На рассвете он бесшумно выскользнул из ритуального бюро, чувствуя, как погружённые во мрак стены давят. Чжун Ли мог только, сцепив зубы и напрягшись всем телом, сдерживать дрожь.

Никогда и ничто не могло довести прежде могущественного Архонта до совсем уж человеческих эмоций — слёз, крика боли. Всё то, что намеревалось разодрать ему глотку (в бытность его божественности такого не существовало), застревало в ней намертво. Чжун Ли по сравнению с Мораксом был слаб, и тонок, и беспомощен. Смертное тело, такое восприимчивое к душевному аду, крупно дрожало, как в ознобе.

Но даже оно не смогло вышибить из его глаз слёзы.

На террасе Юйцзин, возвышавшейся над остальным городом, он впился ледяными пальцами в перила, полностью погружённый в холодное утро, но совершенно слепой к миру вокруг. С ним творилось что-то страшное, Чжун Ли знал это. Всё то, что он упрямо сносил, будучи Архонтом, грозилось изничтожить его хиреющий дух.

Моракс умел справляться с тяготами небожителей. Моракс был мудр, бесконечно терпелив и могуч. Моракс был готов к тому, что жизнь бога — это вечная ходьба по ножам.

Чжун Ли не умел. Смертный не был готов к тому колоссальному, что осталось от божества. Смертный даже не был готов к человеческим страстям.

Хуже всего было то, что он почти не помнил, с чем имел дело. Громадные пробелы, образовавшиеся в памяти, сводили с ума. Эрозия это или ограниченность человеческого тела — уже не пугало и не имело значения.

Так творец ловит в полёте, удерживает кружевной сетью скользящую мысль. Она вертится на языке, носится вокруг, но никак не желает собраться воедино и озарить сознание. Причиняет боль, мучает далёким узнаванием — и исчезает, не оставив даже послевкусия.

Чжун Ли хотелось расцарапать воспалённый мозг. Смертное сердце заполошно колотилось в грудной клетке; оно знало, с чем имело дело, и неважно, как давно это было. Оно млело, барабанило, замирало без движения — оно упивалось остротой чувств и эмоций, недоступной богу. Это было так притягательно, и разрушительно, и до великого прекрасно, и мучительно — его прошлое оказалось таким насыщенным, каким никогда не виделось каменному богу.

Но он всё равно оказывался слеп. Его сердце отзывалось на малейшие движения души — но что стояло за этим? Бесплотные, прозрачные образы не обрастали плотью. Они были лишь отзвуком отзвуков, эхом эха.

Чжун Ли не помнил ни лица, ни голоса, ни улыбки, ни жестов. Зато Чжун Ли помнил тепло, трепещущее во всём его теле, божественную по силе нежность и застарелую, почти убаюканную, но рассвирепевшую и безутешную теперь боль. И некуда было от неё деться. Теперь она жила в нём и стачивала по крупицам, и не давала ответа, что же делать.

Была ли вообще когда-то на свете безгранично мудрая богиня? Нынешний Ли Юэ не помнил о ней. Древний Моракс ощущал вину; это он позволил ненадёжной смертной памяти забыть. Чжун Ли был вынужден нести это бремя в одиночку.

— Доброе утро, господин Чжун Ли, — донеслось как сквозь вату. Он рефлекторно повернул голову на звук, но не разобрал, кто говорит. С усилием смежил веки, чтобы согнать с сухих глаз непроглядную пелену. Нечётко проступило свежее лицо госпожи Воли Небес. — Ли Юэ поразительно красив на рассвете, когда в нём прерывается жизнь. Должен ли Город Контрактов вообще когда-то спать?

— Доброе утро, госпожа Нин Гуан, — ответил он вежливо, собирая волю в кулак. Он едва ли мог сохранять лицо, на это ушли все силы. Его вновь затрясло; понадобилась стальная выдержка, чтобы выглядеть сносно. — Это живое существо, несмотря на идеалы, потворствующие вечной жизни. Любому сущему нужен сон.

