Я пришёл в себя в аду. То есть, если бы ад выглядел как лазарет Хогвартса в ту ночь, когда Мальчику-Который-Выжил наконец-то удалось вытащить палец из задницы и применить заклинание, которое заставило Тома Риддла испустить последний вздох и прекратить существование. Я открыл глаза и попытался пошевелиться, но чья-то рука остановила меня.

— Ш-ш-ш, — успокаивающе произнёс мягкий голос, и я почувствовал, как что-то тёплое коснулось моего лба. — Теперь ты в безопасности. Скоро всё закончится.

Одновременно предупрежденный и встревоженный этим загадочным сообщением со ставшей привычной фразой, которое произнес смутно знакомый голос, я попытался открыть глаза и сесть, но шею пронзило вспышкой такой боли, что я со стоном рухнул обратно. Что касается боли, то она была не самой худшей из тех, что мне доводилось испытывать. Я бы предпочел эту боль Круциатусам и магическому девятихвостому хлысту Тёмного Лорда. Я достаточно их вытерпел, чтоб понять, что такое настоящая боль, и у меня осталось немало шрамов, это подтверждающих.

Эта новая боль была жгучей, сухой и зудящей. Вместе с ней я ощущал слой холодного воздуха, обволакивавший мою исстрадавшуюся кожу, и слышал пронзительные крики, эхом отдававшиеся у меня в голове. Позже я узнал, что это кричали раненые, но в своём лихорадочном бреду я думал, что это кричу я сам. Я пытался пошевелиться, чтобы убраться от холода вокруг кожи и от невыносимых непрекращающихся криков. Но маленькие сильные руки удерживали меня на месте.

— Пожалуйста, не двигайтесь, профессор… Северус, — произнес дрожащий голос. — Пожалуйста, лежи спокойно, пожалуйста. — Умолял меня ласковый голос, дрожащий от страха. Я понял это. Я вернулся в мир живых. Я открыл опухший глаз и обнаружил, что смотрю в пару огромных глаз цвета корицы, полных беспокойства и усталости. Гермиона Грейнджер. И я подумал, что все шло слишком хорошо, чтоб так могло продолжаться вечно.

— Лили, — простонал я, пытаясь вернуться в то тихое место, где она нашла свою обитель. Я презирал этот полный холода и криков филиал ада, из которого не имел сил выбраться. Я презирал саму мысль, что Грейнджер может хватать руками мое полубессознательное тело. Я презирал всё и всех, и особенно себя.

***

Несколько дней спустя мое сознание впервые по-настоящему прояснилось. Полуденное солнце заглядывало в окна лазарета, и, открыв глаза, я увидел Гермиону Грейнджер, сидящую на стуле с книгой по целительству на коленях. Она дремала, слегка склонив голову вперёд. От одного моего легкого движения она проснулась и улыбнулась мне так, словно я только что обнаружил лекарство от маггловского рака.

— Северус, слава Мерлину, ты очнулся! — она вскочила и, размахивая палочкой, начала накладывать на меня диагностические чары. — Как ты себя чувствуешь?

— Пить. — Я хотел, чтобы это прозвучало властно и повелительно, но получилось только хрипло каркнуть. Грейнджер сразу же принесла стакан воды и помогла мне его выпить. Я был слишком слаб, чтобы проявить гордость, но позже все равно отругал себя за то, что позволил ей нянчиться со мной.

— Как долго… — снова прохрипел я и попытался откашляться, от чего боль пронзила мою шею. Беспокойство Грейнджер ощутимо возросло.

— Пожалуйста, Северус, не пытайся говорить больше, чем действительно нужно, — она суетилась, взбивая подушки, укрывая меня одеялом, делая всё то, что обычно делала Поппи Помфри и что раздражало меня, заставляя чувствовать себя беспомощным. Должно быть, Поппи, дает уроки своим ассистентам-целителем.

Грейнджер заметила моё раздражение и сжалилась надо мной.

— Ты проспал почти неделю, — Она одарила меня собственнически-нежной улыбкой. — Мы сделали это, Северус! Волан-де-Морт мёртв. Окончательно мёртв! Гарри справился — с твоей помощью.

С растущим изумлением я слушал рассказ Грейнджер о событиях той ночи, когда я умер. Значит, то, что случилось со мной, никак не повлияло на конечный результат. Мой вклад в финальную битву был не больше, чем у игрока из Хаффлпафа на соревнованиях по Квиддичу. Меня затошнило от отвращения. Значит, Поттер победил, а Тёмный Лорд Риддл мёртв.

