— Уильям, я… — имя этого юноши сорвалось с губ также легко, как воздух. Энид не верила. Она не понимала. Или попросту не хотела понимать в этом круговороте событий, где каждое происшествие сменяется ещё более сумасшедшим. И вот сейчас - едва отец сообщил, что она должна выйти замуж, как внезапно ей предоставляется такая возможность! Не то злой рок, не то божье благословление.

Ведь её сердце... упавшее ещё вчера и разбившееся на несколько частей, резко подняли и… Идеально скрепили. Осторожно. Заботливо. Словно оно и не разбивалось, словно не видно всех тех трещин, словно... Уильям забрал разбитое и отдал своё.

«Я не позволю никому отобрать у Вас возможность… жить.» — эти слова набатом в голове продолжают звучать, пока у самой Энид от частого дыхания уже начинала кружиться голова. Ах, если бы видела маменька, то точно бы посчитала распутной.

А Уильям... Он ждал. Терпеливо. Молчаливо. Не позволяя усомниться в своих словах ни на мгновение. И… Энид стало так горько. Этот юноша, который знал о своём заболевании, всё же признаётся ей, всё же решает спасти, чего бы это ему не стоило.

И Синклер поджимает губы.

— Я так не могу, — а Уэнсдей лишь шумно сглатывает на этот тихий шёпот, но не перебивает. Старается не убежать прямо сейчас. Ох… значит, всё это лишь показалось? Все их переглядки, желание коснуться, имя, которое столь нежно срывалось с уст напротив — это ложь? Но как? Как она смогла проглядеть? Как не смогла распознать? Женщины более чутки к эмоциям и она точно.. Она бы точно поняла, что Энид лжёт. Ведь эти искренние голубые глаза не могут лгать, не так выглядят злодеи.

— Так — это как? — Аддамс явно решает добить себя. Решает окончательно сосуд к сердцу отрезать, лишь бы легче дышалось без настолько ненужного органа. Пусть остановится. Пусть перестанет болеть. Она специально подталкивает Энид к этому. Пусть скажет и наконец заколотит крышку гроба, где отныне будут храниться все её эмоции. Пусть наконец скажет и выпустит на волю того, кто ещё пару минут назад смеялся над ней, держа разбитое сердце. Пусть вернёт идеал.

— Вы… Вы дороги мне, Уильям. И я боюсь, что… — Энид опускает взгляд на свои ладони. Сжимает в тех подаренный блокнот. Заставляет губы побелеть ещё сильнее. Позволяет Аддамс заметить, насколько же те… дрожат. Ох. Она и правда не любит, но влюблена Уэнсдей. И она не позволит этой девушке загубить свою жизнь из-за страха пред чувствами. Даже если они есть у неё одной. Тем более, самой брюнетке будет приятно просто видеть её редкую улыбку. Её глаза. Её рядом с собой, пока в столь же комфортной тишине будут сидеть и читать что-нибудь у камина, переглядываясь без страха.

— Подарите мне фиктивный брак, Энид. Я… стоило сразу сказать, — Энид вмиг поднимает голову, и Уэнсдей даже кажется, что в этих голубых глазах боль какая-то заметна. А после… После она улыбается. Словно меж ними впервые возникла стена, которую они сами не замечают.

— Вы… Фиктивный брак? Вы так всем друзьям помогаете? Ценой всего? — мисс Синклер явно спрашивает без злого умысла, но, промотав события последних суток перед глазами, Аддамс лишь взгляд отводит, играя желваками.

— Вы первая, кого я сам могу вслух подобной назвать. Так какой же ответ теперь, мисс Синклер? Вы станете моей женой? — даже если это будет игрой — Аддамс не привыкать. Тем более, что и играть она не будет. Она просто… отпустит себя. Сможет вести так, как того сердце требовало, вновь усиленно забившись в груди. И повторно отгонит того, кто зло глазами сверкает, сидя в тени его души. Ведь со светом обязательно появляется и тьма. И рядом с Энид она не позволит Уильяму взять верх.

