Энид покидает каморку через минуту, быстро приведя себя в порядок.
Она не торопится, потому что у самой в голове нет ни одной дельной мысли, чтоб обсудить произошедшее с… Уильямом? Как ей вообще называть эту девушку, что уже почти четыре месяца притворялась рядом с ней мужчиной и вела себя подобающе?
Спускаясь вниз, принимая свои вещи, мисс Синклер вскоре оказывается на улице и, несмотря на понимание, что «жених» точно сбежал, Энид осмотрелась, надеясь заметить эти тёмные глаза.
Но… Лишь Ларч несколько хмуро стоял у кареты, держа для мисс открытую дверь внутрь, где точно было пусто.
И девушка подходит, прекрасно понимая, что им двоим нужно время. Особенно ей. Ведь этот секрет точно тяжелее, нежели тайный подвал с трупами.
— Надо обратно, — голос извозчика очень грубый, да и Энид кажется, что она вообще впервые слышит, как Ларч говорит, поэтому попросту кивает ему.
Оказывается внутри и… Ей становится прохладно в этой карете, несмотря на то, насколько та плотная.
Не хватает рук этого человека, который завладел её сердцем. И открывшееся не пугает Энид. Ей просто… Нужно уложить всю информацию в голове, понять, были ли намёки, звоночки, а также осознать, точно ли существует какая-либо болезнь.
И пока девушка возвращалась в колледж, Уэнсдей бежала стремглав подальше от Энид. От университета. От той боли, что поселилась в её груди.
Этого не должно было произойти. Ничего из сегодняшнего дня не должно было стать реальностью, но…
Губы Энид всё также жгут её уста. Имя, которое та наконец озвучила, подарило ей минутный покой, который сейчас трещал по швам. Уэнсдей продолжает бег, пока вдали не показывается знакомый дом со слабым светом в окнах.
Она, едва дыша, бьёт дверь, надеясь, что Бьянка вот-вот спрячет её. Позволит спокойно дышать и скроет от этого мира.
— Ты…? — распахнув дверь и увидев едва живую сестру, Бьянка вмиг пропустила её в дом, запирая вход на несколько замков, позволяя Уэнсдей устало сесть рядом.
— Энид знает… кто я, — поднимая несколько напуганный, сбитый с толку и пропитанный болью взгляд, Бьянка лишь тяжело вздыхает, осознавая, что не так всё планировалось в её голове.
— Как она узнала? — усаживаясь рядом с едва дышащей сестрой, догадываясь, что совсем скоро, поняв, что Бьянка не возвращается, подойдёт и Лариса, та пыталась узнать всё доступное.
— Мы… Мы поцеловались. И её рука коснулась груди. Она сразу поняла, — медленно возвращая себе возможность говорить без пауз, выравнивая ритм дыхания, Аддамс откинулась головой об дверь, создавая сильный звук удара, но сама брюнетка даже не шикнула, ведь все её эмоции были сосредоточены только на произошедшем между ней и Энид. Её моральное состояние было настолько угнетено, что на физическую боль мозг просто перестал обращать внимание.
— Наконец-то, — тут же получая хмурый взгляд от Уэнсдей, что явно не разделяла в это мгновение те же эмоции, что и Барклай, та закатила глаза. — Я так понимаю, вы не поговорили?
— Нет. За один вечер Энид испытала много эмоций, я… Почему ты улыбаешься так, будто знаешь больше, чем я? — хмурясь ещё сильнее, глядя снизу вверх и выказывая уйму недовольства хотя бы на ту, которой вообще-то беспрекословно доверяла, девушка не понимала причину радости.
— Ты дважды назвала её по имени. Хотя до этого даже в доме обращалась «мисс Синклер». И ты сбежала, давая ей время. С одной стороны — это хорошо, она успеет всё уложить, ты проявила заботу, а с другой… Я удивлена, что это произошло только сейчас, — перечисляя спокойно, разжевывая, будто говорила с несмышленым ребёнком, Бьянка посмотрела в глаза сбитой с толку Уэнсдей.
— Почему ты удивлена?
— Потому что не заметить ложь вашего фиктивного брака не сможет разве что слепой, — наконец-то в прихожей появилась Лариса, вмиг осматривая сидящих на полу детей и тяжело вздыхая. — То, что на улице весна, не значит, что сидеть возле холодной двери хороший вариант.
