Впереди маячил последний день перед поездкой в Порт-Ормос: раздражающий до трясучки, назойливый, как муха — жаль, отмахнуться не получится. Раздражающий, потому что в моменты, когда аль-Хайтам не мог приложить себя к какой-то полезной деятельности и впустую тратил свой драгоценный человеческий ресурс, у него портилось настроение. Назойливый, потому что предварял отбытие в Порт-Ормос, такое важное и решающее, но тянулся бесконечно долго. Кавех как-то говорил Хайтаму: чтобы оценить здание, особенно функциональное, нужно начать со входа и с фасада — это первое, что видит человек, приближаясь. Следуя этой аналогии, аль-Хайтам мог бы сказать: день их секретной операции должен пройти отвратительно. Но не скажет, потому что верить в знаки и приметы — удел людей вроде Кавеха.

Утром аль-Хайтам сидел на кухне, отрешённо вытянув руку для перевязки. Тигнари обрабатывал ожоги и что-то без остановки вещал по ходу дела. Хайтам не слушал. Он настолько погрузился в себя, что почти ничего не видел. Тигнари долго возился с тяжёлым ожогом на левой руке — ковырялся пинцетом, очищал от гноя, промывал растворами, прикладывал разившие травами повязки. Аль-Хайтам так крепко задумался, что не ощущал боли, поджидавшей совсем рядом.

Он работал целую ночь. Мысли в голове не кончались, а писал он медленно, чтобы не растревожить затянувшийся ожог на правой руке, поэтому времени ушло прилично. Ближе к утру, с трудом разогнувшись, окинул взглядом рабочий стол: исписанные бумаги покрывали его весь. Аль-Хайтам оставил очень подробные инструкции.

Когда закончил, так и не смог сомкнуть глаз. Хайтам ещё в детстве научился справляться со стрессом; когда объективно оцениваешь причины тревоги, перестаёшь быть подверженным её разрушительному влиянию. Даже сейчас он не волновался — просто не видел смысла и пользы. Но эта усталость… Бессонная ночь и утреннее солнце, бьющее в окно… Шум Сумеру за окном… Всё было против того, чтобы его организм восстановил силы. Помнится, Тигнари ругал его за недостаток отдыха, когда Хайтам неподвижно лежал в Бимарстане, с любопытством выпытывая у равнодушного мироздания, почему его не убило. Он тогда, пытаясь отвлечься от боли, разливавшейся по конечностям расплавленным металлом, переносил своё внимание на что угодно, только не на собственное тело. Эта искусственная сенсорная перегрузка приводила к бессоннице, которую так порицал Тигнари.

Судя по его лицу этим утром, друг тоже помнил этот эпизод. Его взгляд остановился на кругах под глазами Хайтама — после этого Тигнари начал какую-то лекцию о здоровье, которую аль-Хайтам честно проигнорировал. Судя по монотонному непрекращающемуся бубнёжу, Тигнари сам не был в восторге от того, что ему приходится читать нотации. Когда он с чувством проходился по промахам Лесных Дозорных, то звучал более… вдохновенно.

— Всё, свободен, — рыкнул он и завязал бинт узелком так, что повязка чуть не затрещала. Аль-Хайтам благодарно кивнул. Перевязки, которые делал Тигнари, держались лучше любых других. Да и… в целом ему было спокойнее, что лечением занимается именно Тигнари. — Хотя нет. Стой.

— За вчерашнее извиняться не буду.

— Да и Бездна с тобой. Я не злюсь. — Он шевельнул ушами. Аль-Хайтам только сейчас задумался: поворачиваются ли они вокруг своей оси? Такая подвижность ушей дарит столько преимуществ… — Эти идиоты вынудили и тебя, и меня. Я хотел поговорить о другом.

— Слушаю.

— Я поеду в Порт-Ормос.

— Нет.

— Да, Хайтам. Я не Кавех, не буду трепать тебе нервы присутствием. Ты меня даже не заметишь.

— Я твои уши увижу за километр.

— Неправда, они сливаются с листвой. Идиотское эволюционное решение для пустыни, отличное — для джунглей. — Против такой железной аргументации аль-Хайтам не нашёлся с ответом. — Я серьёзно, я буду рядом, но ты этого не заметишь.

— Зачем? Что ты сделаешь, если всё пойдёт не по плану? — Отчасти этот вопрос Хайтам адресовал самому себе. Ночью он успел подумать о нештатных ситуациях — он мог насчитать таких десятки. Универсального решения не было, но он попытался набросать хоть что-то, что можно применить в большинстве случаев. Почти все варианты требовали подготовки заранее — например, найти связного среди Бригады тридцати из Порт-Ормоса, но это было рисковым делом. Кто может гарантировать, что случайный наёмник не окажется шпионом? Для такого дела необходимо убедиться в неподкупности человека, заранее собрать информацию… Аль-Хайтам не располагал временем. Весь план изначально держался Кусанали знает на чём, и заниматься его доработкой в последний момент — худшее, что можно сделать. Оставалось…

— Буду действовать по ситуации. — Именно это и оставалось. — Чем больше людей задействовано, тем лучше, несмотря на всю спонтанность замысла. Мы работали вместе. Ты знаешь, я не самый плохой союзник.

