Сайно уехал утром. В Пустыне стало неспокойно: между фракциями Пустынников начались беспорядки, требовалось вмешательство генерала махаматры. Аль-Хайтам не мог сказать точно, было ли это спланированным актом их грандиозного спектакля, чтобы неочевидно вывести такую сильную фигуру, способную спугнуть неизвестных, из игры, или же Сайно умело воспользовался напряжённой обстановкой. На прямой вопрос друг ничего не ответил, и Хайтам не смог расшифровать его взгляд.

Они попрощались до рассвета: Хайтам стоял у повозки, которую снаряжали матры. Сайно с неожиданным официозом пожал ему руку после всех недолгих приготовлений:

— Всё будет исполнено, господин великий мудрец. — Звучало так, будто они о чём-то договорились ранее. Аль-Хайтам напряг каждую извилину, но ничего не вспомнил. Очередная импровизация?.. — Думаю, в течение недели управлюсь.

— Уж постарайся. Как вернёшься, у меня будет для тебя работёнка, — произнёс Хайтам, не отрывая пристального взгляда от лица Сайно. Тот чуть крепче сжал ладонь в рукопожатии.

И уехал в Караван-рибат на неторопливом вьючном яке. В целом, спешка генералу махаматре была ни к чему; матры уже наводили порядок, Сайно требовался скорее для устрашения, чем для реальной помощи.

Аль-Хайтам надеялся почти истово, что переваливающийся с одного бока на другой вьючный як будет в Порт-Ормосе через три дня. Или хотя бы его возница. Будущей версии его так… будет спокойнее. Когда через три дня ожидаешь собственное покушение, начнёшь хвататься за любую подстраховку — будь то боги или люди.

Он вернулся домой с восходом солнца. Почти не оглядывался по сторонам. Почему-то спящий Сумеру казался ему неопасным — словно беззубый ещё котёнок тигра ришболанда, который не может причинить настоящего вреда. Это было ложное чувство: Хайтам чуть не умер в стенах здания, к которому привык за столько лет и в котором напрочь растерял чувство угрозы. Всё равно; он был спокоен просто потому, что на душе у него было безмятежно и легко.

Даже Кавех, прицепившийся с безостановочными расспросами, почти не раздражал. Для аль-Хайтама это было равноценно состоянию просветления, которого некоторые мистики достигали годами постоянных практик. Хотя, если бы около каждого такого сидело по одному Кавеху, эти годы растянулись бы на десятилетия.

— И? И? И? Хайтам, ты уснул, что ли? Что дальше-то? — Хайтам пальцами прикрыл глаз — пару раз дёрнулось веко, что грозило перерасти в нервный тик.

— Не твоего ума дело, — равнодушно хмыкнул аль-Хайтам. Он и так выдал минимум информации, который в принципе мог оставить при себе.

— Ладно, ладно, я понял, — подозрительно покорно согласился сосед. Закивал, как лиюэйский болванчик из фарфора. Хайтам внутренне напрягся. — Храни свои грязные секретики, я не буду лезть. Я просто…

— Кавех.

— …рад, что у тебя всё налаживается.

— Спасибо, — машинально откликнулся аль-Хайтам, сбитый с толку. — Но ещё ничего не наладилось. Мне нужно найти убийцу.

— Хайтам, я впервые вижу тебя таким милым с кем-то, кроме книг. У тебя действительно всё идёт в гору. А убийца… Найдётся.

— Кавех, это не перо, которое ты как обычно где-то потерял, чтобы «найтись». Это…

— Да знаю я, не грузи. Я вообще хотел предложить свою помощь.

— Излагай.

— Я могу поехать с вами в Порт-Ормос. Вдруг окажусь полезным. — Аль-Хайтам принюхался. Несмотря на то, что от Кавеха разило вином, он был трезв. Наверное, успел проспаться, пока Хайтам ходил по… личным делам. — Я могу заняться слежкой, если нужно. Или сидеть в засаде. Или…

— Кавех… — Хайтам глубоко вдохнул. Максимум, который можно выжать из Кавеха, — это заболтать кого-то до смерти. Создать с нуля чертёж по запросу; стоимость такого — одна бессонная ночь, литр кофе и литр вина после оказания услуги. Использовать Кавеха как дополнительную боевую единицу — правда, он ходил под благословением Кусанали, как и аль-Хайтам, поэтому это не уникальная характеристика.

Хайтам мысленно перебрал менее энергозатратные и более полезные в данной ситуации таланты и навыки Кавеха, оценил его недостатки. Будет лучше, если тот останется в Сумеру. Аль-Хайтам прикинул, как бы донести это поделикатнее — если поберечь нервы чувствительного Кавеха сейчас, он будет поспокойнее потом. Выгодное вложение.

— … нет, — сказал Хайтам, не придумав ничего лучше.