— Кто еще погиб? — Прохрипел я.

Грейнджер поморщилась.

— Лучше поговорим об этом позже, Север…

— Кто? — мой голос звучал так хрипло, как будто у меня острый ларингит. Я чувствовал себя отвратительно и стал чувствовать себя ещё хуже, когда Грейнджер перечислила мне имена погибших. Так много учеников. Моих учеников. Убитых, когда я был директором. И всё потому, что я был марионеткой в руках Дамблдора и Тома Риддла. Голос Грейнджер дрожал, когда она упомянула Фреда Уизли, Нимфадору Тонкс и Ремуса Люпина.

Значит, смерть разлучила своенравных близнецов Фреда и Джорджа Уизли. Как Джордж сможет свыкнутся с жизнью без своего близнеца? Тонкс и оборотень тоже погибли. Я слышал хогвартские сплетни, что у них появился ребенок. С отвращением к самому себе я отвернулся от Грейнджер на сколько позволила мне шея. Она наконец запнулась и замолчала.

— Северус, ты в порядке? Тебе что-нибудь нужно?

Я покачал головой. Меня охватили печаль и ненависть к себе, и я снова задался вопросом, почему меня вынудили вернуться к этой жизни. Не помогало и то, что Грейнджер разговаривала со мной так, будто мы были старыми друзьями, а не ученицей и учителем. Её фамильярность почему-то разозлила меня, и я повернулся к ней:

— Я профессор Снейп, мисс Грейнджер. Вы забыли свое место. Не припомню, чтобы разрешал вам вольности с моим именем.

Цирцея, эта маленькая речь вымотала меня до предела, и я уснул, но не раньше, чем с удовлетворением увидел боль на ее лице.

***

— Что со мной случилось?

Прошло несколько дней, прежде чем я смог сидеть несколько часов подряд. Я всё ещё был слаб, к моему разочарованию, и меня ужасно злило то, что Грейнджер взяла на себя роль моего личного целителя. А Поппи Помфри была на седьмом небе от счастья. Она считала, что я нуждаюсь в круглосуточном уходе, и по какой-то странной причине Грейнджер хотела его мне обеспечить. У Поппи было полно других дел: лазарет был переполнен пациентами, посетителями и обеспокоенными родителями.

Услышав мой вопрос, Грейнджер слегка покраснела и замолчала. Я ухмыльнулся.

— Подумать только. Если бы я только знал правильные вопросы, то смог бы заставить тебя замолчать много лет назад. — Ядовито проговорил я, и она почти незаметно вздрогнула.

«Так ей и надо», — подумал я.

С самого первого курса она была настырной занозой в заднице и не давала мне покоя своими бесконечными размахиваниями рукой и заученными по учебникам ответами. Я прозвал её «невыносимой маленькой всезнайкой», и ничто из того, что она сделала или сделает, не заставит меня изменить свое мнение. По правде говоря, она слишком сильно напоминала мне меня самого в её возрасте, а поскольку я презирал себя, то вполне логично, что презирал и Грейнджер тоже.

— Ну? — рявкнул я, когда ответа не последовало. — Ну же, Грейнджер, ты же можешь сформулировать ответ без использования одного из твоих любимых учебников, не так ли?

Она покачала головой.

— Сев… профессор, это совершенно неинтересная история. Вы были ранены, я принесла вас сюда, чтобы вы поправились. — Она сказала об этом, как о чем-то незначительном, но, что было странно, не смотрела мне в глаза.

— Что ты скрываешь? — тихо спросил я. Годы, долгие годы работы шпионом, выуживающим информацию у неохотно сотрудничающих источников, научили меня читать языка тела, и в прошлом я использовал свои навыки с ужасающей эффективностью. Я не постеснялся бы использовать их и сейчас в случае отсутствия удовлетворительного ответа.

— Гермиона, — сказал я, понизив голос до самого мягкого, шелковистого тона. Я был достаточно уверен в себе, чтобы знать, что некоторым мой голос нравится, и я не стеснялся использовать его, чтобы получить желаемое.

— Гермиона, — повторил я, — посмотри на меня.