— Вы как всегда точны в сути, но туманны в изложении, — усмехнулась она беззлобно. Чжун Ли крепко зажмурился, чтобы перестать видеть в статной, властной женщине — маленькую босоногую девочку, продающую ракушки, рыбу и фрукты. Человек слишком изменчив. — Господин Чжун Ли, раз уж Вы здесь… Не подскажете, что это за вещица? Я заплачу за консультацию.

— Это лишнее, не…

Он обомлел и не сумел скрыть изумления. От макушки до пят его пронзило осознание.

— Моряки подняли со дна. Всё ещё разбирают то, что осталось от прошлого Нефритового Дворца, и находят иногда то, что ему не принадлежало. — Нин Гуан пристально следила за его реакцией. Внимательные, нечитаемые глаза засекали каждое движение. — Вы ведь сами знаете, как глубоки и таинственны морские воды.

Чжун Ли перехватил её взгляд. По нему совершенно нельзя было судить о том, что у этой женщины в голове. Уповать оставалось лишь на её тон. Нин Гуан догадывалась, кто он такой, и уж точно знала: он понял, что именно держит в руках.

Он аккуратно, словно реликвия рассыплется от дыхания, повернул её вокруг своей оси. Сколотые, изъеденные морской солью грани всё ещё хранили свой прежний облик, если напрячь воображение.

— Это древнейший экспонат, — сухо отозвался Чжун Ли, словно читал лекцию. Сердце с хрустом проламывало грудную клетку. — Времён Войны Архонтов, не позже. Похожа на… головоломку.

— Головоломку? — совершенно справедливо удивилась Нин Гуан. Даже её маска непроницаемого спокойствия дала трещину. Впрочем, она быстро напустила на себя степенный вид: — Во сколько Вы её оцените?

— Во много миллионов моры. Несколько десятков… Или сотен, — пробормотал он, хотя сам думал: «Ни во сколько, такое не измеряется морой».

— Занимательно, — торжествующе улыбнулась она. — Позвольте… Благодарю. — Передавая хрупкую реликвию, Чжун Ли ощутил, как рвутся внутри него тончайшие, истлевшие нити. — Я совершенно не знала, что с ней делать, поэтому решила использовать как катализатор. Поразительно, с какой лёгкостью и точностью она концентрирует энергию. — Головоломка тускло мерцала между изящных ладоней. Проводившая Гео элемент, она испускала слабые, как глухие подземные толчки, волны. Чжун Ли не знал, можно ли считать это кощунством, — но символ махровой древности отлично смотрелся в виде оружия. — Я в раздумьях, господин. Этой головоломке определённо нужна реставрация, чем я и займусь. Но вот стоит ли оставить её у себя или выставить на аукцион…

Чжун Ли остановил свой взгляд на Воле Небес. Реликвия в её руках совершенно естественно резонировала с влитой Гео энергией. Вся фигура властной, сильной женщины озарялась мягким свечением, скрадывала острые грани её характера и наполняла каким-то внутренним светом.

Пазл в голове начинал складываться — неверяще и смутно.

Госпожа Нин Гуан любила глазурные лилии; Нефритовый Дворец всегда был заставлен вазами, из которых выглядывали нежные головки. Госпожа Нин Гуан была упорна и поразительно умна; от её усилий склонились бы и горы. Госпожа Нин Гуан так умело пользовалась воскресшей из небытия головоломкой, будто она всегда принадлежала ей.

Что если…

— Я в любом случае получу выгоду, — хмыкнула она с лукавой улыбкой, расцветшей на тонких губах. Взгляд карих глаз был строг и отчуждён, как и всегда, несмотря на явное радушие. — Не всегда польза выражена в море.

Это не она.

Глазурные лилии — знак космического богатства их обладателя, настолько трудно их найти. Иметь целые букеты, которые сменяются тут же, как прошлые завянут, — прихоть. Госпожой Нин Гуан руководит хладнокровный расчёт, её незаурядный ум направлен на преумножение богатства.