— Но… — вмиг вставая, наконец-то сбрасывая с себя наспех надетое пальто, Уэнсдей с виной смотрит в глаза Ларисы. — Разве не этого мы боялись?
— Мы? Этого боялась ты, Уэнсдей. У меня остывает кофе, идём, — не давая дочери ещё мгновения, Лариса тут же уходит, вынуждая Бьянку поспешить за собой.
Оставляя Уэнсдей одну. Оставляя ту осознавать, что конкретно произошло и… Почему слова Ларисы и Бьянки звучат так, будто те были осведомлены побольше её?
Уэнсдей не понимает, но с выдохом идёт за своей семьёй, не зная, что Энид, едва вернувшись в колледж, поспешила к своему блокноту.
Нервно вытаскивая серую книгу, где был «анамнез» её больного жениха, та, взяв листок, принялась выписывать даты. Принялась записывать каждый симптом, разбираясь в правде и лжи. Она испачкала перчатки, не успев снять те в порыве, да всё выписывала, вчитываясь в собственные записи.
Спустя время, оставив перо во флаконе с чернилами, девушка, пробежавшись по строчкам, смотрела на весьма явные даты. Месяц или чуть больше. Или чуть меньше.
Осознание «болезни» её любимого человека заставило прикрыть в смущении глаза, ощущая, как по щекам пробежал жар.
Всё это время её «мистер» Аддамс испытывал боль из-за красных дней. Всё это время его болезнью являлась природа, которую тот столь усиленно скрывал и так попался.
Это сразу же объясняло, почему он не торопился говорить о любви. Почему вся его забота заключалась именно в спасении Энид. Почему он, точнее она, предложила фиктивный брак; почему пыталась оттолкнуть.
И наверняка Бьянка с Ларисой в курсе. Потому столь внимательно относились к появлению Энид. Потому мисс Уимс проводила с девушкой диалог, а Бьянка не доверяла первое время.
Страх. И сейчас её любимый человек точно напуган. Сбит с толку. Думает, что мало того, что всё потеряно, так ещё и час расплаты близок.
— Какая же ты глупая, «мистер» Аддамс, — медленно снимая свои перчатки, начиная слишком нежно и глупо улыбаться, Энид мягко провела кончиками своих уже не дрожащих пальцев по устам, будто на мгновение ощутив прикосновение чужих губ.
Вот почему её изначально тянуло к этому «юноше», вот почему он настолько отличался. Потому что никогда не был мужчиной. Как бы не старался. И Энид, глупая, пусть разумом это не сразу поняла, но осознала сердцем, которое выбрало эту девушку в брюках.
Которое выбрало бы её даже с закрытыми глазами, стоило лишь раз ощутить этот ни с чем не сравнимый аромат дома и услышать этот спокойный голос, наполняющий её миром и силой.
Энид Синклер полюбила эту девушку, имя которой ещё предстояло узнать, но она решила дать ей время на то, чтоб понять — будущая супруга не представляет угрозы, а готова поддерживать их иную ложь до скончания веков.
***
Энид ждала сутки. Двое. А от «Уильяма» так не прошло и строчки. И пусть Йоко и Дивина заметили перемену в девушке, как и отсутствие весьма частых ранее писем, боялись трогать напряжённую девушку.
А она ждала дальше. Сходила с ума, боясь, как бы «жених» не подстроил свою смерть. Как бы не исчез, оказавшись, например, в Америке.
Она ждала, потому что хотела верить тому человеку, которого любила. И было уже не очень-то и важно: девушка или мужчина. Она любит не за то, что находится в штанах. И это ей абсолютно неважно. Не так, как просто иметь возможность видеть своего человека, временами касаться, поведать тайну о перчатках, и всё слушать, слушать, слушать…
Собственные секреты стали казаться такими мелочными. Но даже их мисс (как она всё ещё надеется) пока что Синклер желает преподнести Аддамсу. Показать, что ценит. Как хочет любить и быть любимой вне лжи.
И Энид бы попробовала ждать ещё, если бы «Уильям» попросил немного времени. Написал бы краткое письмо, ссылаясь на явно выдуманную болезнь.
Но письма не было.
Тогда Энид решила взять всё в свои руки. Немного обманным способом, но… Самым действенным, раз любимый человек избрал весьма странную тактику из всех возможных — молчание и избегание — она тоже могла немного схитрить.