Конечно же, она посмотрела на меня своими прекрасными золотистыми глазами, и я увидел, как участилось её дыхание. Она смотрела на меня с абсолютным доверием, покорная и смиренная, как агнец. Я улыбнулся, поймав её в ловушку, глядя на нее, как василиск.

Я прошептал: «Легилименс», — и ее карие глаза широко распахнулись. Я вторгся в её мысли, как вандал, вломившийся в сокровищницу, готовый не задумываясь разрушить все на своем пути, лишь бы добраться до искомого. Она была слишком уставшей, чтобы оказать мне хоть какое-то сопротивление, и я с ликованием сломал её защиту, с такой же легкостью, с какой рука взрослого шлепает ребёнка.

Я снова оказался в Визжащей хижине. На несколько секунд позже того момента, как отдал Поттеру свои воспоминания. Я видел глазами Гермионы, как упал замертво. Я чувствовал её ужас, страх и отчаяние, но вместе с ними скрытую мрачную решимость поступить правильно.

Я видел, как Поттер и Уизли убежали, очевидно, искать омут памяти, чтобы просмотреть мои воспоминания, а Грейнджер побежала за ними, но только для того, чтобы сделать вид, что уходит. Она быстро вернулась к моему телу и, упав на колени, судорожно обыскивала мои карманы в поисках зелий, которые я мог носить с собой.

— Умная девочка, — пробормотал я, невольно впечатлившись. Двум убежавшим болванам даже не пришло в голову проверить, подготовился ли я к сражению, да и вообще умер ли я. Грейнджер нашла мой тайник и добавила к нему несколько флаконов из своих запасов.

Только в этот момент я понял, что натворил. Если я так стремился умереть, тогда зачем вооружился таким количеством восстанавливающих зелий? Кроветворное, противоядие, антисептическое, обезболивающее. Зачем я подготовил столько зелий для защиты, если был готов умереть? Я мрачно продолжил путь, решив изучить свои мотивы после того, как покину голову Грейнджер.

В своих воспоминаниях Грейнджер бережно положила мою голову к себе на колени, её глаза были такими огромными от страха, что почти выскочили из глазниц. Она пробормотала: «Не умирай у меня на руках, Северус Снейп! Не смей умирать! Не смей!» Затем, более мягко: «Пожалуйста, не умирай». Я видел, как она открывала мой рот и по очереди вливала в меня зелья, растирая моё горло и заставляя меня глотать. Её руки так сильно дрожали, что я удивился, что в мой раскрытый рот вообще что-то попало.

Она положила ткань на ужасную рану от змеиного укуса на моей шее и сильно прижала, чтобы остановить кровотечение. Было очевидно, что она изучала оказание первой помощи. Хм-м-м. Врачи скорой помощи Святого Иоанна гордились бы ею. Она растирала мои конечности, чтобы улучшить кровообращение. Она растирала мои холодные руки своими, чтобы согреть их. Она превратила мою мантию в толстое одеяло, прижалась ко мне всем телом и, согревая меня своим теплом, укутала.

Затем она сделала то, что было абсолютно не похоже на первую помощь «Святого Иоанна». Она снова и снова целовала меня в лоб сухими, потрескавшимися губами, умоляя остаться с ней — «пожалуйста, пожалуйста!» — и не умирать. Её слёзы капали мне на лоб, пока она нежно обнимала меня, умоляя остаться с ней.

Спустя какое-то время прилетел Фоукс, и Грейнджер плакала уже вместе с ним. Исцеляющие слёзы феникса капали на мою ужасную рану, очищая и заживляя. Феникс побыл с нами, пока какой-то неслышимый зов не увёл его прочь. Но даже слёз Фоукса оказалось недостаточно.

Я всё ещё балансировал на грани жизни и смерти. Магия Грейнджер начала ослабевать от того, что она продолжала колдовать одно исцеляющее заклинание за другим. Она снова и снова отправляла своего патронуса в замок.

— Кто-нибудь, скорее в хижину… Пожалуйста, помогите мне… Мне нужна помощь СЕЙЧАС… Если кто-нибудь жив, пожалуйста, придите в Визжащую хижину… Кто-нибудь, пожалуйста, придите…

Даже её патронус казался уставшим. Я видел, как она потеряла надежду, когда никто не пришёл ей на помощь, и посмотрела на моё угасающее тело с абсолютным отчаянием на лице.

