Грейнджер была верна своему слову. Я никогда не видел ее днем. Изредка я слышал, как она по ту сторону двери разговаривает с другими пациентами. Её властный голос по большей части был мягким, если только она не отчитывала какого-нибудь ученика за то, что тот не слушался мадам Помфри или забывал принимать зелья.
В основном она предлагала людям помощь и поддержку. Она успокаивала тех, кому снились кошмары, шутила и приносила подарки, давала советы, отвечала на сотни вопросов, держала за руку, вытирала слёзы и утешала испуганных детей. Она избегала меня, как чумы, и я сказал себе, что избавился от ненужного хлама.
Проходили недели. Я выздоравливал мучительно медленно. Я и в лучшие времена не был лучшим из пациентов, а теперь ни один целитель, кроме Поппи, не хотел меня посещать. Если кто-то и надеялся, что окончание войны сделает Северуса Снейпа более чутким и мягким, то я был более чем готов развеять их надежды. Осознание того, что я всё ещё на этой грешной земле, наполняло меня горечью, которая с каждым днём становилась всё сильнее.
Однажды утром в предрассветные часы я проснулся, дрожа от кошмара и с острым желание опорожнить мочевой пузырь. Во сне я что-то потерял, и как только я находил это, оно исчезало, как дым. Возможно, это был человек или предмет, но в капризной манере снов он, казалось, постоянно менял форму и назначение.
Я точно знал, что это была не Лили, потому что она всё время была рядом со мной и ругала меня за то, что я потерял то, что у меня было.
— У тебя это было, но ты это потерял, Сев, — упрекала она, печально качая головой. — Теперь тебе придется усердно трудиться, чтобы вернуть это. Теперь тебе придётся делать это самому. Чтобы вернуть это, потребуется время. Время и нежность, и все равно может оказаться, что уже слишком поздно.
Я поплелся в туалет и, справив нужду, вернулся к кровати, на которой, к своему удивлению, обнаружил пергамент. Я взял его в руки и узнал почерк Грейнджер. Это было что-то вроде стихотворения или песни, и по мере того, как я читал его, мой пульс учащался.
Всё это не лечится, поверь.
Выдыхай.
Известны симптомы все.
Осталось чуть-чуть,
Я ничуть не шучу.
И если можешь, терпи
Эти холодные дни,
Где-то пересидеть…
Можешь сбежать и страдать,
Или прожить и забыть.
Всё это не лечится, прости,
И не терзайся
Своими вопросами…
Я знаю чуть-чуть,
И я очень прошу,
Если сможешь, пойми.
Это твой последний трамвай,
Тебе уже не успеть…
Можешь напиться и ныть,
Или смеяться и петь.
Я хожу, как во сне,
Но нет сил поспать.
Я знаю, кто виноват,
Но нет сил признать.
И сутками напролет
Не гашу в доме свет.
Закрываю глаза
И считаю до ста.
Я выпила всё, что горит,
Съела всё, что смогла достать.
Но мне всё равно не забыть,
Как тебе идёт чёрный цвет…
Это всё не лечится, дыши.
Глубоко…
Это первый из признаков.
Тебе стало теплей.
Мне стало легко.
И если хочешь, спроси.
Это как ОРВИ.
Если сразу лечить,
Можно переболеть,
А можно не пережить…*
Нежность и время, — сказала Лили. Глупо, но я почувствовал как мои глаза наполняются жгучими слезами жалости к себе. Я сердито смахнул их, усиленно генерируя в себе злобу к Грейнджер за то, что она посмела пытаться заставить меня пожалеть ее. И только после третьего прочтения я понял, что это она жалеет меня.
Я не мог сказать, хватит ли одной любви для того, чтобы унять мою боль. Прошло слишком много времени с тех пор, как это чувство хоть как-то ассоциировалось со мной. Я снова посмотрел на стихотворение. Оно также недвусмысленно говорило о том, что Грейнджер надоело быть моей грушей для биться. Она удовлетворила мою просьбу об уединении.
