За дверью долго вещал что-то Сайно — ровным голосом, в котором не было ни упрёка, ни нажима, ни угрозы. С преступниками так не разговаривают. Так говорят с теми, чей авторитет уважают и кого считают мудрее себя.

Фарид отвечал ему спокойно — ни разу не повысил голос. С расстановками, немного нудно, будто читал лекцию. Преступники так не разговаривают. Так говорят те, кто не имеет отношения к покушению на лидера государственной организации.

Всё ещё немного сбитый с толку аль-Хайтам вслушивался в диалог, прикрыв глаза. Это было похоже на какой-то абсурд, на порождение горячечного бреда.

— …Вы же понимаете… Когда пойманный наёмник произносит Ваше имя, трудно отказаться от подозрений.

— Подозрений? Сайно, мальчик, этот инадзумский болван сдал меня с потрохами. Хвалёная верность клана Сюмацубан почему-то подвела меня. Хотя… Цепной пёс признаёт только одного хозяина. Мне не повезло быть вторым…

Когда Сайно разбудил Хайтама, который предпочёл бы не пробуждаться от невероятного сна, была глубокая ночь. Они прыгнули в повозку и помчали без промедлений — переполошённая Коллеи успела только выбежать на порог соседней хижины, в которой заночевала, и что-то крикнуть им вслед. Одуревший от хлеставшего по бокам кнута вьючный як нёс вперёд с таким старанием, что аль-Хайтам с трудом сел на скамью: повозка взлетала на каждой кочке и грозила перевернуться.

— Фарид? Какой именно? — крикнул он, пытаясь заглушить грохот колёс.

— Профессор Хараватата. Уволился пару месяцев назад. — Аль-Хайтам тяжело выдохнул сквозь стиснутые зубы. Почему его самая идиотская, самая беспочвенная догадка подтвердилась? — Что, Хайтам, не сдал ему какой-то зачёт? Довёл его до греха видом своей всезнающей рожи на занятиях?

— Не стыдно тебе?

— Мне — ни капельки. Это же не я пытался прикончить тебя дважды. Я, знаешь, в некоторой степени этому противоборствовал… Ну так, вроде бы помогал расследованию.

Сайно шутил напропалую. Это могло значить одно из двух: или он чересчур нервничает, или пребывает в прекраснейшем расположении духа. Сайно возбуждённо улыбался; Хайтам редко его таким видел. Распутай аль-Хайтам самолично такое сложное дело, тоже бы улыбался чуть шире привычного — это называлось высшей степенью восторга в его лексиконе.

— Как ты на него вышел?

— Расколол наёмника. Я не буду рассказывать сейчас, приберегу для посиделок. Это длинная история, не успею всё поведать.

— Он не мог указать на кого-то непричастного?

— Слушай, если бы кто-то из моих наставников в даршане оказался моим убийцей, я бы тоже не поверил. Но это было чистосердечное признание. У меня нашлись… слишком значимые рычаги давления. Я отправил матр вперёд, они уже должны были оцепить его дом. Будем надеяться, что старик не сбежал: я слишком долго раскапывал нити.

— То есть… нет никакого убийцы из Инадзумы?

— Нет. Всё оказалось куда как проще, но мне всё равно пришлось попотеть.

Аль-Хайтам устало потёр занывший лоб. Видимо, это укладывалась в голове правда, казавшаяся невероятной. Фарид… Тот самый, пары которого Хайтам не пропускал — такой чести удостаивался не каждый профессор Хараватата…

Когда он накануне просматривал все имевшиеся зацепки, эта версия выглядела ненадёжной и не подкреплённой точными фактами. У Хайтама на руках имелись косвенные улики, но по таким уликам проходил почти любой житель Сумеру. Теперь же, когда Сайно вдруг подтвердил безосновательные подозрения, аль-Хайтам начал видеть во всех деталях смысл, а самое главное — взаимозависимости.