— Ты не Кавех — уже огромный плюс тебе. Можешь прицепить его на хвост. — Тигнари возмущённо дёрнул кончиком уха:

— Оставь себе лучше. Нацепишь на своё непомерное эго. Как Сита ещё не задохнулась рядом с тобой? — Он растрепал свою чёлку, устало погрузив пятерню в волосы. — И вообще, чего ты так взъелся на Кавеха? Он тоже хотел помочь.

— Я бы зачёл это в оплату проживания, — которую я не взимаю с него ни единой морой, попрошу заметить, — если бы не был велик шанс, что Кавех что-то испортит.

— Ты чересчур предвзят. Хвалёный аль-Хайтам не подвержен стереотипам и оценивает людей самостоятельно, если видит в этом смысл. Кавех, по-моему, сделал достаточно, чтобы избавиться от клейма неудачника. — Аль-Хайтам сощурился, но ничего не ответил. — Исправляйся, после Порт-Ормоса я проверю.

— Я не нуждаюсь в контроле.

— Тогда просто исправляйся и сам проконтролируй, умник. — Слова, которые Тигнари сказал совершенно иным тоном, без язвительности, Хайтам воспринял острее: — Обычно, побывав на грани жизни и смерти, человек пересматривает свои взгляды и проводит переоценку ценностей — Бездна, слышал бы этот каламбур Сайно… В общем, вот тебе пища для размышлений. Распоряжайся этой информацией на своё усмотрение.

Аль-Хайтам почувствовал себя уязвлённым — не из-за мук совести, а потому, что Тигнари достучался до его рациональности. Это подтолкнуло Хайтама смилостивиться:

— Хорошо. Надеюсь не увидеть тебя в Порт-Ормосе — это будет значить, что всё прошло гладко.

Тигнари кивнул без издёвки, сжав его плечо.

***

В личном графике великого мудреца сегодня был день работы с документами. Никаких личных встреч, никакой толпы за перегородками, не защищавшими от нескончаемого шума. Аль-Хайтам запер отдел редкой литературы на ключ, чтобы никто не осмелился нанести великому мудрецу незапланированный визит. Разговоры сегодня — явно испытание выше его сил.

Сита, безбрежно спокойная, молчаливая, приводила в порядок мысли своим видом. Размышляя над очередным распоряжением или затруднительным вопросом, Хайтам натыкался на неё взглядом и дожидался, пока она заметит. Они обменивались тусклыми улыбками, и аль-Хайтаму чувствовалось в этом что-то неискреннее. Но что? Им не для кого было играть — сегодня импровизированный кабинет великого мудреца был закрыт для посетителей; да и спектакль незаметно подошёл к концу — слух давно разошёлся и наверняка достиг нужных ушей. Сита не лицедействовала, это точно, но и на себя привычную не была похожа.

Сита выглядела никак. Это был слишком значимый сигнал. Аль-Хайтам, к собственному неудовольствию, осознал его слишком поздно. Рабочий день успел перевалить далеко за полдень, а Хайтам — обработать кучу документов, которые помощница подготавливала для него один за другим. Грубые ошибки встретились в третьем подряд приказе — тут он и понял, что проблема лежит глубже.

Он почему-то прекрасно знал, в чём было дело. О, никогда ещё аль-Хайтам не понимал так отчётливо, что творится у другого в душе. Чарующий опыт.

— Пойдём. — Аль-Хайтам вскочил так резво, что Сита дёрнулась, а у него разнылись рёбра.

— К-куда? У меня ещё есть задачи… — Хайтам был человеком, который, несмотря на тотальное равнодушие к построению карьеры, всегда честно выполнял свои должностные обязанности — но даже его изумила (возмутила) преданность Ситы делу. Проблески бунтарского духа в нём — обычно спящего и похожего на подводное течение, незаметное с поверхности, но гнавшее волны, — взывали и требовали свободы. Им двоим грозила опасность. Тратить этот день на бумажную волокиту — издевательство над собственным духом.

— К шайтану твои задачи. Пойдём, прогуляемся на свежем воздухе. — Аль-Хайтам прочитал по взгляду, что она собиралась сказать, поэтому опередил её: — Если великий мудрец решит отлучиться с рабочего места, никто не будет ему перечить. А если великий мудрец возьмёт с собой ещё и помощницу, то тем более никто ничего не скажет.

— Наоборот: снова поползут сплетни.

— И пусть. Мне нет никакого дела до пересудов и кривотолков.

— Знаете, господин аль-Хайтам… Меня начинает пугать Ваша категоричность. Попахивает непрожитым юношеским максимализмом.