Оставшееся время в лазарете я провёл, пытаясь восстановить силы, принимая большие дозы противоядия и магических физиопроцедур, чтобы справиться с самыми тяжёлыми последствиями раны. Шрам был магическим — он всегда будет со мной. Горечь тоже понемногу уходила, сменяясь мрачным смирением. Если уж на то пошло, то я всегда был реалистом. Я был жив, и мне нужно было как-то устраивать свою жизнь. То есть, если мне удастся избежать Азкабана, в чём я на тот момент всё ещё не был уверен.
Однажды я снял больничную рубашку и поморщился, взглянув в зеркало. Я был в ужасном состоянии. Моя кожа была ужасающе бледной, испещрённой старыми ранами, шрамами, ожогами. Отвратительно.
Никому и в голову не придет захотеть тебя, ты несчастный, жалкий человечишка, — сказал я себе.
Я услышал шум за дверью туалета и быстро оделся. Я ухмыльнулся, догадавшись, что это Грейнджер влетела в палату, в вихре развивающейся вокруг неё мантии.
— Профессор Снейп! — позвала она и уже собиралась крикнуть это снова, когда я вышел к ней.
— Профессор, вот вы где! — Она улыбалась самой широкой улыбкой, которую я когда-либо видел, и её глаза светились от радости.
Она выглядит нелепо, — подумал я. Хм-м-м.
— Со своими зубами ты похожа на пианино, когда так улыбаешься, — проворчал я, прищурившись. Я вздохнул, не желая видеть её счастливое лицо. — Чего ты хочешь, Грейнджер? Я не в настроении для компании.
От моих резких слов ее улыбка на мгновение, но она вдруг улыбнулась еще шире, словно решив, что мое плохое настроение не может испортить ее счастливое.
— Я только что вернулась из Министерства вместе с Гарри, профессор Снейп. Это вам!
Грейнджер протянула мне маленькую коробочку. На крышке коробочки лежал свиток, запечатанный Кингсли Шеклболтом, новым министром. Я неторопливо сломал печать, намеренно растягивая время, чтобы показать Грейнджер, что не буду торопиться из-за её почти щенячьего энтузиазма. Прочитав первые несколько абзацев, я тяжело опустился на кровать.
В тот момент я получил подтверждение того, что Визенгамот снял с меня все обвинения.
Используя выборочные воспоминания, официальный портрет Дамблдора и большую дозу Веритасерума, они убедили Министерство признать меня невиновным в убийстве Альбуса и в том, что я был Пожирателем Смерти или участвовал в деятельности Пожирателей Смерти. Я мог вернуться в Хогвартс в качестве профессора, если захочу. Меня не отправят в Азкабан. Наконец-то я был свободен. Я положил свиток на кровать и посмотрел на коробку, которая прилагалась к нему.
С некоторым усилием, дрожащими пальцами я открыл ее. Орден Мерлина. Первой степени. Северусу Тобиасу Снейпу за его самоотверженные усилия, направленные на свержение волшебника Тома Риддла, также известного как лорд Волан-де-Морт. Второй пергамент был из Министерства финансов. Ежегодная стипендия от благодарного правительства, назначенная до конца моих дней. И к нему прилагалось торопливо написанное от руки личное послание от Шеклболта: «Этого недостаточно, Снейп, но я надеюсь, что на первое время этого хватит».
Я посмотрел в окно. Нет, этого было недостаточно, но этого должно было хватить. Я был жив. Я был свободен. Меня признали невиновным. Я действительно мог, если захочу, начать все сначала.
На мгновение я был слишком ошеломлён, чтобы почувствовать осторожное счастье. Но тут мой жесткий самоконтроль пошатнулся, и я посмотрел на Грейнджер. Она выглядела такой же ошеломленной, как я сам только что. И тут я понял, что ухмыляюсь, как идиот.
— Профессор… Северус, — выдохнула она, и на её лице появилось выражение удивления и восторга. Она смущённо попыталась скрыть это. — Простите. Я просто никогда раньше не видела, чтобы вы улыбались, — ответила она с сияющей улыбкой на губах. И если бы на лице женщины могла читаться любовь, то лицо Гермионы тогда сияло любовью.