«Мне кажется, это ложное ребро должно увидеть свет, мистер Аддамс.
Всё думаю об атласе, который нам столь любезно подарили.
Как жаль, что Вам нездоровится.
Я уже в третий раз перечитываю наш подарок. Буду ждать обучения, дабы узнать больше.
Энид С. (Или уже можно писать «А»?)»
Энид искренне старалась не выделять ни ложные ребра, ни время, на которое желала увидеть свою избранницу. Но маленькие, будто случайно оставленные капли чернил должны были привлечь внимание «Уильяма». Та девушка должна понять, что Энид желает обсудить произошедшее. И явно старается шантажировать.
И пусть в действительности мисс Синклер так не поступит, ей было важно вытащить Аддамс из своей скорлупы. Не ехать же домой в надежде, что она там прячется?
Отправив письмо и с нетерпением ожидая завтрашний день, Энид надеялась, что… Всё наладится. Что эта девушка, которая украла её сердце, наконец-то без обмана откроет собственное. Позволит Энид коснуться губами, провести без перчаток по острым скулам.
Просто быть ближе без страха навредить.
А тем временем ещё не подозревающая ничего Уэнсдей действительно скрывалась.
Она даже была несколько рада, что больше не видит писем от Энид с этим чуть кривым, таким эмоциональным почерком, не слышит её голос, что заставлял невольно улыбаться, и не любуется этими глазами… Прекрасными, то небесными, то будто океаническими омутами…
Хорошо. Уэнсдей признавала , что это не радость, а маленькое облегчение, которым она пыталась скрыть страх и тоску.
Энид Синклер была её жизнью. Воздухом и водой. Свободным и резвым ручьём, наполняющим силой двигаться дальше и улыбаться.
Энид Синклер — её Солнце. И она не хочет снова видеть слёз. Слышать, как дрожит её голос, срываясь на ту прохладу, которую ей мельком не повезло заметить во время их второй встречи в библиотеке.
Хочется вернуть время вспять и, поймав её руки, попросту продолжить целовать. Продолжать шептать это ангельское имя, продолжать жить в лёгкой лжи, каждый раз надеясь, что и так сойдёт. Прокатит, что всё будет хо…
— Мистер Аддамс, и вам сегодня письмо, — из мыслей Уэнсдей выдергивает голос педагога, что кидает письмо рядом с её кружкой кофе. Даже не тронутой, ибо последнее время ничего не лезло в горло.
— О, я уж думал, Вы поссорились. Давай, раскрывай скорее и превращайся в полузнакомого мне глупца, — подначивая над другом, Тайлер за обе щеки уплетал, на удивление, вкусный обед, надеясь, что Уильям и правда снова оживёт, а не останется бледной копией самого себя.
Не в силах даже как-либо ответить другу, приказать молчать или же с явным намёком взять в руки нож или вилку, Уэнсдей старается без едва заметной дрожи в руках раскрыть конверт и не торопясь прочитать.
Однако, несмотря на маленькую надежду, что всё продолжится своим чередом, у девушки чуть приподнялись брови, не сдержавшись.
Энид шантажирует. Энид хочет всё рассказать. Энид…
Разве может такая девушка?
Бьянка в тот вечер убеждала, что всё наладится. Мол, она уверена в Энид. И пусть её слова не были подкреплены фактами, что-то в глазах Бьянки почти кричало о том, будто бы она знает нечто большее, чем Уэнсдей.
Но вот именно пред Аддамс лежит полное опровержение всех доводов. Вот — то, чего она избегала. Почему не подпускала. И почему пыталась держаться на расстоянии.
Пусть с Энид это было невозможно. Пусть та украла её сердце (как жаль, что не в прямом смысле, было бы менее тяжело), завладела каждой мыслью и вдохом — страх Уэнсдей воплотился в жизнь.
И завтра ей необходимо с ней встретиться, дабы немного отсрочить сей неприятный момент для всей семьи. Она обязана защитить Бьянку и Ларису. Предложить Энид всё, чем только владеет. Чем может заставить молчать, если её верные подружки ещё не в курсе. Боже…
— Ты побледнел. Что случилось, Уильям? — чертов внимательный Тайлер. Уэнсдей приходится с усилием сделать вдох, достаточно осторожно сжимая письмо, сдерживаясь, чтоб не спалить его прямо сейчас или не смять, превращая в нечто, что точно не могло выйти из-под рук той, кого назвала ангелом.