— Ладно, — печально вздохнул сосед, но почему-то ни капли не расстроился. Или всё-таки он не был до конца трезвым?.. — Я буду ждать тут. Одинокий. Брошенный всеми. Вынужденный изводить себя ожиданием…

— Кавех.

— Да всё, всё. Я найду себе занятие, не беспокойся. — Хайтам, если честно, и не думал. — И даже не разнесу твой дом, вот увидишь.

— Ещё раз устроишь попойку в моё отсутствие и зальёшь ковры вином — сотру в порошок.

— Не сотрёшь. Тебе лень этим заниматься.

— Найду того, кто сделает это вместо меня.

Кавех, от которого перманентно исходила угроза уничтожения дома, был наименьшей проблемой, поэтому на него можно было закрыть глаза. Аль-Хайтам скучал по временам, когда буйствующий сосед занимал лидирующие позиции в его личном рейтинге опасностей. Как давно это было?.. Наверное, ещё до того, как Азар начал творить бесчинства — а тревожные признаки этого Хайтам видел ещё годы назад. У него не было достаточно полномочий, чтобы урегулировать вопрос на ранних стадиях, при этом в том же статусе секретаря пришлось разбираться с проблемой в самом её расцвете.

Хайтам искал только одного: покоя, умиротворения и гармонии от слияния с бесконечно-вечным. Но до этого ещё нужно дожить.

***

Аль-Хайтам считал себя предсказуемым и последовательным человеком — самый надёжный тип людей, с которыми бывает «скучно», как говаривал Кавех, но с которыми спокойно. Повлияло ли на него то, что происходило между ним и Ситой? Всё тот же незабвенный Кавех прямо сказал в лицо: «Не особо». Для окружающих Хайтам виделся всё тем же.

Сам он мог сказать: куда-то делась вся его степенность. Мозг, казалось, значительно потерял в объёме памяти и скорости мышления. Хайтам, лучше всего в мире знавший самого себя, внимательно следил за переменами, потому что ясно их видел.

Он стал хуже воспринимать информацию и концентрироваться на задачах, потому что мысли сами по себе крутились вокруг совершенно иного, не относящегося к делу. Снизился интерес к научным трудам; раньше лучшим отдыхом для него было переключиться с обязанностей великого мудреца, над которыми приходилось ломать голову, на чтение монографий и статей. Теперь во время перерывов они разговаривали с Ситой, и Хайтам первым начинал диалог, чувствуя острую потребность узнать о ней как можно больше. Что-то случилось с присущей ему многозадачностью — это было следствием потери концентрации. Сократились обширные, ветвистые размышления о множестве проблем. Отдалённые вопросы, требовавшие внимания, но не требовавшие его срочно, он стал игнорировать, экономя ментальные ресурсы. Мозг стремительно скукоживался до размера ореха аджиленах. Для такого, как аль-Хайтам, это было нелепо и даже смешно.

Но во всём этом было и положительное. Он стал тщательнее прислушиваться к ощущениям — как тактильным, так и эмоциональным. Внезапно для самого себя открыл, что способен различать целую палитру оттенков. Обнаружил у себя неплохие социальные навыки. Стал интересоваться чужой жизнью — правда, распространялось это только на Ситу, но всё же.

С каждым днём — перед отбытием в Порт-Ормос их было три — аль-Хайтам всё больше убеждался в безумно легкомысленном тезисе Кавеха о том, что «убийца найдётся», а всё остальное и так приходит в норму. Стало легче переносить на ногах полученные травмы — постепенно уходила слабость, от которой хотелось укрыться в постели. Медленно, но верно затихала боль; Тигнари подобрал ему какое-то сверхэффективное лечение, от которого покрылся бы здоровым румянцем даже мёртвый. Рабочий процесс, несмотря на все трудности, вновь шёл полным ходом. Он почти не слышал возмущений от вечно чего-то требующих академиков. За прошедшие дни они с Ситой наладили работу на уровне, который держался до покушения. Ещё и… чувства, теперь цветшие у него в груди буйным цветом. Успокаивающие своей неотвратимостью перемены. Давненько с ним такого не бывало.

Хайтаму приходилось одёргивать себя, чтобы держать в тонусе. Ещё ничего не решено. Мнимое спокойствие легко вводит в заблуждение, из которого придётся спасаться, как тонущему — выбираться из омута: отчаянно и полагаясь только на себя.

Сита, понятливая и чуткая, ничего от него не требовала. Аль-Хайтам был благодарен: ему необходимо время, чтобы всё осознать и привести в порядок мысли. Она присутствовала рядом ненавязчиво, но ощутимо, будто осязаемая тень, которая не исчезнет с заходом солнца. Лучшее, что можно только представить, когда в голове творится неразбериха.

Хайтам надеялся, что не кажется холодным или закрытым. Он о таком, в общем-то, не задумывался, но почему-то тревожно вспоминались жалобы Кавеха на его нелюдимый характер. Отталкивать такую, как Сита — нет, что за идиотские и ненужные аналогии; отталкивать Ситу — не входило в его планы. Ему требовалось время и спокойная обстановка, только и всего.