— О, думаю, эта характеристика делает меня более интересным собеседником, чем я есть на самом деле.

Около Храма Сурастаны никого не было в такой час — зато где-то внизу привычно гудела Академия. Продолжались занятия. Проводились исследования и научные диспуты. Кто-то наверняка пытался прорваться к секретарям даршанов с вопросами финансирования — а кто-то настойчивый штурмовал и кабинет великого мудреца. При мысли о том, что, несмотря на попытку дестабилизировать Академию, её деятельность не прекратилась, аль-Хайтам испытал облегчение. Хорошо бы сохранить всё в таком виде… Но и мечтать об отсутствии изменений нельзя; стагнация губительна, особенно для такой сложной системы, как Академия.

Аль-Хайтам думал об этом между делом, пока они с Ситой, найдя укромное место под сенью Священного древа, беседовали о чём угодно, кроме завтрашнего дня. Несмотря на пик жары, здесь было свежо и комфортно — гигантская крона Древа создавала густую тень, а на высоте Храма дули горячие, но не сухие ветра. Вдвоём они бездельничали не меньше часа. Тень медленно ползла по кругу. Аль-Хайтам и Сита переползали тоже, чтобы не попасть под палящее солнце.

— …Как Вы получили свой Глаз Бога? — спросила Сита — это было где-то между обсуждением профессуры Хараватата и Кшахревара и разговором о предназначении настоящего учёного.

— Открыл книгу и увидел… не то, что ты могла подумать. На самом деле он лежал под обложкой, дожидался, пока я дочитаю научный труд. Вот и всё.

— Благословение Кусанали… Изумительно. — Сита вздохнула почти с тоской.

— Хочешь, подарю? Он не особо мне нужен. — Аль-Хайтам с невозмутимым видом отстегнул Глаз Бога с пояса — пока портной шил новый костюм, полную копию прежнего, приходилось носить его на поясе одеяния великого мудреца. Один из сотни минусов этой отвратительной одежды.

— Что Вы, конечно нет, — рассмеялась Сита. Она вглядывалась в мерцающую сферу с любопытством, но так и не рискнула взять её в руки. — Он не будет работать у другого владельца.

— Как я не разглядел в тебе эту расчётливость, а? — Они обменялись издевательскими усмешками. Хайтам почувствовал лёгкость, такую отчётливую на фоне гнетущей тяжести последних дней, — с Ситой было просто. — «Благословение Кусанали»… Какое значение ты придаёшь этим дарам?

— Если человек получил Глаз Бога, значит, у богов на то были причины. Я не пытаюсь разгадать божественный замысел. Но иногда… — Хайтам заинтересованно повёл бровью. — Иногда я не могу удержаться от любопытства. Почему именно этот человек, а не другой? Почему не тот, для кого это была последняя надежда? Но это я так…

— Личная история? — Сита дёрнула уголком губ. — Моя жизнь не наполнилась тайным смыслом, когда я получил его. Это лишь дополнительный инструмент. Таких в мире сотни. Слабое утешение, но это то, что я могу сказать. Глаз Бога не решит проблемы своим появлением — вполне может их прибавить. Поэтому… не думай, что когда-то, когда он был тебе нужен, он являлся единственным решением. Возможно, тогда тебе требовался инструмент, каких ещё не сотворил человек или бог.

— Вы в точку, господин аль-Хайтам. — Сита не повернула на него головы: она вглядывалась в шумевшую крону, в которой играли солнечные блики. Сита улыбнулась, и голос её наполнился лукавством: — На Ваш взгляд… Какая стихия подошла бы мне?

Порыв ветра ударил ей в лицо, которое тут же накрыли, запутавшись, длинные пряди. Аль-Хайтам принялся их убирать, но ветер не унимался: он раздувал подол одеяния великого мудреца и пытался сорвать с Ситы набедренную повязку, часть традиционной одежды учёной, небрежно повязанную поверх платья. Хайтам поступил логично: чтобы их окончательно не сдуло с высоты Храма Сурастаны, он прижал Ситу к себе, а сам опёрся поясницей на ограждение, около которого они стояли. В этот момент он подумал о двух вещах: о том, что в этой одежде он сам себе напоминает бабушку в её последние годы — и о том, что Сита, несмотря на высокий рост, всё равно ниже него.

— Гидро, — хмыкнул аль-Хайтам ей на ухо, но предпочёл не объяснять свой выбор. Почувствовал, что она фыркнула ему в воротник. — Сита, послушай…

— Я знаю, что Вы хотите сказать, — глухо донеслось до него совершенно иным голосом. Сита не подняла лица, так что он довольствовался видом её макушки. — Мне страшно, и я не хочу, чтобы Вы думали обо мне иначе. Но я готова рискнуть, если это поможет Вам. Я поеду с Вами, ничего не изменилось.

Аль-Хайтам подумал над ответом — но так ничего и не сказал. Лишь обхватил её плечи второй рукой.