Неужели падший?
— Спал плохо. Смотри в тарелку, дабы что-нибудь не пропустить, — Уэнсдей так и не прикасается к своему кофе, резко вставая с места и стараясь ровно выйти из столовой. Скрыться в своей комнате. Спрятаться от мира, от которого до Энид столь хорошо таилась.
Она всегда держала в голове подобный исход: что кому-либо станет известно, что кто-нибудь решит шантажировать её, но… Энид? Разве может она? Неужели ответила на поцелуй из-за шока, а не чувств, которые вот-вот затопят саму брюнетку?
Ей было хорошо в своём одиночестве.
И сейчас, закрыв дверь от будто бы нарастающего шума, она отчетливо видит себя до знакомства с Энид: холодного, расчетливого юношу, усмехающегося ей, упрекающего, что решила сердце распахнуть, куда столь безжалостно целились.
Неужели в книгах писали правду, и любовь приносит боль?
Уэнсдей расслабляет галстук и присаживается за стол, осматривая отнюдь не идеальную расстановку вещей. Отмечая краем глаза как из-под бумаг торчит тот самый портсигар. Хочется его и достать, судорожно перечитывая каждое письмо от Энид, чтобы вновь, хотя бы на мгновение, ощутить себя рядом с блондинкой, будто так могла заглянуть ей в душу, удостовериться, что перед ней всё та же девушка. И одновременно с этим хотелось порвать его на мелкие кусочки, выплеснуть всё то, что сидит внутри, но Уэнсдей лишь полноценно значимый предмет листком накрывает, скрывая от себя импульсивность.
Что бы не произошло завтра — хорошее прошлое не имеет к этому отношения. Поэтому девушка даже не готовилась к диалогу, решив смотреть по ситуации, а сейчас, достав одну из пыльных и чересчур нудных, пусть и новых текстов о медицине, та пыталась отвлечься.
Как и в предыдущие дни. Просто не думать об Энид. Просто оставить тот день с экскурсией где-то в другой вселенной. Где завтра её не оставят эти голубые глаза и яркая улыбка.
***
Но завтра наступает для обеих девушек чересчур резко и оглушительно. И липкий страх всё сломать присутствует у обеих. Пусть Уэнсдей лучше скрывает, пока Энид не портит каждое задание, что ей только предлагают. Её руки слишком дрожат, и пока педагоги списывают это на будущее замужество, только внимательный взор Дивины и Йоко отмечает нечто подозрительное.
Наверное, именно поэтому, когда все стремятся на обед, они чересчур терпеливо дожидаются рассеянную сегодня подругу. И у мисс Синклер нет варианта, кроме как сознаться в причине. Прижаться к их плечу и выдохнуть:
— У нас с Уильямом кое-что произошло. Но сегодня всё решится. Дайте мне ещё немного времени, — она ощущает, как тяжело вздыхает Йоко, о которую опёрлась, а после тёплые, почти горячие, четыре руки своих сестёр. Они всегда на её стороне…
— Почему у вас постоянно что-то происходит? Меня одну это начинает напрягать? — Йоко недовольна. И Энид прекрасно её понимает. Как и понимала бы своё недовольство, будь одна из её подруг обеспокоена своими отношениями и стань чересчур молчаливой, копающейся в учебниках и собственных записях, слишком явно ожидая письмо.
— Сегодня последнее, клянусь. И этот день станет самым важным для меня. И для него. Вы же знаете, что обе уже приглашены на свадьбу? — чуть отстраняясь, дабы их троих никто не обвинил в странном поведении, блондинка по очереди, с озорной улыбкой, заглядывает в глаза своих подруг, замечая там лёгкое смущение. Неужели они думали избежать этого?
— Раз ты заговорила о браке, я как-нибудь поговорю с твоим Уильямом. Ещё раз он заставит тебя грустить… — Дивина лишь кивает, подписываясь под каждым словом, а Энид, чуть хихикнув, всё же недовольно морщится.
— Есть одна загвоздка… — начиная медленно, давая и девочкам переключиться, блондинка осматривает потолок, готовясь сознаться. — Вообще, все наши проблемы от меня. Ну, кроме первого недопонимания.