Сделав глубокий вдох, она прошептала: «Надеюсь, у меня хватит сил на это. Я не могу отпустить тебя, не попытавшись, Северус. Пожалуйста, останься со мной…»

Не обращая внимания на струящиеся по лицу слезы, Грейнджер собрала последние остатки своей угасающей магической силы, — я видел, как магия, закручиваясь, собирается вокруг нас, начинаясь в точке над нами и распространяясь защитным куполом. Собрав всю свою магию до последней капли, Грейнджер втянула ее в себя и закричала:

— Invenio etanimo serveturus!

Потом она направила палочку мне в сердце, и я увидел, как моё безжизненное тело дёрнулось в её руках. Вокруг нас вспыхнул яркий белый свет, и я увидел, как делаю долгий мучительный вдох. Грейнджер почти рухнула на меня, её магия и энергия были настолько истощены, что на мгновение исчезли даже магические следы, и плакала от облегчения с громкими рыданиями.

— Всё в порядке, Северус, — сказала она, икая и всхлипывая. — С тобой всё будет хорошо. Я здесь. Я тебя не оставлю.

Спустя, казалось, целую вечность, Поттер, Уизли и авроры нашли нас и помогли ей отнести меня в лазарет. Гермиона направила на них палочку и держала их всех под прицелом, пока каждый из них не дал ей волшебную клятву не причинять мне вреда и не забирать меня никуда из Хогвартса. Один вид авроров напомнил мне, что я был в шаге от Азкабана, а Грейнджер вернула меня в этот мир.

Я вырвался из её разума так же безжалостно и бессердечно, как и вторгся в него, ошеломленный тем, что она сделала. Грейнджер отшатнулась назад, на стул, у нее из носа тонкой струйкой текла кровь. Я знал, что должен извиниться за то, что так безжалостно вторгся в её разум, но я был слишком взвинчен, чтобы сделать что-то, кроме как попытаться отвернуться от неё и бороться со своими мыслями.

Да, Грейнджер вернула меня с того света, но едва не убила себя, чтобы сделать это. И самое худшее — о да, было кое-что гораздо хуже, чем всё остальное, что она успела сотворить, вместе взятое — она сделала это ради любви. Грейнджер была влюблена в меня. О, лучше и быть не могло. Любовь — самый сильный и могущественный источник магии на земле, как любил повторять Дамблдор. И Грейнджер связала мою душу со своей, чтобы удержать меня здесь, на земле. Она связала меня любовью. Я был обречён.

Сейчас мне стыдно признаться, но тогда я устроил ей за это настоящий ад на земле. Я был так зол, что не мог собрать слов. Прошло несколько секунд, прежде чем я обрел дар речи, и тогда я с лихвой компенсировал своё молчание. Я набросился на неё и обрушил на нее весь свой гнев.

— Ты глупая, бестолковая маленькая девчонка! — рычал я, испытывая извращенное удовольствие от того, как она сжалась от моей ярости. — Ты хоть знаешь, что означает это заклинание? У тебя есть хоть малейшее представление о том, что ты натворила?

— Я… Я хотела спасти тебя, — заикаясь, произнесла она, съёжившись, словно от физического удара. — Пока мы были в бегах, я читала о заклинаниях Святилища, на случай, если кого-то из нас смертельно ранят…

— На случай, если ты когда-нибудь решишь удерживать в своих ручонках чью-то душу до конца ее жалкой жизни? — Я шипел от ярости. — Как ты смеешь пытаться украсть мою душу, ты, маленькая выскочка, магглорожденная заноза в заднице, жалкое подобие ведьмы?

— Северус, что за скандал? — Поппи, встревоженная тем, что я плевался ядом, открыла дверь в мою палату. — Тебя на весь лазарет слышно! Не говоря уже о том, что я должна напомнить тебе, что ты всё ещё восстанавливаешься после смертельно опасного ранения, а я за тебя отвечаю…

— Я скажу тебе, кто виноват! — закричал я, указывая на Грейнджер. — Эта маленькая глупая девчонка использовала заклинание Invenio et animo serveturus, чтобы вернуть меня с чертогов того света! Теперь я обязан ей до конца своей жалкой жизни!