Фарид уволился за пару месяцев до покушения — не очень связанные между собой временные рамки, но что имеется. Видимо, таким образом он решил отвести от себя подозрения. Уволился он по странной причине, к которой у Хайтама тогда не возникло вопросов: старик устал от науки и хочет полностью посвятить время семье. Такое вполне возможно, но… Аль-Хайтам знал этого человека; трудно было поверить, что честолюбивый и амбициозный учёный, пускай и в летах, бросит крупный проект, не доведя его до конца. Связная Фарида, Ясмин, была секретарём Хараватата, где раньше преподавал мудрец. Слабая связь, конечно, но заручиться поддержкой секретаря твоего даршана — самый короткий путь к информации, так что некоторая логика в этом была.

И самое важное. Фарид не появлялся больше в Академии, хотя продолжил курировать своих подопечных, писавших под его началом научные труды, — отличное прикрытие; пока Сайно рыл землю носом, на первых порах допрашивая академиков, настоящий преступник отсиживался дома и совершенно не попадал под подозрение. Что можно спросить со старика, ушедшего на покой, исключённого из бурной академической жизни? Как он может быть причастен к разразившемуся скандалу? Как оказалось, напрямую.

У него было превосходное алиби. Такое, что даже Сайно, умудрявшийся раскрывать самые безнадёжные дела, ничего не мог сделать. Если бы инадзумский наёмник закончил начатое в Порт-Ормосе, аль-Хайтам был уверен, дело бы так и не раскрыли. Их удача, что удалось поймать ниндзя.

И вот теперь Хайтам сидел на вышитой дорогими узорами, но потрёпанной временем софе и прислушивался к разговору, который совсем не был похож на допрос преступника. Скорее, на беседу мудреца и ученика.

Фарид не отпирался. Как только прозвучали первые обвинения — надо сказать, весьма осторожные, — он со всем согласился. Аль-Хайтам предположил, что строить из себя оскорблённого страшной клеветой бедного старика Фариду не дала присущая ему гордость. Такое поведение почему-то заставило Хайтама моментально смириться с истиной.

— Хайтам. Хочешь что-то спросить у человека, охотившегося за твоей головой? — Сайно выглянул из-за приоткрывшейся двери. Аль-Хайтам молча кивнул.

По периметру просторной комнаты стояли матры. Сайно, пропустив его вперёд, заблокировал собой выход. Аль-Хайтам вздохнул; никто не собирался оставлять их наедине. Позади него раздался тихий лязг металла.

— Генерал махаматра, в этом нет необходимости. Я не собираюсь делать ничего противозаконного. — Фарид развёл руками, насколько позволяли наручники.

Хайтам обернулся: Сайно вытянулся, как часовой, и приставил копьё к ноге. Он ничего не ответил на реплику, лишь проскользил глазами от Фарида к Хайтаму и обратно.

Старик сидел на стуле по центру комнаты — непривязанный, но в наручниках. Седые волосы, прямая осанка, ровный цвет лица — выглядел он весьма хорошо. Он смотрел на аль-Хайтама совершенно непроницаемо, как всегда, но без насмешки.

— Здравствуй, аль-Хайтам. Да, это был я. Что ещё ты хочешь узнать?

Хайтам склонил голову. Он не ощущал ненависти или злорадства; с самого начала, едва очнувшись после взрыва, он не испытывал сильных негативных чувств. Досаду и раздражение — вполне. Неослабевающий интерес — трижды да.

— Почему ты это сделал? — спросил он то, что мучило сознание.

— Видишь ли… Я ничего не имею лично против тебя, — проговорил Фарид без спешки. — Ты оказался не в то время и не в том месте. Ты упрочивал свои позиции на должности — наверное, и сам не замечал, как многие свыклись с тем, что «исполняющий обязанности» превращается в нового великого мудреца. Это борьба за власть, не больше и не меньше. Я считаю, что эту должность обязан занимать нужный человек, вот и всё.

— У меня больше нет вопросов, — хмыкнул Хайтам скучающим тоном — и покинул помещение. Он не лгал — озвучил правду; аль-Хайтам потерял всякий интерес тут же, как его любопытство было удовлетворено. Сайно пропустил его без лишних слов.