— Чего? — первая в себя приходит Дивина, пока Йоко, явно ожидая шутку, моргает чересчур активно.
— Ну… То мой папенька, то мои догадки из-за Кента, — Дивина, будто ни при чем, отводит взгляд. — А сейчас… тоже причиной всему стала я. Поцеловала его.
— И… — Йоко, расплываясь в наглой усмешке, обернувшись, чтоб их не подслушали, продолжает всё равно чуть тише. — В чём же тут проблема? Ты вроде умная девочка, биологию знаешь, или тебе поискать какую-нибудь книжку — и игра бровями заставляет Энид потерять дар речи, покраснеть и одновременно с Дивиной чуть ударить Танаку в плечо, пока та смеялась.
— Ты ужасна. Но я тебя слишком люблю, чтоб прибить. Проблему мы оговорим сегодня. А теперь пошлите на обед, пока без него не остались, — и пока Энид веселилась, подготовившись ко встрече, Аддамс ходила ниже травы, тише воды.
Она всё размышляла, что может потребовать за молчание Энид. И сохранено ли то. Но сегодня хотя бы ест. То ли по привычке, надеясь не вызвать ещё больше волнения в глазах своей ещё будущей супруги, то ли от банального желания не свалиться в обморок.
Тайлер молча жуёт, решив после вчерашнего больше не лезть. Было заметно, что нервы у его друга очень истончились после экскурсии, а делиться тот никогда не любил, вот и приходилось ждать, когда либо тот сам всё решит, либо откуда-то дойдёт слушок.
В любом случае, сегодня Уэнсдей не голодает и даже не сжимает от недовольства губы, пока пьёт разбавленный и отвратительный кофе. И пусть в кармане снова ощущается портсигар с табачным содержимым, она пока его не касается, хоть и велико желание.
Нервы были на пределе, но она выглядела спокойной хотя бы снаружи. Хотя бы в момент, пока карета не высаживает её у парка, где, ещё не успев сделать шаг, её глаза замечают Энид.
Энид, что стоит с парой заколок в волосах, что светятся разными красками от малинового до синего; Энид, которая греет своё лицо уже о тёплые лучи весеннего солнца; Энид, которая, будто ощутив взгляд на себе, поворачивается с лёгкой улыбкой, смотря так, как раньше.
И если Уэнсдей ощущает, как в груди сжимается сердце, норовя сбежать, это не значит, что в этот раз девушка последует за ним. Она не сможет бегать вечно. К сожалению, характер не позволит скрываться от проблем.
Вот и подходит, неосознанно играет желваками, когда замечает на руках всё те же перчатки, несмотря на явно повышающийся градус на улице, и… Кольцо. Оно на месте. Уэнсдей даже перестаёт дышать, надеясь, что оно там и останется.
— Мисс Синклер, — имени не следует, хотя безумно хочется после всего, но она лишь сдержанно кивает, замечая, как улыбка сходит с лица Энид, показывая серьёзность намерений. Кожу покрыли мурашки от сего вида, но «Уильям» остаётся непоколебимым. Страха больше нет, она уже пришла. И согласна на всё.
— Мистер Аддамс, — вот только… не услышав привычное имя из уст своей возлюбленной, Уэнсдей и сама поняла, что… Недостаточно. Передаёт совершенно иные эмоции, нежели имя, пусть букв и больше.
— Вы желали обсудить рёбра, — пусть сегодня приехала вновь одна, почему-то не может сказать прямо, хоть и затрагивает тему, из-за которой всё началось. Из-за которой сейчас стоят в парке, позволяя лёгкому, слегка прохладному от водоёма ветерку блуждать под неплотной уже одеждой.
— Не здесь. Знаете, я бы выпила чаю. Говорят, он отлично помогает от боли в животе. Занятно, правда? — Энид говорит с иронией, что пронзает каждую клеточку тела Уэнсдей мелкими иголками, но она всё также непоколебима, пусть губы сомкнулись ещё плотнее.
— Позволите угостить? — Уэнсдей, больше по желанию ощутить этот знакомый жар, чем от привычки, подставляет своё предплечье, готовясь отправиться в то самое заведение, где назвала Энид ангелом. Символично, если именно там Аддамс осознает, что пред ней ЛюциферПервый падший ангел. . И пусть становится намного легче дышать, когда ладонь мисс Синклер оказывается на своём законном месте, Уэнсдей старается не концентрироваться на своих ощущениях. Пусть это будет приятно, пусть всё напряжение сойдёт на «нет».