— Я согласна, Уильям, — теперь ей можно назвать его по имени. Теперь им можно без такой уж утайки скрываться. Теперь… теперь им многое разрешено. И, пока в глазах Энид собираются слезы, Аддамс чуть уголки губ приподнимает, да протягивает ладонь, накрывая её, такую идеально подходящую, пусть и в перчатках, что та носила ни разу не сняв. Она заботливо и с поддержкой сжимает. Хотелось снять их, бережно убрать в нагрудный карман и согреть чужие ладони своими, ведь если Энид перчатки носит, то ей наверняка всегда холодно... Хотя она считает, что это лишь для того, чтобы не обжечь других своим теплом. Чтобы мотыльки не слетелись на этот яркий свет, лишая бабочку возможности согреться.

— Я клянусь, что никогда не обижу Вас. Вы мой друг, мисс (пока ещё) Синклер, — она не стесняясь участвует в этой игре, которую сама начала. И, позволяя улыбке более заметной стать, замечает, как удивлённо в глаза смотрит Энид.

Которая видела в них звёзды. Луч света в непроглядной тьме. Ту самую свечу, что держали бы в конце коридора с надеждой на счастье. Она накрывает его руку, сжимая. Шмыгает носом, посмеиваясь. Вначале тихонько, явно сдерживаясь, а после взрываясь.

Ей было так хорошо. Ей было так… спокойно! Она чертовски сильно верила ему!

— Мы вылечим Вас. И я вовеки буду благодарна Вам.

— Просто докажите, что не зря поступили в медицинский. Я буду с гордостью называть свою невесту лучшей на курсе. Кто знает, вдруг Вы меня обгоните по знаниям? — Аддамс вторую ладонь в карман запускает, доставая платок и протягивая девушке.

И Энид с улыбкой принимает. Энид так счастлива. Пусть фиктивно. Пусть опасно. Но она так хотела бы сказать «да» без всей этой фиктивности. Без обмана. Но вначале она хочет, чтоб ему не было больно. Она хочет помочь. А после… после отпустит, если так захочет его сердце. Она ведь попросту рада провести с Уильямом время. И, кажется, одной жизни будет мало. Поэтому вначале лекарство. Вначале понятие, что происходит, а уже потом она… признается. Скажет, что брак, начатый из-за желания спасти, можно сделать настоящим. Крепким. И даже если он откажет, то она в вечность будет ему верна. Ведь любовь, про которую уныло говорят, что та не живёт долго, ведь настоящая любовь, что возникла в её сердце... Не умрёт.

И пусть он решает без неумолимо бегущего песка в стеклянной колбе, что жизнь его измеряла.

— Вы готовы уступить мне место? — она промакивает осторожно уголки глаз, сжимая ткань, что Уильямом пахла. Она… не хочет отдавать. И надеется, что юноша не затребует обратно. Что оставит ей, забыв, пока Синклер будет столь глубоко этот аромат леса вдыхать. Дерева. Табака и чернил. Уильяма. Её жениха.

— Только в честных соревнованиях. Вы замёрзли. Не хватало ещё, чтоб моя невеста заболела, — разрывая касания ладоней, из-за чего даже Уэнсдей ощутила холод, что на этой скамейке, оказывается, до самых костей продувал, она протягивает руку. Подставляет предплечье, позволяя Энид без страха столь близко идти.

— Вы будете меня всегда так называть? — и действительно незаметно пряча платок, будто случайно и по ошибке, Энид, ощущая, как горят щёки, попросту надеялась, что Аддамс подумает о морозе. Пусть не прекращает называть её так. Ей… нравится, как оно звучит из его уст.

— Никогда не думал, что буду произносить это слово вслух. Мне прекратить?

— Нет, Уильям. Продолжайте, — прошу, хочет ответить мисс (почти что) Аддамс, да вновь хихикает, закусывая губу. Она… она не ожидала подобного. Потому, будто из-за холода, сильнее прижимается к юноше. Вдыхает несколько забитым носом глубже, лишь бы вне платка ощутить его аромат. Запомнить каждую нотку.