Выходя на свежий воздух, он услышал сдавленные всхлипы, доносившиеся из какой-то комнаты. Найдя нужную дверь, Хайтам заглянул внутрь: на двуспальной кровати сидела старая, сморщенная женщина и тихо плакала. В углу комнаты бесшумно замер на посту усатый матра, знакомый аль-Хайтаму. Матра отдал ему честь, приветствуя. Старая женщина вскинула голову на этот звук, обернулась к Хайтаму — и с громким всхлипом спрятала лицо в ладонях, что-то неразборчиво бормоча. Аль-Хайтам мазнул по ней ничего не значащим взглядом и удалился. Успокаивать супругу Фарида не входило в его планы.

На крыльце дома он сел прямо на ступени — в мозгу засвербело какое-то воспоминание, что-то связанное с мышечной и эмоциональной памятью… Ах да, точно. Так же он сидел на крыльце Бимарстана после того, как Сайно допросил Ситу. Аль-Хайтам, сбитый с толку её реакцией, приходил в себя — слишком много на него тогда навалилось в одну секунду. Облегчение и усталость — вот, что он тогда ощущал.

А сейчас он невидящим взглядом смотрел в звёздное небо и не чувствовал ничего, кроме желания спрятаться в каком-нибудь укромном месте, где его бы никто не нашёл. Ни убийцы, ни друзья, ни Академия, сгинь она в Бездне со всеми своими проблемами, на которые не хватало одного мозга аль-Хайтама… Может, пусть только Сита будет вместе с ним в этом несуществующем уголке на окраине Ничего. Да и то Хайтам не знал точно: привычка всегда искать одиночества и находить в уединении источник сил была сильнее его… нового душевного состояния.

Остро хотелось минимизировать своё присутствие в социуме; последнее время Хайтам превысил все свои лимиты взаимодействия. Но впереди маячило что-то похуже. Его ждали объяснения с широкой общественностью и, видимо, перестановки в Академии — вновь. Архонты, сколько ещё работы…

Он чуть не заткнул уши ладонями, хотя вокруг стояла разморённая тропической ночью тишина, изредка прорезаемая стрёкотом сверчков. Но от мыслей, работающих бесперебойно и во всех направлениях, невозможно отгородиться. Кому, как не аль-Хайтаму, об этом знать.

***

Аль-Хайтам вернулся в выделенную ему хижину в Гандхарве. Никто ничего ему не сказал на этот счёт, поэтому он посчитал отсутствие возражений за молчаливое согласие. Это было безответственно — оставлять на плечи Сайно все намечавшиеся хлопоты. Однако Сайно тоже ничего ему не сказал — сам направил к Лесным дозорным, предупредив, что возвращаться сейчас в столицу смерти подобно; ему попросту не дадут прохода. В Сумеру планировалась шумиха. Мрачный генерал махаматра возвращался в город с победой — и с преступником, которого достал из-под земли, будто из самой Бездны.

Хайтам принял выделенную ему передышку с искренней благодарностью. Он предпочёл вести себя так, будто никто посреди ночи не показал ему убийцу, над личностью которого аль-Хайтам ломал голову последние недели. Он продолжил изучать всю имевшуюся в распоряжении Лесных дозорных литературу и помогать Коллеи в освоении школьной программы. Хайтам проводил дни в блаженной праздности, не утруждая себя чрезмерной мыслительной деятельностью. Никаких размышлений о случившемся, никаких прогнозирований, никакого глубокого анализа. Занять находившееся в вечном поиске истины сознание оказалось нетрудно: аль-Хайтам приучил себя на эти дни полностью фокусироваться на непосредственно происходящем вокруг. Тактильные ощущения, зрительные образы, работа слуха — всё это занимало мозг так сильно, будто аль-Хайтам стремился воссоздать атмосферу Гандхарвы у себя в голове.

Но скоро такая деятельность — бесполезная и натужная, противная его природе — наскучила Хайтаму; его хватило на два дня. Несмотря на усталость, обволакивающую каждую нервную клетку, он не мог больше игнорировать накопившиеся проблемы. Безделье в тихой хижине в глубине тропического леса не шло ни в какое сравнение с постоянным напряжением, в котором аль-Хайтам жил.