Энид же, кусая губы, старается сдерживаться, чтоб не прижаться, вываливая все свои чувства и мысли, и лишь неторопливо шагает рядом.
И снова её «жених» помогает с одеждой. Заказывает им тот самый столик, пусть имеется много свободных, и, едва подойдя к месту, задергивает шторы, что отделят их от мира. Что позволит секретам остаться здесь.
— Я не желаю устраивать цирковое либо же театральное представление, мисс Синклер, поэтому мне нужно ваше требование, — Уэнсдей присаживается и складывает руки на столе, показывая позой, что… Не боится. Что всё ещё хочет довериться этой девушке. Даже если пульс норовит то убить быстрым темпом, то и вовсе полной остановкой.
— О, мистер Аддамс, у меня крайне лёгкое требование, — Энид говорит лукаво, несколько игриво, подсаживаясь на самый край диванчика, оказываясь ещё ближе, несмотря на стол между ними. — Я не хочу фиктивный брак, — и Уэнсдей запуталась в собственных ощущениях, чувствах, ведь, несмотря на тему, Энид улыбалась. Слишком хитро, слишком лукаво, пусть в глазах и заметна нежность и лёгкий страх. От чего же он там…
— Это действительно легко, миссис Синклер. Я могу познакомить Вас с моим другом, мистером Галпином, он хороший юноша и…
— Вы не поняли, — и улыбка становится шире, вынуждая Уэнсдей даже моргнуть пару раз, совсем не замечая, как нервно Энид уже поглаживает свои руки. — Я хочу настоящий брак. С любовью, доверием, пониманием. Со взаимной любовью. И с человеком, чьё имя я хочу знать. Настоящее имя. Сможете исполнить подобное? — улыбка медленно сходит с лица Энид, показывая тревогу, волнение и… Настоящий страх. Страх потери или же от того, насколько ва-банк та шла.
Уэнсдей же теряет смысл их диалога. Она теряет абсолютно каждую мысль в своей никогда не знавшей тишины голове. Она вновь моргает. Даже прочищает горло, слегка дёргает бровями, отводя взгляд.
Она… Правильно поняла или снова ошибается? Снова неверно осознаёт каждое слово, которым с нею делится Энид?
— Я о Вас. Я хочу настоящий брак с Вами, потому что люблю, — и Энид поднимает ладони, медленно снимая кольцо. Медленно снимая каждую перчатку под молчаливый взгляд Уэнсдей.
И брюнетка, забывшая о воздухе ещё на моменте с «люблю», сейчас ощущала себя парализованной.
Всё это время её любимый человек прятал руки не из-за холода, не из-за брезгливости или чего-либо ещё, а из-за шрамов.
— Энид, — но Уэнсдей смаргивает наваждение, снова становится человеком, что может говорить, дышать и двигаться, а потом мягко накрывает её ладони. Проводит нежно и трепетно, оглаживая каждый шрам, что покоился на руках её будущей жены. И как раньше не ощутила, если столь часто касалась. — Я… лгала Вам. Во многом. Вы сможете… Мы сможем двигаться дальше?
— Я знаю. Никакой смертельной болезни нет, ведь так? — получая слабый кивок, тут же без перчаток переплетая их пальцы, лаская эту бледную, чуть прохладную кожу, Энид улыбалась, глядя в несколько виноватые глаза своей любимой. — Тогда смогу. Мы сможем. Так… Как Ваше имя?
— Уэнсдей, — и Энид, которая снова улыбается, даже хихикает, не в силах скрыть счастье и влагу в своих глазах, лишь подтягивается, оказываясь ближе, да оставляет поцелуй на чужих костяшках. Хотя… Почему чужих. После подобных слов Уэнсдей полностью готова отдаться в её руки, ибо не может себе больше принадлежать.
— Тогда я хочу свадьбу в среду… И действительно выпила бы чаю. А на выходных… Мы всё обсудим, хорошо?
И Аддамс кивает, ощущая, как на губах расцветает слабая улыбка, которая позволена лишь Энид. Которая появляется ради неё и для неё.
Которая символизирует, насколько другой стала Уэнсдей рядом с ней. Как… Любит.