Я сглотнул. Она была счастлива за меня. Оглядываясь назад, я понимаю, что она бы обняла меня, если бы я позволил. Но я не хотел этого. Я знаю, что не хотел. Я уже говорил себе об этом, не так ли?
— Что ж, мисс Грейнджер, я бы не советовал вам афишировать этот факт. У меня, знаете ли, ограниченная квота, — я хотел, чтобы это прозвучало легкомысленно, но с моими блестящими социальными навыками это прозвучало кисло и раздраженно. Я осмелился взглянуть на Гермиону сквозь завесу своих длинных волос. С тех пор как она перестала быть моим лечащим врачом, они снова стали жирными.
Гермиона улыбнулась мне улыбкой, полной тоски и сожаления.
— Всё в порядке. Я буду твоим Хранителем Тайны, — с этими словами она пожелала мне хорошего дня и оставила меня наедине с моими мыслями.
Через день или около того ко мне заглянул Поттер, чтобы, заикаясь, неуклюже извиниться и неловко протянуть мне оливковую ветвь примирения. Я не облегчил ему задачу, но ради Лили я простил ему его проступки, раз уж он так охотно стремился простить мне мои.
После неохотного рукопожатия мы расстались и, когда он уходил, я увидел на заднем плане Грейнджер, которая с тревогой наблюдала за нами. Она осторожно подошла ко мне.
С чем-то похожим на укор в голосе она начала:
— Профессор? Вы…
— Как вы видите, я не проклял мистера Поттера, так что ваш друг в полном порядке, мисс Грейнджер, — огрызнулся я, раздраженный их солидарностью. Они доверили Грейнджер присматривать за мной, на случай, чтобы, не дай бог, не оказался слишком невежливым с Поттером Великим.
Она открыла рот, закрыла его, а затем раздражённо фыркнула.
— Я беспокоилась не о нём, ты, чёртов болван! На случай, если ты забыл — ты всё ещё восстанавливаешься после опасной для жизни травмы. Я хотела убедиться, что он не расстроил ТЕБЯ!
Закатив глаза и покачав головой, она налила мне стакан воды и ушла, но не раньше, чем я услышал то, чего совсем не ожидал. Она рассмеялась.
— Вы один на миллион, профессор. Определённо, единственный в своем роде, — с этими словами она развернулась на каблуках и ушла, продолжая хихикать.
***
Не знаю, когда заметил, что она снова вторглась в мою жизнь. Сначала это были мелочи, например, ваза с полевыми цветами на моей прикроватной тумбочке, появление книги, которую я когда-то хотел прочитать, но так и не смог открыть. После нескольких дней попыток набраться смелости и попросить, она предложила мне почитать ее, ее голос был легким и выразительным. Мне это не понравилось.
Она тихо радовалась моим ежедневным улучшениям. Она мягко, но непреклонно отказывала репортёрам «Ежедневного пророка» и ревностно, но с пониманием принимала моих посетителей. Она была сильной и во время моей реабилитации умудрялась делать так, что мои случайные спотыкания выглядели так, будто это я поддерживал её, а не наоборот. Гермиона оберегала моё достоинство — единственное, что я по-настоящему чувствовал своим и что мог защищать и лелеять.
Я не помню, когда она стала для меня такой важной. Она была той, за кого я цеплялся, когда возвращались кошмары и проклятая змея снова и снова бросалась на меня во сне. В те тёмные часы я был ребёнком, а она — взрослой, прогонявшей мои страхи. Это было не очень по-мужски — цепляться за женскую юбку, но по-мужски было признаться в этом.
Я начал бояться засыпать без нее.
— Профессор, могу я задать вам вопрос? — как-то вечером сказала Гермиона, прямо посреди очень хорошей книги, которую она мне читала. Я вздохнул.
— Если я отвечу, ты вернешься к чтению? Ты остановилась на самом интересном месте.
Ей хватило такта покраснеть.
— Это насчёт заклинания. Того заклинания.
Я собрался с духом. Она всё равно спросила бы. Лучше было выложить всё сразу.
— Давай, Грейнджер. Что ты хочешь знать?