Именно поэтому он стремительно собрался и отправился в Сумеру глубокой ночью на третий день после раскрытия Фарида. В дороге позволил, наконец, мыслям течь свободно — пускай беспокойным, пускай мучительным, пускай запутанным. С каждым новым витком размышлений аль-Хайтам дышал ровнее.

Предстоит сделать официальное заявление от лица Академии — и ещё как-то увернуться от расспросов; наверняка академики будут в бешенстве, когда узнают, что их обманывали, говоря о поимке преступника ранее. Нужно будет всеми силами помочь следствию и перешерстить в очередной раз верхушки даршанов; у Фарида, уважаемого многими, должны найтись единомышленники. Следом, если Сайно добьётся от Фарида подробностей, пересмотреть политику по некоторым вопросам в рамках разумного; пускай аль-Хайтам и был равнодушен к чужому мнению, возмущения не появляются на пустом месте. Потом… ах да, Совет мудрецов… И ещё…

И где-то на фоне всех этих дум великого мудреца маячила она — Сита. С этим вопросом тоже предстоит разобраться. Вот только Хайтам никак не мог решить, какой приоритет ему выставить: выше вопроса о Совете мудрецов? или ниже?

Думать ещё ему не пришлось: стоило аль-Хайтаму открыть своим ключом дом, как он тут же наткнулся взглядом на Кавеха, сгорбившегося над столом в гостиной.

— Кончился твой отпуск? — спросил сосед не поднимая головы. Он медленно прочертил пером по бумаге и только после этого посмотрел на аль-Хайтама. — Мы думали, что ты задержишься ещё.

— Мы? Ты привёл друзей в мой дом в моё отсутствие?

— Знаешь, вроде бы это и твои друзья тоже. И твоя девушка.

— Сита здесь? — Он шумно втянул воздух носом. Кавех почему-то сощурился.

— Да. Тигнари думал, куда её определить, потому что в Бимарстане не оказалось мест. К тому же покажись там помощница пропавшего великого мудреца с ранением, у людей возникли бы ненужные вопросы. Я предложил им обоим расположиться в твоём доме.

— Привет, Хайтам, — хрипло отозвался Тигнари откуда-то с дивана. Он осторожно сел и зевнул. Ну конечно; аль-Хайтам добрался до дома ещё до рассвета. — Сайно говорил, что ты не появишься в городе ещё неделю. Что случилось?

— Не смог сидеть без дела. Какая разница — прятаться от людей в Гандхарве или в собственном доме? В Сумеру от меня будет больше пользы.

— А как же отдых? После всего можно и погреться на солнышке, ни о чём не думая. Твоя «польза» может подождать.

— Не может. — Аль-Хайтам прикрыл глаза. Тигнари озвучивал то, о чём Хайтам думал, бесцельно шатаясь по хижине Лесных дозорных. Произнесённая вслух мысль возымела такой же слабый эффект, какой имела и в сознании. — Да и… Как ты представляешь себе это «греться на солнышке» в глубине тропического леса? Почти всё время я провёл в тени деревьев. В Гандхарве такая густая растительность, что лучи не достают до подлеска… Я же правильно назвал ярус леса?

Кавех и Тигнари негромко засмеялись в один голос, переглянувшись. Хайтам непонимающе повёл бровью.

— Я очень рад тебя видеть, — улыбнулся Тигнари на его замешательство.

— И я, — сказал Кавех, закашлявшись, так что аль-Хайтам не понял, показалось ему или нет. — Хотя твой дом и без тебя — сплошная сказка.

— Я проигнорирую это унижение чести и достоинства и скажу, что тоже рад вас видеть, — ровным голосом ответил аль-Хайтам, не дрогнув ни единой лицевой мышцей.

Вытянувшиеся лица друзей вновь его озадачили. Что же он говорил не так?

***

Сайно в кратчайшие сроки насобирал кучу материала для судебного заседания. Все причастные к замыслу Фарида — связные, информаторы, подготовители — были найдены. Судя по доходившим слухам, генерал махаматра легко раскусил Ясмин, секретаря Хараватата: перепуганная до смерти женщина сдала всех соучастников и значительно облегчила работу следствия. Остальные новости аль-Хайтам получал с переменным успехом: закрадывалось подозрение, что его сознательно ограждают от работы.

