностью. Которые столь часто выбирали, что те уже в различных вариациях в подобных магазинах находились. Змеи, которые обозначали, что теперь они вдвоём. Сплетены, связаны навеки. У Энид дыхание сбивается. Она забывает о воздухе, потому что… разве у них есть вся жизнь?

— Не знаю. Ты не думала об этом? — Йоко с интересом глаза щурит, замечая спектр эмоций. Но всё же не прекращает улыбаться. Её любимая сестра, подруга верная, наконец-то любит. И, судя по всему, крепко любима. Осталось узнать, на сколько нулей. Правила есть правила. Можно не говорить, но общество обязывало хвалиться, что ты можешь подарить супруге. Как никак, а правило о двух зарплатах не просто так появилось(2).

— Я забыла, — и Энид так невинно хихикает, прикрывая свою яркую улыбку. Она и правда забыла, что Аддамсу придётся потратиться резко и неожиданно, учитывая их резкое принятие решения. А это ещё маман с отцом не знают. Что ж, будущая миссис Аддамс умеет удивлять.

***

— Мисс Синклер, — Аддамс встречает её у школы в оговоренное время, стоя возле личной кареты. Тёмной, прекрасно показывающей, какие цвета ему импонируют. Он слегка улыбается и Энид едва не спотыкается, пока старается не побежать к нему. Пока старается выровнять дыхание. И свой шаг, что внезапно становится чуть шире, чтобы быстрее оказаться рядом.

Он снова касается её ладони губами и смотрит так хитро снизу вверх. Она тяжело сглатывает, не в силах сдержать ни румянец, ни улыбку.

— Мистер Аддамс, — она получила его письмо вчера и потерянная нервозность вернулась огромным комом, вынуждая сегодня всё свободное время провести в руках подруг, что сотворили с её волосами нечто прекрасное, пока сама Энид после, стоя у зеркала, столь придирчиво поправляла то перчатки, то платье, то репетировала улыбку. И хорошо, что Уэнсдей не знает о подобном, потому что искренность — это именно то, что её подкупило в Энид.

— Вы восхитительно выглядите, мисс Синклер. Нервничаете? — она позволяет кривую, такую хитрую, улыбку, пока, совсем не обращая внимания на то, как за ними из различных окон следят, помогает Энид спрятаться от пронзительных взоров в карете. Она садится следом. Напротив, чтоб не смущать. Чтоб не давить. И сразу же переводит взгляд в окно, хотя рассмотреть Энид хотелось с ног до головы. Одного «восхитительно» мало. Но Уэнсдей впервые не может подобрать больше прилагательных. Манящая. Чарующая. Неземная…

— Самую малость, — Энид тоже взгляд отводит, нервно сжимая своё платье. Она ощущает обилие запахов. Ну… как обилие. Лёгкий аромат табака, слишком лёгкий, будто остаток, а не нечто свежее, какие-то духи и то привычное дерево, что было свежим. Тревожило сознание. Аддамс… Она так его любит… Может ли она прямо сейчас пропитаться его запахами и оставить свой, чтобы напоминать о себе? Девочки ведь смогли найти у кого-то её любимые духи, что папенька слишком давно ей не дарил.

— Я не дам Вас в обиду. Вы верите мне? — и их взгляды встречаются. Уэнсдей приходится прикусить себе язык, чтоб остаться на месте. Чтоб ровно сидеть, глядя только в эти омуты. Чтоб тонуть и не сопротивляться. Энид пред ней. И все фантазии можно прямо сейчас воплотить в реальность. Сесть рядом. Коснуться. Сжать эти руки, показывая, что она рядом. Что она поможет даже с противозаконным.

— Да, Уильям… — и имя повисает крайне напряженно между ними. Резко становится тихо. И Энид видит, как он сглатывает. Она задерживает дыхание в ту же секунду, крепче сжимая платье.

— Мою матушку зовут Лариса Уимс. Одна из домоправительниц — Бьянка. Она юна, но опытна. Не обращайте на неё внимания, мисс Синклер, — Уэнсдей попросту надеется, что Бьянка не решит что-нибудь выкинуть. Что не напугает её Энид. Всё же, Аддамс до сих пор не знает, как та отреагировала на то, что сегодня у них будет вечер знакомств.

— Хорошо…

Наверное.