А головоломка… Она была так стара и хранила такую волю исчезнувшей в небытии богини, что воспользоваться её мощью в качестве оружия не сможет только дурак.

— Бесспорно, — обронил Чжун Ли, чувствуя, как тает в нём мимолётное воодушевление. — Госпожа, могу ли я заняться реставрацией?

— Назревает отличная сделка, — улыбнулась Нин Гуан гордо. Её глаза загорелись алчным огоньком. — Я надеялась, что Вы предложите свою кандидатуру. Вряд ли я могу доверить такой антиквариат кому-то, кроме Вас.

— Да будет так, — низко и внушительно прогудел его голос — как и всегда, когда речь заходила о контрактах.

***

Гуй Чжун хохотала так легко и от всего сердца, что Моракс от смущения не смог выдавить ни звука. Богиня заливалась смехом. Вокруг была слякоть и сырость — на долину Гуйли налетели промозглые осенние дожди. Они сидели на раскидистом дереве цуйхуа, и ледяной дождь капал с густой кроны за шиворот. Гуй Чжун устроилась рядом так вальяжно, что Моракс расслабился сам.

Но только до того момента, как она начала над ним потешаться.

Шли первые десятилетия их контракта. Фундамент их города был заложен, люди, как ростки, дали первые побеги. Но вокруг всё ещё бушевала жестокая война. Бог-полководец тогда не знал ни тепла, ни мирной жизни. Он жил битвами и сам был битвой, гремевшей во весь опор. Бог-война был свиреп и твёрд; он знал, что может выдержать даже небосвод, если тот рухнет. И убить он мог кого угодно.

Мгновения между одним боем и другим, наступающим прошлому на пятки, он изнывал от нетерпения. Буйная сила требовала выхода.

В один из пасмурных дней, когда они задавили любую опасность вокруг и ждали следующей волны с каждой стороны света, Моракс вытащил затейливую игрушку, которой богиня скрепила их контракт.

Ну что ему, богу-буре, — игрушки? Ребячество.

Отчего-то он захотел решить головоломку. Гуй Чжун, торжественно вручая её, выглядела загадочно. Уже это пробудило любопытство, которое не интересовало ничего, кроме войны.

— И как на вкус? — вытолкнула Гуй Чжун из себя со смешками. В её глазах плясали озорные искры. Моракс хмурился ей в лицо, не желая стыдливо отводить глаза.

— Никак, — пробормотал он. Как зверь, столкнувшийся с необъяснимым, он начал со звериного — с органов чувств. Кто же знал, что богиня подглядывала?

— Это «Память о пыли», — принялась объяснять Гуй Чжун. Уголки её губ всё ещё хранили улыбку, как бы она ни старалась сохранять лицо. — Тебе только нужно подобрать к ней ключ, и загадка решится.

— Какой ключ? — хмыкнул он. Моракса не прельщали умственные парадоксы, которые так обожала мудрая богиня.

— Какой-нибудь, — бесхитростно пожала она плечами. — Сложное с виду не обещает сложное в сути. Вот и всё.

Моракс болезненно прикрыл глаза. Гуй Чжун обладала выдающимся умом. Он никогда не решит то, что даже осознать не может.

Сверкающая, собранная в сложную фигуру «Память о пыли» грела руки, несмотря на то, что состояла из сочленений, вырезанных из камня. Она была напитана такой энергией, словно обладала разумом и могла сама дать ответ. Но каменная головоломка оставалась безмолвна. Наблюдающая за ним богиня — тоже.

— Помни меня, Моракс, — обронила она неожиданно грустно. — Помни — и тебе дастся не только этот замо́к, но и все невзгоды.

Он был так увлечён, ощупывая причудливую загадку, что не обратил внимания.

Но одарил её взором, сулившим вечное присутствие рядом.