Несколько дней он провёл в собственном доме, не высовываясь наружу; как Хайтам и предрекал, разницы между домом и хижиной в Гандхарве не оказалось — затворничество что здесь, что там оказалось одинаковым. С поправкой, конечно, на то, что это было его комфортное жилище, что здесь были его любимые книги, что в доме вечно кто-то шумел, потому что друзья не спешили съезжать. И что в доме находилась Сита.

Кавех в его отсутствие отвёл ей спальню аль-Хайтама. Аль-Хайтам был полностью согласен с таким положением вещей: Сите требовался покой, а его кровать была самой удобной в доме. Хайтам поселился в гостиной вместе с Тигнари. Теперь в жилище, в котором и так с головой хватало шумного Кавеха, проживала целая толпа. Хайтам так и не вывел для себя, что же лучше: вечный гам друзей или скука в Гандхарве. Он одинаково уставал что здесь, что там.

Сита шла на поправку — он понял это сразу же, как увидел её утром своего приезда. Он смутно помнил ночь второго покушения, но откуда-то из рваных воспоминаний всплывало лицо раненой Ситы — мертвенно-бледное и потерянное, словно она шла навстречу смерти. На фоне этой страшной картины она выглядела бодрой, хотя не заметить, как болезненно она осунулась, было невозможно.

Хайтам старался тревожить её как можно реже. Предоставил в распоряжение всю свою домашнюю библиотеку, посоветовал несколько книг, которые можно почитать. Тигнари запретил ей много двигаться, чтобы не разошлись швы, поэтому большую часть времени Сита проводила в постели. Назначил Кавеха ответственным за развлечение болтовнёй; сосед умел из пустоты создать повод для разговора и с лёгкостью увлекал людей. С Ситой они нашли общий язык уже давно, так что, аль-Хайтам видел, им ничего не стоило молоть языками, как закадычным друзьям. Тигнари, самому понятливому из всех, ничего не нужно было говорить: он сам занимался её лечением и даже не забывал про ожоги Хайтама.

Сам же Хайтам… Что ж, между ним и Ситой возникла неловкость. Свои редкие визиты пару раз в день он мысленно оправдывал заботой о её состоянии. Каждое его появление могло означать, что всплыли новые подробности дела — а Хайтам стремился оградить Ситу от волнений. Но… Ему не хватало духу признаться самому себе, что он избегает серьёзного разговора.

Сита делала вид, что ничего не произошло. Аль-Хайтам надеялся, что она считает их ночную встречу обычным сном — но в тайне тяготел к противоположному. Каждый раз, покидая комнату, он надеялся, что Сита первой начнёт разговор, хотя бы намекнёт на него, но она всегда прощалась с ним, нежно улыбаясь и ничего не говоря. Это было жестоко — возлагать на неё ответственность за начало диалога. Но сам он, искренне смущённый встречей во сне Кусанали, не находил в себе сил на этот шаг, хотя и чувствовал, что тот нужен.

Поэтому Хайтам поступал так, как делал всегда, когда ресурсов не хватало на все задачи одновременно — перераспределял приоритеты и откладывал что-то на потом, присваивая этому «потом» конкретное значение. Для разговора с Ситой это «потом» оказалось равным «промежутку времени после того, когда вся эта неприятная история кончится». Размыто, ничего не скажешь.

Друзья не подпускали его к информации о работе следствия, вопрос с Ситой был отложен на потом, поэтому сам аль-Хайтам, измотанный всем чем только можно, взапой читал книги. Уже прочитанные или новые — он поглощал всё, до чего дотягивался. Только цепляясь за буквы, он ощущал под ногами почву — и только в мире страниц и чернил он ощущал спокойствие.

Но вот парадокс: это книжное спокойствие начало ему претить. Будто у него давно имелась альтернатива.

***

— Тебе совершенно не обязательно идти. Я бы даже сказал, что противопоказано, но не обладаю должным уровнем полномочий, чтобы налагать искусственные запреты на свободу воли взрослого человека.