***

Вечером того дня, когда из Сумеру отбыл Сайно, аль-Хайтам вновь был у неё дома по заведённой традиции. Ветхое кресло, стоявшее почти вплотную к кровати и слишком короткое для его роста (впрочем, для роста Ситы — тоже), стало его излюбленным местом. Над головой вечно болталась пожелтевшая и скукожившаяся лиана плюща; Сита смеялась жалостливо, что совсем не умеет обращаться с растениями, а выбрасывать захиревший плющ жалко — не выживет в дикой природе. Хайтам мог бы прочитать ей лекцию об особенностях ухода за домашними растениями — что-то почерпнул из книг, что-то подцепил от Тигнари, — но не стал.

Она никогда не застилала кровать полностью: один из уголков пледа всегда был не расправлен. Книжная полка, прибитая к стене в изголовье кровати, ломилась от количества книг. Сита шутила, что соревнуется, кто из них быстрее сдастся: треснет полка или лопнут нервы Ситы, спящей под затаившейся опасностью. Аль-Хайтам хотел полистать книги — всегда так делал, когда те привлекали его внимание, — но не рискнул: побоялся, что хрупкий баланс не переживёт такого грубого вмешательства. Поэтому он разглядывал корешки в каждый свой визит. На полке соседствовали труды по механике и машиностроению, которые встречались в каждой комнате маленького жилища, и художественная литература. Лёгкие романы издательского дома Яэ, исторические повести и хроники книжного дома «Ваньвэнь», фонтейнские остросюжетные бестселлеры… Перемежалось это всё анатомическими справочниками, учебниками по классическому рисунку, теоретическими трактатами об элементах, поваренными книгами… Чего здесь только не было. Как эта полка ещё не сломалась?

Аль-Хайтам судил по людям об их книгах. Сита была крайне, чрезвычайно, совершенно разносторонним человеком.

— Вы действительно прочитали всё, что здесь лежит? — полюбопытствовал он, найдя на полке что-то из исследований профессора Фарузан. Последнее время Кшахревар пытался переманить специалиста столь узкого профиля к себе. Если бы профессор Фарузан знала, что её труды до сих пор изучают студенты другого даршана, это хоть немного бы сподвигло её покинуть Хараватат.

— Вы слишком высокого мнения обо мне, господин аль-Хайтам. Конечно, многое я читала, но что-то лежит просто потому, что больше некуда это складировать. А выкинуть… не смогу. Это домашняя коллекция, которую начинали ещё мои родители. Отца не стало, но его книги всё ещё со мной. Мама отдала мне бóльшую часть — не смогла держать их у себя. Так эти книги и кочуют с полки на подоконник, а с подоконника — на пол. С физической памятью о человеке иногда не получается обращаться… должным образом.

Он замер, почему-то тронутый тем, что она говорила. До дрожи в груди это было ему знакомо.

— Я храню книги, которые достались мне от бабушки. Её библиотека заняла своё место в шкафах, хотя я не держу в доме то, что уже читал и что не требуется мне постоянно. Поэтому я понимаю. — «Хорошо понимаю», — добавил он мысленно. И сказал вслух тихо, смущаясь: — Бабушка воспитывала меня с детства, но она умерла ещё до того, как я поступил в Академию.

Взгляд Ситы наполнился обволакивающей мягкостью. Оперевшись коленом на кровать, она пробежалась пальцами по корешкам, которые он разглядывал, а затем — по лицу Хайтама, будто он тоже был книгой, хранившей не только информацию, но и память о ком-то. Он поцеловал кончики пальцев.

— Я подарю тебе стеллаж. Эта полка однажды упадёт, тут не надо быть с Ртавахиста, чтобы предсказать такой поворот. — Сита засмеялась. Аль-Хайтам воззрился на неё с немым вопросом. Он уже подумал, где именно закажет мебель и куда её потом пристроит. Кажется, где-то на кухне был подходящий угол… Почему она смеётся?

— Вы очень практичный молодой человек, господин аль-Хайтам. — Глаза Ситы сверкали.

— Мне говорили, — хмыкнул он невозмутимо. Что-то этот диалог ему напоминал.

— Кто?

— Бабушка, — усмехнулся Хайтам удовлетворённо. Сита с видом побеждённой вскинула руки. — Что будем читать сегодня?

— Есть у меня один экземпляр… Не продержимся ни я, ни Вы.

— Я весь внимание.

Это был исторический труд о междуцарствии народов Пустыни после смерти Царя Дешрета. Скучнейшая вещь. Аль-Хайтам не был уверен, что студенты Вахуманы, изучавшие это сочинение на профильных занятиях, спокойно его выносили.

Когда только книги, лучшие собеседники и умнейшие создания, успели стать для него скучнее реальной жизни?..