— Мне будет нужно время, чтоб предупредить мою матушку об этом решении. Я напишу, когда смогу представить Вас. И тогда напишем Вашей семье, — Уэнсдей старается не думать о последствиях. Старается надеяться, что девушка, которая не любит её уже сейчас, не полюбит и дальше. Не захочет детей, о которых, слава богу, было непринято говорить. Девушки в это время до замужества вообще едва ли знали откуда берутся дети. И не все матери рисковали рассказать об этом заранее... Но ведь это Энид. Девушка, сумевшая поступить в медицинский.

— О Господи… Мы правда делаем это? — кажется, всё ещё не веря, Энид крепче руку сжимает. Но недостаточно. Пусть покажет, что в душе творилось. Пусть оставит напоминание об этом вечере.

Пусть следы, небольшие синяки, будут символом того, кем сегодня стала мисс Синклер. И Уэнсдей, впервые обратившая внимание на такие мелкие неурядицы, думает лишь о том, чтобы те впервые остались подольше.

— Воистину. Вы понимаете, что никому не можете говорить, о том, какой это брак? — получая кивок и счастливо-изумлённый взгляд, Аддамс впервые тревоги не ощущала. Не боялась. Она спокойно дышала, несмотря на то, что вешает на Энид пусть и не настолько большой, какой носит сама, но секрет, — это большой секрет. Тяжелый. Если будете ощущать, что становится трудно — пишите. Я всегда найду способ помочь. Даже ночью, — она более хитро улыбается, напоминая о Рождестве и своём опасном действе. Но… какой же довольной та себя ощущала сейчас.

Осталось просто рассказать Ларисе об этом. И о Ксавье.

Интересно, как отреагирует Бьянка?

Они возвращаются к школе мисс Синклер со слабыми улыбками, не желая те скрывать.

Знала бы Бьянка, точно посчитала бы идиотками. Настоящими. Потому что… играть, не играя — это ещё уметь надо.

— Мисс Синклер. Я безумно рад, что Вы разделите мою жизнь. Сколько бы это не длилось, — оставляя более долгий поцелуй на её скрытой перчаткой ладони, Уэнсдей ещё раз коротко губы поднимает. Она искренне попытается научиться улыбаться, если Энид будет делать это в ответ. И она делает. И она снова зажигает огонёк в этих чёрных омутах, и она снова светится изнутри, делая эту небесную синеву ещё ярче.

— Мы вылечим Вас, — со смущённой улыбкой принимая поцелуй, тут же делая слабый шаг в сторону школы спиной вперёд, не желая разрывать их воистину влюблённые взгляды, Энид, едва не споткнувшись, из-за чего Аддамс аж шаг сделала, позволяя лицу на мгновение показать испуг, да готовясь ловить, всё же кивает и скрывается в дверях.

А сама Уэнсдей, всё ещё ощущая тепло ладони на своих губах, лишь поскорее достаёт чертовы сигареты, тут же те убирая, ибо… она не хочет терять этот аромат Энид, что пока что держится. А потом и вовсе вспоминает, что собиралась бросить. Ради Энид. Чтобы та не погибала от этого едкого дыма.

Она, доставая часы из нагрудного кармана, понимая, что, если хочет успеть к Ларисе, нужно бежать, убирает и этот несчастный механизм, вновь устремляясь к возможным проблемам.

И пока Уэнсдей торопилась ошарашить мисс Уимс, Энид, не в силах скрыть улыбку, едва ли не в припрыжку, шла к подругам. И, слава богу, заметившая её педагог, столь вовремя отвернулась, не позволяя увидеть улыбку. Она была рада, что девочка наконец-то снова летает. Кто ж знал, что один вечер может изменить жизни таких разных людей?

— Энид? — ожидая подругу, во-первых раньше, а во-вторых несколько грустную, ведь та шла прощаться, Йоко, понимая, что сейчас будет что-то очень интересное, тут же налила чая в подготовленную заранее кружку, пока Энид снимала с себя верхнюю одежду и стягивала надоевшие перчатки, в которых мёрзла больше, нежели без них. Она заботливо прячет книгу в тумбу, а после присаживается к подругам, не в силах хоть немного уменьшить улыбку.

— Рассказывай, не мучай нас, — мягко толкая замерзшую Энид, что сейчас точно активно грелась, делая осторожный глоток напитка, — что случилось?