— Ты всё ещё мой начальник. Как хорошая подчинённая, я могу выполнить приказ, если таковой поступит в наиболее ясной форме.

— Нет, я не хочу пользоваться своим положением. Вопрос не касается рабочего процесса и не входит в сферу твоих должностных обязанностей.

— Аль-Хайтам… Ты можешь просто попросить меня. Я ведь шучу, подыгрывая тебе.

Он устало потёр занывший лоб. Хайтам действительно не распознал отчётливо звучавшую иронию — Сита подшучивала над ним, а он и не заметил.

— Ты так хочешь присутствовать на суде?

— Нет, совершенно не хочу. Но там будешь ты. Я должна быть рядом.

— Я справлюсь сам.

— В игнорировании судебного заседания? Не сомневаюсь.

— Сита… Если я просто попрошу, ты не послушаешь?

— Не сегодня, — вздохнула она и очаровательно улыбнулась. — В любой другой день — обязательно.

Неожиданно приблизился день суда. Сайно работал быстро и чисто: после раскрытия Фарида он, видимо, уверился в своих силах и взялся за дело с небывалым рвением. Аль-Хайтам, которого лишили подробных новостных сводок, полагал, что до суда ещё далеко. Но Сайно лично появился на пороге его дома пару дней назад и торжественно возвестил, что следствие завершило свою работу и доказало вину Фарида, а также ещё некоторых лиц, причастных к покушению. Хайтама пригласили на суд; «пригласили», правда, было неподходящим словом. Он был обязан явиться на судебное заседание в качестве потерпевшего.

Кавех от этой новости зашёлся восторженным воплем — почему-то он был рад новостям больше остальных. Тигнари глубоко вдохнул и выдохнул весь воздух из лёгких; весь вечер после этого с его лица не сходило облегчение, читавшееся в каждой черте. Сита, уже передвигавшаяся по дому и часто проводившая время в гостиной, тоже услышала новости из первых уст. Она кусала губы, сдерживая искрящуюся улыбку, но её глаза говорили громче любых слов.

Аль-Хайтам улыбнулся уголками губ, поддерживая всеобщий восторг, но обменялся с Сайно взглядами. Как и генерал махаматра, он прекрасно понимал, что суд — лишь один из этапов. Им предстоит проверить многих академиков и пересмотреть множество подходов. Настоящая работа ждала впереди; Хайтам мог только поблагодарить Сайно за то, что исправление ошибок пройдёт в спокойной обстановке без перманентной угрозы жизни.

В назначенный день Сита спокойно и мягко сообщила, что тоже будет присутствовать на заседании как правая рука великого мудреца и ещё одна пострадавшая. Тигнари кивнул ей уважительно и не наложил никаких запретов — последнее время Сита поправлялась всё быстрее и двигалась всё больше, будто проверяла, где лежат границы её возможностей. Аль-Хайтам с молчаливым возмущением покосился на Тигнари; тот быстро испарился из комнаты, оставляя их наедине.

Сита была непреклонна и, если честно, била контраргументами в цель: Хайтам действительно собирался пропустить мимо ушей всё заседание, присутствуя в зале суда лишь номинально. Он сдался довольно быстро. Сита торжествующе вскинула подбородок и проплыла мимо аль-Хайтама к шкафу. Она удивительно комфортно ощущала себя в его спальне…

— Серьга из тришираита? Я думал, она потерялась той ночью, — сказал Хайтам. Мысленно отметил, что в их совместном сне никакой серьги на Сите не было.

— Генерал Сайно принёс сюда. Кто-то нашёл её при осмотре места преступления, и серьга спустя время вернулась ко мне. — Сита загадочно улыбнулась, рассматривая себя в зеркало. Аль-Хайтам поймал её улыбку в отражении и подошёл ближе, остановившись за её плечом. Только сейчас он обратил внимание, что Сита вставляла серьгу в другое ухо. Мочка второго оказалась порвана — края ранки давно затянулись, но сама она ещё не заросла.

— Больно? — спросил он негромко, осторожно касаясь уха костяшкой пальца.

