Он ощутил её присутствие, едва очнувшись. Ни звука, ни движения — лишь подсознательно. Он долго лежал, не решаясь открыть глаза — боялся, что теплившееся внутри чувство исчезнет и оставит его ни с чем, опустошив.

Но когда всё же поднял веки, она сидела рядом, на его постели. Солнечный свет, бивший в спину, не давал заглянуть ей в лицо.

Это не было похоже на все его предыдущие сны. Истлевшие, разбитые на хрупкие осколки, они были тусклыми и всегда воспроизводили то, что уже было в действительности. Иногда повторялись, меняя детали, — словно разыгрывали сами себя в театральной сценке. Он всегда знал, что это — отрывки древних историй, частью которых он сам был когда-то.

То, что он видел сейчас, не происходило в реальности. Это был самый настоящий сон, какие обычно видят смертные, не обременённые вековой ношей. Обычный смертный сон со всеми его условностями и странностями.

Он должен был ощутить облегчение: чертовка память устала изматывать его по ночам, воскрешая раз за разом то, что точно было, но никогда больше не произойдёт.

Но ощутил лишь горечь, разлитую в воздухе, как плохие тяжёлые духи. Горечь, которая осела на сердце и на всём, что было в его комнате — там, в реальности, вне этого видения.

Вопреки неистовому желанию присвоить себе её образ, пускай даже здесь, он не осмелился поднять глаз, даже когда солнце, склонившись к горизонту за мгновения, перестало слепить.

Он должен был сказать слишком много.

Но услышать хотел в тысячу раз больше.

Светило за окном, запнувшись, сделало ещё один стремительный круг, и в очередных сумерках своего сна он решился взглянуть.

У него было много имён и много обликов — столько, что все не упомнишь. Многие из них появились после её смерти: их разделяла непреодолимая преграда из тысяч лет и миллионов событий. Она даже не знала, что он взошёл на один из Небесных престолов и отрёкся от него.

Зато у неё всегда было лишь одно имя и один образ, который наконец-то явился ему полностью.

Гуй Чжун мягко улыбалась бескровными губами, и даже глаза её, тёмно-карие, отражали эту улыбку, в которой теснилось множество чувств. Её длинные пепельные волосы, словно кто-то осыпал их золой, нежным ореолом светились вокруг склонённой головы, когда неугомонное светило за окном входило в зенит. Как только, спустя несколько мгновений, солнце сменяли звёзды, этот венец света исчезал — но вместо него в темноте мерцали её глаза. Она гладила его запястье, трогала переплетение синих вен под кожей — фарфоровые пальцы, воздушные движения. Высокая, тонкая, вся словно собранная из плавных линий — и очень хрупкая, будто готовая обратиться пылью в любую секунду.

Моракс коротко зажмурился, пытаясь сосредоточиться на ощущениях. Не выходило; он не чувствовал её прикосновений, и даже кровать не прогибалась под её весом. Среди шума города за окном он не различал её дыхания.

Рекс Ляпис посмотрел на неё — долго, терзаясь глухой тоской и негасимой любовью. Даже этому он был рад, как будто вновь завершил Войну Архонтов в этих землях. Карие глаза, до боли знакомые, отвечающие ему взглядом, которого он не видел столько времени, медленно исцеляли его душу, израненную тем, что он видел в Долине Гуйли.

Смертный Чжун Ли катал на языке слова, которые никак не мог произнести непослушными губами. Что стоит сказать своей скорби, когда встречаешься с ней лицом к лицу? Как не утонуть в вине, которая отравляет и парализует даже эти ценные моменты?

Всё, что приходило на ум, не стоило даже её ногтя — тут же ссыпалось в прах, как только он набирал в грудь воздуха, чтобы начать. Всё, о чём думал Гео Архонт, чему он научился за столетия жизни без неё, вдруг стало нелепым и смешным.

Наверное, древний Моракс, бог-копьё, справился бы лучше — и с болью, горевшей огнём, и со словами, с которыми, неуклюжий, он едва совладал.

Но мудрая богиня взяла всё в свои руки — эта её привычка не изменилась. Пока Властелин Камня пытался прикоснуться к её ладони, но хватал лишь воздух, она сказала едва слышно:

— Камень оказался очень податлив ветрам и водам, когда руки отпустили его. — Он онемел от знакомой фразы, пронзившей его насквозь и дыхнувшей забвением. — И сильно изменился. — Гуй Чжун оставила невесомый поцелуй на лбу; Гео Архонт выдохнул стон боли. Этот сон, такой реальный, разрывал завесу между тысячелетиями, мирил жизнь со смертью — но даже это не позволяло вспомнить, какой была на ощупь её кожа. Богиня одарила его улыбкой, ободряя: — Я счастлива, Моракс.

— Но ты жалеешь? — смог он выдавить — и вдруг ощутил себя невыносимо древним, как сам мир.

— Жалеют ли волны о том, что разбиваются в пену о скалы? — Она тихо рассмеялась. Чжун Ли задрожал, чувствуя, что с ним творится необъяснимое: горло сжало тисками, а глаза запекло. — Нельзя роптать на судьбу, Моракс. Даже боги тяжело управляются с ней.