Она закрыла книгу, отметив место пальцем.
— Когда ты узнал, какое заклинание я использовала, ты очень разозлился, — она продолжила: — Судя по тому, что я читала о заклинании Invenio et animo serveturus, оно — последняя попытка не дать душе покинуть тело.
— Это правда, насколько это возможно, — сказал я, немного поёрзав, чтобы устроиться поудобнее. Рана от укуса заживала и чесалась под повязкой, и единственным способом почесать её так, чтобы это не заметила ни одна целительница в Англии, было притвориться, что я ёрзаю. Обычно это срабатывало.
— Пожалуйста, не три повязку. Так рана будет заживать дольше.
Я издал горлом рычащий звук, смутившись из-за того, что меня поймали.
— Вернись к чёртовому вопросу, Грейнджер.
Она покраснела и опустила голову.
— Ну, дословный перевод заклинания звучит так: «Я найду твою душу и сохраню её в безопасности». Почему это так плохо? Я имею в виду… — Она сглотнула, не решаясь снова заговорить о той ночи. — Почему ты так разозлился из-за того, что я сохранила твою душу в безопасности?
Я собрался с мыслями.
— Видишь ли, Грейнджер, ты раскопала некоторые факты, но не всю картину. Заклинание Инвенио — очень старая магия. Изначально оно было создано для того, чтобы связывать брачные пары во время темных ритуалов.
У нее кровь отхлынула от лица, и, судорожно втянув воздух, она в ужасе зажала рот рукой.
— О нет! Мне так жаль… — В ее глазах выступили слёзы. — Я не знала всех подробностей. Я думала, что это заклинание сохранит твою магическую душу до тех пор, пока твоё физическое тело не исцелится. — Она была так расстроена, что я почувствовал, как меня мучает совесть. Сколько раз я сам сначала произносил заклинание, а потом думал о последствиях?
Я снова попытался стать наставником и ответил учительским тоном:
— Ещё одна причина помнить, что не все ответы можно найти в книгах, Грейнджер. На самом деле, тёмным заклинание делает намерение волшебника. В тёмных искусствах это заклинание используется волшебником, чтобы привязать к себе душу желаемой ведьмы. Пока он не освободит её, она будет неполноценной. И только этот волшебник мог дать ей доступ к её душе и всей полноте её магии.
— Я думаю, что в твоём случае ты вернула мою душу, но часть её осталась в тебе, в твоём магическом ядре. Твой патронус изменился с той ночи?
Она задумалась, затем вытащила палочку и воскликнула: «Экспекто Патронум!» В поле моего зрения появилась милая серебристая выдра. Она, глядя на меня любопытными умными глазами, игриво и довольно дерзко носилась вокруг моей кровати.
— Нет, он такой же, как был, — ответила Гермиона, внимательно наблюдая за ним. — Хотя, возможно, мне это только кажется, но он стал немного больше, — мы оба смотрели, как патронус резвится и заигрывает, до тех пор, пока Гермиона не отменила заклинание.
Когда он растворился в воздухе, от него, словно пылинки, отделились мерцающие искорки света и опустились на мою голову и плечи. Я почувствовал, как магия проникает в меня, и слегка вздрогнул. Гермиона задумчиво прикусила губу.
Я тоже задумался на мгновение.
— Возможно, часть моей магии слилась с твоей. Не хочу тебя расстраивать, но это может быть причиной того, что я так долго не могу оправиться от укуса Нагайны. Мое магическое здоровье не восстановилось в полную силу, поэтому физическое здоровье восстанавливается дольше.
Увидев ее пораженное лицо, я нехотя добавил:
— Но, нужно помнить, что Нагайна была отвратительно сильной магической змеей. Возможно, я так долго выздоравливаю потому, что мне вообще повезло остаться в живых, — я, как и Грейнджер, понимал всю иронию своего заявления, но мы оба решили, что благоразумие — лучшая часть доблести, и оставили все как есть.