— Нет. Я не помню, как это случилось. Проснулась уже без серьги и без тебя. — Сита в отражении склонила голову к его ладони, подставляясь под ласку. — Всё уже хорошо.

— Больше не боишься? — вдруг спросил Хайтам, внутренне дрогнув: Сита повернула голову и коротко поцеловала его ладонь. Он вспомнил, как напряжённо она хмурила лоб всё время перед повторным покушением. Как в её движениях появилась едва заметная спешка и резкость — особенно это отразилось на почерке, прежде округлом и аккуратном. Теперь же её лицо было открытым и ясным, как прежде, без единого намёка на волнение.

— Мне больше нечего бояться. Ты рядом, а у меня достаточно сил. Всё позади. — Он скользнул взглядом по её отражению: на шее Ситы, на обычном шнуре, висел её Глаз Бога. Он не горел ярко, не пульсировал вспышками, но его ровный приглушённый свет почему-то действовал успокаивающе. Обняв Ситу со спины, Хайтам зарылся носом в её волосы, поддавшись порыву. Его несильно щёлкнуло током, а запах падисар, вечно сопровождавший Ситу, теперь отдавал чем-то ещё. Кажется, грозой. — Прости, я ещё слабо его контролирую. Частенько бью людей током. После перевязок у Тигнари постоянно шерсть дыбом.

— Знаешь, как называется реакция дендро и электро? Катализ. У неё хороший потенциал. — Сита громко фыркнула на его лекторский тон.

— Проверим на практике после всего, — улыбнулась она так лукаво, что аль-Хайтам даже потерялся. Он хотел задать наводящий вопрос, весьма бестактный, но услышал за дверью громкие шаги Кавеха. Хайтам отскочил от Ситы быстрее, чем дверь распахнулась.

— На выход, на выход. Рискуем опоздать. — Кавех тактично протиснулся в комнату боком, закрыв себе глаза ладонью. Не услышав никаких шумов, заглянул в щёлку между пальцами: — Не помешал? Ну и хорошо. Давайте скорее, только вас и ждём.

Хайтам вздохнул. Пережить ещё один день — а потом… Неважно, сколько ещё работы впереди; пережить этот день, и станет легче.

***

Сита была права: он не слушал. Вернее, слушал, конечно: с его исследовательским вниманием из поля зрения не ускользала ни единая деталь. Но аль-Хайтам предпочёл нарочито игнорировать происходящее вокруг и оставлять любые комментарии при себе. Он был нем и не удостаивал участников суда даже взглядом, а высказался лишь один раз, когда его вызвали. И то его показания звучали сухо и коротко; какой смысл распинаться там, где и так всё было ясно? Его пытались убить дважды, и оба раза по разным причинам он помнил весьма смутно. Именно он, аль-Хайтам, был отправной точкой расследования; дальше — забота других.

Он вспоминал, с каким оживлением распутывал эту неразрешимую загадку вместе с Сайно. Но загадка была разгадана, и Хайтам допытался до главного — до мотива, который побудил Фарида прибегнуть к убийству. Он тут же охладел ко всему, что касалось покушения, и вскоре начал испытывать раздражение. Суд был необходим, Хайтам прекрасно понимал — жаль, что без его присутствия никак не обойтись.

Аль-Хайтам больше беспокоился о состоянии Ситы, чем о том, как проходит судебное заседание. Они сидели рядом: он — держа книгу, которую читал исподтишка, она — с прямой спиной, так долго, что у Хайтама давно бы заныли от такого положения плечи. Сита покачивалась на стуле взад и вперёд, успокаивая себя этим движением. Аль-Хайтам незаметно взял её за повисшую ладонь и держал до самого конца, несмотря на то, что рука у неё вспотела от волнения и так и норовила выскользнуть.

Она была бледна, на лбу выступила испарина. Хайтам беспокоился, что ей тяжело долго сидеть; Сита на его предложение покинуть зал Академии только повела плечом и неровно улыбнулась. Наверное, ей было больно, но она не издала ни звука, высидев положенное время.