— Я… выхожу замуж, — тут же посмеиваясь, не только с откровенно удивлённых лиц подруг, но и с ситуации, о которой не думала, что будет с таким счастьем рассказывать, девушка губы старалась прикрыть за краем чашки.

— Ну… Ты это уже говорила. Но… мы не можем понять, — всё также не притрагиваясь к своему чаю, Йоко хмурила брови. Йоко старалась разобраться, пока Дивина, будто выброшенная рыба, активно моргала, изредка безмолвно открывая рот.

— Уильям Аддамс предложил мне стать его женой, — и Энид, прокатывая кончиком языка свою новую роль, свой статус, наконец-то делает глоток чая. Но даже три ложки в маленькой кружке, что могло нарушением правил посчитаться, не сластили настолько, как слова «моя невеста» из уст Уильяма.

Он теперь её, а она — его.

— Он… Что?! — повышая голос, не сдерживаясь, из-за чего тут же привлекла внимание остальных девушек, тут же сдуваясь, Йоко сделала большой глоток чая, переглядываясь с удивлённой Дивиной.

— Я невеста Аддамса, — её личного Мефистофеля(1), её ангела, её… любимого человека, пусть для признаний, как считает Энид, ещё очень рано. Вначале надо провести исследования, чтоб понять, что с ним. Лечить. Она не позволит ему умереть, зная, что кто-то будет любить его до самой смерти. Отнюдь не настолько быстрой. Ну… Синклер надеялась дожить до шестидесяти. А может и больше. Лишь бы рядом с ним.

— Господи, — выдыхает шокированная Йоко, делая очередной глоток чая, из-за чего тот закончился в кружке. Девушка покачивает головой и, волнуясь, осторожно заглядывает в глаза, — ты… уверена?

— В нём? Да. Выбирая между тем, кого приведёт мама́н и им — я выберу его. Даже если слухи правдивы, — Энид улыбается. Энид кружку отставляет и накрывает руки подруг. Сжимает их трепетно. Показывает, что с ней всё теперь в порядке. Теперь всё точно хорошо. Она будет под защитой. Она больше не будет бояться с ним видеться. И, Боже, как же она хочет ему верить. Что он хороший. Что он искренне помочь пытается. Что позволит ей учиться и… жить.

Возможно она слишком легкомысленна, возможно слишком доверчива, да много чего возможно! Но она готова сделать его своим палачом, готова положить жизнь ради него. И пусть это лишь веяние её глупых чувств, таких лёгких и окрыляющих... Она готова.

— Ты теперь… невеста. Мы рады, Эни. Искренне. Ты… правда любишь его? — спрашивает Дивина, сжимая руку в ответ. Заглядывает в голубые глаза, явно читая там ответ ещё до того, как до самой Энид дойдёт.

А Синклер действительно замирает. Задумывается, пусть ответ знает. Заглядывает в самую свою душу. И видит его глаза. Эту улыбку, когда она согласилась. Ощущает, будто сейчас, как его аромат разносится по всей комнате. Как вынуждает улыбнуться ярче. И она кивает. Краснеет.

— Да, — и, получив подтверждение того, что девушки видели уже в глазах и на лице, вслух, те приобнимают подругу, начиная и дальше диалог вести. Узнавая свою подругу с влюблённой стороны.

И Энид попросту надеется, что у Аддамса было всё в порядке.

И надежды… почти оправдались. Ведь если посмотреть на время, Уэнсдей как раз вовремя забегает в ресторан. За минуты до назначенного часа оказывается у столика с сидящей уже Ларисой, что явно заметила перемены, удивлённо дёргая бровью и переставая попивать своё вино.

— Удивительно. Что за спешка? — она кивает на место рядом с собой и всё же делает опасный глоток, вынуждая и без того яркие губы окраситься в алый.

— Лариса, — Уэнсдей старается дыхание восстановить. Боги, она и в правду прекратит курить, если её лёгкие так на небольшую пробежку (третью за последние сутки) будут реагировать, — мне нужно тебе кое-что сказать.

— Я догадалась, — указывая на кружку с кофе, что всё ещё горячей была, пусть и не пускала пары в воздух, мисс Уимс даже немного щурится, пусть на губах всё ещё хранится её улыбка.