Он почувствовал, что его выталкивает из сна обратно, в реальность. Рванулся на постели, двигаясь медленно и вязко, увидел, что за окном солнце беспрестанно скакало от горизонта к зениту, как заведённое, отмеряя какие по счёту сутки внутри этого мгновения. Протянул к ней руки в молящем жесте — подай знак, что не исчезла, не покинь меня, позволь любить тебя ещё немного, прости мою слабость и мою силу, не защитившую тебя от смерти.

Даже если это были проделки сознания (он наивно противился этой мысли) — это была настоящая Гуй Чжун. По истаявшей улыбке Моракс-Чжун Ли знал, что она прочла его, вновь оказавшегося в плену слов и смыслов, по одной только тишине и взгляду.

Проваливаясь сквозь эпохи и пространства, он уже знал: это было прощание, необходимое, чтобы упокоить его метущуюся душу.

Не ищу тебя, знаю: тебя здесь нет.

***

— Господин Чжун Ли! Господин! Чжун Ли! — Голос Ху Тао взвился до потолка. Он болезненно поморщился, обессиленный и иссушенный до дна, но губы против воли дрогнули в улыбке. — О, Архонты! Знаете, как я испугалась? Где бы я нашла другого такого консультанта — нет, где бы я нашла другого Чжун Ли?! — Чжун Ли наблюдал из-под прикрытых век: Ху Тао металась по его комнате, открывала шторы, взбивала одеяло у него в ногах, закрывала шторы, гремела чётками. Впилась в него взглядом, почти обвинительно: — Я впервые рада, что меня лишили работы: за Ваши похороны пришлось бы платить из денег бюро!

Он слышал, что голос у неё, громкий и возбуждённый, трескается. Да и подвижная мимика плохо поддавалась ей: уголки губ тянуло вниз, а открытый взгляд кричал о том, что облегчение вызвало совсем не то, о чём она говорила.

— Ху Тао, — прохрипел Чжун Ли, с трудом возвращая себе возможность говорить, будто во сне он разговаривал на чужом языке, а сейчас вновь привыкал к родному наречию. Он улыбнулся ей — по-отечески, лаская взглядом. — Я отработаю дни больничного, извини. Хочешь, проконсультирую насчёт своих похорон?

— Да ну тебя! — рыкнула она, смущённая и злая, и рванула прочь из комнаты. Несмотря на топот и пыхтение, Чжун Ли услышал из-за двери: — Я принесу воды!

Да, это было первым правильным действием после целебного сна: оборвать ненужные формальности с этой девочкой, которая так забавно пеклась о нём. Прекратить держать дистанцию, словно отдалиться от людей — это отличное решение.

— Сезон шелковицы уже прошёл — и как бы я его хоронила, а? Не мог, что ли, на пару месяцев раньше слечь? — Он громко рассмеялся, хотя ему едва хватало воздуха, чтобы Ху Тао слышала. Странный, безобидный для него юмор словно вдохнул в Чжун Ли жизнь почти так же, как неистощимая энергия этой юной особы.

Пока она бегала, Чжун Ли быстро утёр глаза слабой ладонью. Мокрые.

Так и потекли один за другим тягучие дни, которые он провёл в постели. Взрыв в усыпальнице окончился для него переломом рёбер и тяжёлым, сипящим дыханием, за которое долго приходилось сражаться с ноющей болью. Лечивший его господин Бай Чжу почему-то упорно не применял дендро глаз бога, хотя обычно физические увечья он исцелял именно с его помощью. По тому, как хитро щурилась змея на его плече и как сам мужчина медленно перевязывал ему грудную клетку, тщательно растирал мазью кровавые ушибы, Чжун Ли смекнул: подозрения о его истинной сущности ползли среди знакомых людей тихим шепотком. Нет, никто не пренебрегал его здоровьем — но и не стремился облегчить боль, словно показывал смертную жизнь без прикрас.

Ци Ци, хвостиком ходившая за Бай Чжу, знакомилась с ним семь раз. Она протягивала ему потрёпанный блокнот, куда Чжун Ли терпеливо вписывал своё имя рядом с именем Люмин. После того, как Ци Ци сделала его маленький смешной портрет — нахмуренная, деревянная, со стеклянными глазами, как у куклы, — проблем не возникало. Время от времени она только называла его Ли Чжун, но в остальном вела себя безукоризненно.

— Как дела у Сяо? — спросил он в один из дней. Ци Ци попросила нарисовать для неё зяблика. Чжун Ли не отказал, хотя от боли, когда Бай Чжу затягивал бинты, немели руки.

— Спроси у Люмин, когда навестит тебя, — ухмыльнулся Бай Чжу. Чжун Ли дёрнулся, и клюв зяблика превратился в строгую линию. — Опекает его в Ваншу.

— Хорошо, спрошу иначе: жив ли один рыжий юноша?