Здесь было слишком много людей; Хайтам предпочёл бы, чтобы заседание прошло в закрытом формате, но Сайно настоял на публичном деле. Помимо толпы зрителей, в ходе судебного процесса принимало участие множество людей: генерал махаматра со всеми своими помощниками, Тигнари и Кавех, участвовавшие в задержании убийцы, некоторые члены академии, работавшие на Сайно. К преступлению приложили руку несколько связных, включая секретаря Хараватата Ясмин, около десяти исполнителей, помогавших с координированием и подготовкой, инадзумский ниндзя по имени Такаши и бывший академик Хараватата Фарид. Иных причастных мудрецов не нашлось. Хайтам не сомневался, что у Фарида были сторонники. Они не приложили руку к убийству, не работали на старика, но его идеи точно кому-то импонировали. С этим предстояло разобраться лично великому мудрецу, и что-то подсказывало аль-Хайтаму: бороться с идеями в головах намного сложнее, чем ловить за руку задумавшего убийство старика.

Он пропустил мимо ушей почти всё. Взятая в последний момент книга о принципах стихосложения разных тейватских культур оказалась весьма интересной. Исследователь затронул даже произведения минувших эпох: аль-Хайтам долго читал раздел про особенности сочинений поэтов древней Ремурии. Перетянуть его внимание смог только негромкий голос Фарида. Хайтам послушал старика пару минут ради приличия, но, убедившись, что тот не сказал ничего нового, снова уткнулся в книгу.

Ненадёжный «исполняющий обязанности великого мудреца». Необходимость нового подхода к управлению Академией после дела Азара. Недовольство политикой, проводимой по некоторым вопросам — в частности, распределением финансов между даршанами. Фарид строил свою защитную речь на обвинениях — нехорошая стратегия, свойственная проигравшему. Не такое Хайтам ждал от уважаемого мудреца Хараватата.

«Это борьба за власть, не больше и не меньше», вспомнились его слова. Аль-Хайтам стал заложником своего положения. Кто-то вроде Фарида увидел в нём лёгкую мишень, от которой нужно избавиться, чтобы навести свои порядки и возглавить Академию. Если бы эти идиоты знали, что он никогда не планировал удерживать власть в своих руках слишком долго и всё это время планомерно подготавливал почву для выдвижения нового великого мудреца…

«Знаешь, почему сумеречные птицы становятся лёгкой мишенью в тропическом лесу? Они слишком привлекают внимание, не осознавая этого».

Хайтам медленно поднял глаза со страницы; он успел перейти к обзорному изучению памятников поэзии Каэнри’ах. Долю секунды он был уверен, что увидит у кого-нибудь на плече кристальную бабочку. Но нет: Нахида тоже присутствовала на заседании, возглавляя коллегию судей. Она смотрела прямо ему в глаза через весь зал.

Он хотел сказать, что Нахида не права, и окрас сумеречных птиц — отличная маскировка в условиях пёстрых джунглей, а их естественные враги, тигры-ришболанд, не распознают столько цветов… Но понял, что, если скажет это вслух, решив пообщаться с Архонтом посреди суда, его сочтут сумасшедшим. Хайтам показательно закрыл книгу, прочитывая в отвлечённых речах Нахиды намёк.

— Высшая мера наказания. Будет доживать свой век за решёткой.

— Ага, вместе с инадзумцем. И почему его не передали своим? Эти Сюца… Сюклюм… Сюба…

— Ты не понимаешь, что ли? Его вернут Сюмацубан, так те его тут же прирежут. Правильно решили, пусть сидит в тюрьме здесь.

— А девчонка его?

— Властительница Кусанали ребёнка не обидит… Пристроит куда-нибудь. Всяко лучше, чем при отце-убийце быть…

Аль-Хайтам со вздохом качнул головой. Он пропустил всё, что только можно, но нисколько не жалел по этому поводу. Обвёл глазами зал: люди гомонили, возбуждённые раскрытым преступлением. Сита на соседнем кресле, всё такая же прямая, как жердь, прикрыла глаза слабой ладонью. Где-то вдалеке замер каменным изваянием Сайно, наблюдающий за тем, как выводят осуждённых.

Можно вздохнуть спокойно — сколько позволят срастающиеся рёбра.