Только проснувшись однажды ночью и неожиданно застав Гермиону, я понял, что она вызвала своего патронуса, чтобы тот охранял меня, и, когда выдра, подпрыгивая, носилась по невидимым дорожкам по кругу над моей кроватью, из нее вырывались на свободу потоки магии, похожие на воду, и впитывались в меня, как лучи серебристого лунного света.
Умная маленькая проказница догадалась. Её патронус был хранителем недостающих частей моей души.
Гермиона нашла способ восстановить мою душу, те её части, которые она, сама того не понимая, забрала себе той ночью в Визжащей хижине, когда пыталась вернуть меня к жизни. Гермиона возвращала мне недостающие части моей души, но, к сожалению, восстановленная магия имела побочный эффект в виде ночных кошмаров.
Справедливо, — подумал я. Я привык жить с кошмарами. С каждым днем по мере того, как моя душа восстанавливалась, я становился все сильнее. Вскоре моя магия была почти полностью восполнена, и с того момента мое физическое восстановление пошло просто чудесно.
Однажды, когда я проснулся, Гермионы рядом не было. Я сказал себе, что не скучаю по ней. Я просто привык, что она рядом. Я подождал полдня, прежде чем проглотить свою гордость и спросить Поппи, где она.
Поппи, запыхавшаяся и измученная, ответила:
— Северус, девочка упала в обморок прошлой ночью. Она заботилась о тебе днями и ночами несколько недель подряд, хотел ты этого или нет. Во время ужина она потеряла сознание, и я отправила ее в ее комнаты отдохнуть, приказав оставаться там, пока она снова не сможет двигаться. Она почти исчерпала свою магию, исцеляя тебя, неблагодарный ты негодяй.
Я непонимающе посмотрел на неё, пытаясь решить, стоит ли обижаться. Покачав головой, Поппи улыбнулась одной из своих редких почти-улыбок.
— Мерлин знает почему, но эта девушка неравнодушна к тебе, болван. Каждую ночь она возвращает тебе всё больше и больше твоей души. Она создала обратную реакцию в своём магическом ядре, и теперь истощается её душа. Я просто надеюсь, что однажды ты оценишь всё, что она для тебя сделала.
Затем Поппи одарила меня материнским взглядом, который я так хорошо знал. Выражение её лица немного смягчилось, и я вспомнил мадам Помфри из своей школьной жизни, ту, которая нам, мальчикам, втайне немного нравилась. Она нежно положила руку мне на плечо и сжала его.
— Дай себе передохнуть, Северус. Знаешь, однажды ты сможешь стать достойным этой девушки, если только наконец повзрослеешь, — с этими словами она оставила меня наедине с моими мыслями, и её каблуки, удаляясь, застучали по каменному полу.
Поппи была права. Мне нужно было повзрослеть. Может, я и был на двадцать лет старше её, но из нас двоих именно Гермиона всегда была более эмоционально зрелой.
Прошло почти две недели, прежде чем Гермиона достаточно поправилась для того, чтобы вернуться в лазарет. Я читал одну из её книг, когда её тень упала мне на ноги. Я досчитал до трёх, а затем поднял на нее глаза. Я знал, что это она, так же точно, как если бы кто-то объявил о ее приходе.
Она улыбнулась мне, и что-то в моем сдерживаемом «я» узнало ее душу в моей. И это было так просто. Я был рад ее видеть, и наши души, не способные на такие мелочи, как гордость и обман, соприкоснулись и поняли, что это правда. Мне не нужно было бояться насмешек или отказа. Я видел душу Гермионы. Ее намерения были чисты. Чистота и Северус Снейп не сочетались с детства, но тогда я был готов к чистоте.
Примечание
*Владимир Вараксин - Не лечится. Альбом Акустика. Послушайте обязательно - https://vk.com/audio-2001270987_84270987 Внесены мелкие изменения, все ради вас😁
В оригинале используется песня Bonnie Raitt — Wounded Heart. Альбом Silver Lining. Но она категорически отказывалась ложиться стихами, а я уж, извините, не поэт, поэтому пришлось искать замену. Однако, если прочитав главу и послушав Бонни, вы вспомните что-то русскоязычное и подходящее ситуации — напишите мне, я буду рада.