— Профессор, пожалуйста! — Грейнджер чуть не плакала, произнося моё имя. В отчаянии она переводила взгляд с Поппи на меня, и в её глазах читался ужас. — Вы умирали. Я просто пыталась помочь…

— Я хотел умереть, глупая, бестолковая девчонка! — Моя ярость сладко и горячо разливалась по моему телу, а я только разогревался. — Я был за гранью со своей прекрасной Лили, а ты вернула меня в этот филиал ада на земле, забрав мою душу? Почему ты просто не превратила себя в крестраж, безмозглая дрянь?

— Достаточно! — закричала Поппи. — Успокойся, Северус, или я волью в тебя самое сильное успокоительное, из тех, что ты сам для меня и сварил! Уверена, что у мисс Грейнджер были причины пойти на крайние меры для обеспечения твоей безопасности…

— О, и каковы же были ваши причины, мисс Грейнджер? — Я выплюнул ее имя, как будто это было самое отвратительное из ругательств. — Не хотите поделиться с нами этим возвышенным оправданием? Нет? — Она продолжала молчать, а ее огромные глаза наполнились слезами. И я решил добить ее, наслаждаясь тем, что причиняю ей боль.

— Что ж, позвольте мне кое-что вам сказать, мисс Грейнджер, — начал я, понизив голос до более низкого, шелковистого тембра, который я всегда использовал только чтобы уговаривать или соблазнять, а теперь — чтобы уничтожить.

— Моя душа никогда не будет принадлежать тебе. Она принадлежит моей возлюбленной Лили, и какой бы умной ты себя ни считала, какой бы хитрой или благородной ни была, по сравнению с ней ты — ничто! Для меня ты не больше, чем грязь под её ногами. А теперь убирайся с глаз моих, жалкая, унылая магглорожденная дрянь!

В комнате возникла тишина. Всепоглощающая и оглушительная. Наконец, тихим голосом, которого я никогда раньше от неё не слышал, Поппи сказала:

— О, Северус. Как ты мог? Не понимаю, как ты можешь говорить такие вещи тому, кто только и делал, что заботился о тебе.

Она покачала головой.

— Мне никогда не было так стыдно за тебя за все то время, что я тебя знаю, а после прошлого года это что-то да значит. Мисс Грейнджер ни на шаг не отходила от тебя с тех пор, как принесла тебя сюда…

— Нет, мадам Помфри, пожалуйста, — Грейнджер спокойно смотрела на меня. Кожа вокруг её губ побелела, как будто её ударили и она всё ещё не оправилась от шока. Она посмотрела мне в глаза, и я увидел в них боль, такую же, какую испытывал я, но без мстительности. Я видел только вину и раскаяние, и сокрушительную печаль. Она тщательно подумала, прежде чем переведя взгляд на Поппи заговорить.

— Причины, по которым я сделала то, что сделала, не должны использоваться для того, чтобы заставить кого-то чувствовать себя виноватым или обязанным мне, особенно профессора Снейпа.

Она снова повернулась ко мне, ее глаза потускнели от боли.

— Я хотела спасти тебя. Я думала, что ты будешь свободен от Волан-де-Морта и даже от профессора Дамблдора. И даже не предполагала, что ты можешь подумать обо мне как о ком-то из них — как об еще одном хозяине, которому нужно служить. Я все исправлю, профессор, и больше никогда вас не побеспокою. Вам никогда не придется вспоминать об этом, — она отвернулась, и по ее щекам полились первые слезы. — Мне так жаль. Боже, мне так жаль.

Грейнджер исчезла так быстро, что вся моя вспышка гнева развеялась, как сон. Я уже начал жалеть, что это был не сон. Первоначальная эйфория от того, что я выпустил пар, прошла, и меня замутило. Голова раскалывалась от боли, а Поппи смотрела на меня так, как будто хотела закончить то, что не удалось Нагайна.

Она задумчиво смотрела на меня, словно хотела сказать миллион вещей, и только самообладание мешало ей обрушить на меня все свои мысли разом, дополнив любимыми проклятиями.

Она улыбнулась натянутой, безрадостной улыбкой.

— Что ж, Северус, я вижу, что ты идешь на поправку. Оставлю тебя наедине с твоими мыслями. Я надеялась, что новая жизнь принесет тебе радость, но вижу, что на некоторые вещи надеяться не стоит.

Она повернулась, чтобы уйти, но потом передумала и снова посмотрела на меня.

— Ну не сиди просто так, — она идеально имитировала мою фирменную ухмылку. — Неужели ничего не скажешь в свой привычной манере? Люди ненароком подумают, что с великим и ужасным Снейпом что-то не так.