— Билет в Америку всё ещё в силе? — и Лариса вмиг серьёзнее становится. Она аж выпрямляется, отстраняясь от спинки кресла и руки укладывает на стол, убирая улыбку от губ.

— В силе. Что произошло? Кто узнал? — она волнуется. Уэнсдей видит это в глазах напротив. По тому, как играют желваки на лице напротив.

— Билет нужен не мне, — и на мгновение Лариса хмурится ещё сильнее. А после, пусть и расслабляясь, вновь откидываясь на спинку, да цепляя бокал, лишь с удивлением смотрит на дочь. Та никогда не переставала удивлять. С момента как появилась в её жизни.

— Ты так и продолжишь говорить загадками и заставлять меня умирать прямо здесь или начнёшь действовать прямо? Хватит пыток, Уильям, — она называет имя жёстко. Чтоб больше без игр. И Уэнсдей кивает, поджимая губы. Прикусывая себе язык, понимая, что в руках Ларисы жизнь Ксавье. И её... И Энид, если у неё хватит сил сказать сразу.

Она делает глоток. Позволяет горечи приятно по горлу спуститься, возвращая блуждающий разум на законное место. И начинает отчёт.

Аддамс говорит неторопливо. Упоминает каждую деталь. Делится, едва не выплевывая слова.

И замолкает, когда говорит, что предложила Торпу возможность сбежать.

Лариса пальцами по столу перебирает. Молчит. А после, лишь вздыхая, опускает глаза, вновь позволяя улыбке появиться.

— Ты спасаешь его жизнь. А что насчёт твоей? Что насчёт Энид Синклер? — и Уэнсдей не в силах сдержать лёгкую улыбку при воспоминании. А вот у Ларисы глаза распахиваются. Неужели… Неужели секрет раскрыт?

— Энид и я вступаем в фиктивный брак. Ей это нужно. Иначе никакого университета. Она… Она будет в порядке. И мы. Ты поможешь? — И Уэнсдей впервые выглядит такой беззащитной, такой наивно-доверчивой. Такой уязвимой. Умоляющей.

— Уэнсдей, — Лариса глаза закатывает, разглядывая более прекрасный, нежели сегодняшняя встреча, потолок. Она к губам пальцы прикладывает. Стучит по ним, явно обдумывая всё. А после кивает.

— Правда? — Уэнсдей не верит, что всё так… Легко? Она думала просить. Думала унижаться. Она даже бы сделала это, лишь бы с Энид всё было в порядке. И Ксавье тоже. Чёрт бы его побрал!

— Удивительный ты человек. Каждый раз, думая, что я знаю каждый твой шаг — ты выкидываешь нечто новое. Я помогу со всем. И с женитьбой тоже. Я так понимаю, у Синклер проблемы, раз они решили выдать дочку? — Уэнсдей шокировано кивает, сжимая кружку в своих руках, да с благодарностью глядя на мисс Уимс. На свою мать, — что ж, я проверю. На удивление, ввиду открывшихся обстоятельств, всё складывается слишком хорошо. Ты же осторожен?

— Всегда, — и Лариса лишь усмехается, замечая, какие изменения происходят в девушке напротив.

Что она чувствует ответственность за друзей. Что она влюбилась. Что она спасает, пусть и не раскрывает подробностей. Что-то там не чисто. Что наконец начинает жить, а не просто существовать, играя по сценарию.

Но Лариса не будет разбираться. Пусть Аддамс, раз заваривает эту кашу, разбирается хотя бы с Синклер сама.

— Пиши адрес парня. Я сама всё организую. А насчёт Энид… Ты обязана нас познакомить, — и то, как блеснули в полумраке их столика глаза напротив, Уэнсдей не хочет понимать.

Не хочет думать, как отреагирует Бьянка. Не хочет представлять возможные сценарии.

Она любит эту девушку. И защитит, как обещала. Даст жизнь под своей фамилией и постарается сохранить их брак настолько долго, пока Энид не найдёт того, кого полюбит также сильно, как и она.

И убережёт от тех, кто считался её семьёй до сегодняшнего дня.