— А, Предвестник-то? Я лечу его в хижине. К нему она наведывается несравненно реже. — Мужчины, не сговариваясь, разделили усмешку. — Оба потрёпаны, но жить будут. Лучше думай о себе и больше спи. Ци Ци занесёт тебе травяной сбор для крепкого сна. — Он перегнулся через плечо Чжун Ли, удовлетворённо хмыкнул. — После такого зяблика она даже рискнёт зайти в Ваншэн, когда здесь будет госпожа владелица.

— Дай посмотреть, — пробубнила Ци Ци и забралась к нему на постель. Чжун Ли с улыбкой заметил заинтересованный блеск в застывшем взгляде. — Красивый.

Он не стал говорить, что беспокойный сон — не следствие болезни. Впервые за долгое время Чжун Ли не мог смириться с тем, что утратил что-то навсегда. Каждую ночь он надеялся на встречу или хотя бы воспоминание, которое могло бы унять душевную боль.

Но отныне он проваливался в густую дрёму, не видя снов. Словно терял сознание каждую ночь. Он спал крепко и спокойно, восстанавливая силы день ото дня, но терзался сомнениями.

Впрочем, погрузиться в себя ему не давали частые гости. Помимо лекаря и его маленькой помощницы, Чжун Ли навещали Люмин и Паймон. Он протянул руку к букету цветов цинсинь; нежные головки поникли, а у некоторых совершенно варварски были отгрызены лепестки. Чжун Ли улыбнулся, вспоминая их последнюю встречу.

— Ты странный, — с порога заявила тогда Паймон, вплывая в его комнату. Звёздный шлейф тянулся за ней по воздуху, рассыпаясь блеском. — Валяешься уже неделю. Ты же бог, почему не сделаешь «дыщ», «бах», «бум» и не станешь, как новенький?

— А почему не «бум шака лака»? — хмыкнула Люмин и потрепала спутницу по щеке, выразительно поднимая брови. Чжун Ли усмехнулся уголком губ. Его забавляла бесцеремонность Паймон и назидательность путешественницы, пытавшейся сгладить углы.

Паймон в упор не видела намёка:

— «Бум шака лака» — это изюминка еды! А я про другое «бум», божественное!

— Потому что я смертный, Паймон. Смертные не умеют сращивать кости по щелчку пальцев, — улыбнулся он, пока малышка не растеклась довольной лужицей при мысли о еде.

Люмин многозначительно кашлянула. Только после этого Паймон встрепенулась и протянула ему букет:

— Это тебе, — пробурчала она. Чжун Ли с благосклонным кивком принял душистые, пахнущие ещё горными вершинами цветы. Слегка нахмурился: у некоторых не было лепестков, словно их сгрызли. — Эй, не смотри так на Паймон! Гань Юй говорила, что ест цветы цинсинь, Паймон тоже хотела попробовать!

— И как на вкус? — не сдержал он тихого смешка. На секунду у Чжун Ли дрогнуло нутро; одно его воспоминание начиналось этими же словами. «И как на вкус?» — вытолкнула Гуй Чжун из себя со смехом, наблюдая, как Моракс пытается попробовать на зуб «Память о пыли». Он тряхнул головой, избавляясь от наваждения.

— Горькие, как лекарство. Противно! — Малышка скривилась. Вопрос о том, почему же так много лепестков отсутствует, раз ей не понравилось, Чжун Ли решил оставить при себе.

— Паймон, тебя звала Ху Тао, посмотришь?

— Эй, если тебе надо поговорить с Чжун Ли наедине, можно сказать об этом прямо, Паймон поймёт! — топнула она ножкой по воздуху и, не дожидаясь объяснений, вновь скрылась в коридоре.

Чжун Ли вздохнул, вдыхая запах цветения и успокаиваясь. Маленький ураган промчался по его комнате, разгоняя уныние постельного режима. Несмотря на шум, такой несвойственный смертному Чжун Ли, он был рад.

— Как обычно: нагрубит, а потом вдруг явит чудеса проницательности. — Люмин скрестила руки на груди. — Извини, Чжун Ли. Она не со зла.

— Я понимаю. — И это была чистая правда: смертный Чжун Ли намного лучше разбирался в людях и иных сущностях. Не чета древнему Мораксу. Он тут же пошёл в словесную атаку: — Как Сяо?

— Уже в порядке, — помявшись, пробормотала путешественница. Он намеренно впился в неё взглядом. — Тарталье повезло меньше, но Форма Духа уберегла его от серьёзных травм. Набирается сил, как и ты.

— Какое сокровенное зрелище: уязвимый Предвестник Фатуи. — Чжун Ли тут же пошёл на попятную, заметив разгневанный огонёк в золотых глазах: — Я пропустил всё самое интересное, правда?

— Ты пропустил драку двух мальчишек, только и всего, — безжалостно отрезала Люмин.

— И кто из них злит тебя сильнее? — Он с трудом удерживал улыбку, грозившую коснуться губ. Нахмуренная из-за «драки двух мальчишек», немного растерянная и смущённая, неземная странница из других миров была похожа на обычную девушку, вокруг которой разгорелась любовная война.

— Оба хороши, — тут же завелась она. — Просто возмутительно! Ладно Чайльд: ему лишь бы кулаки почесать… Но Сяо! Древний Якса, непоколебимый и спокойный — а туда же… Что ты так на меня смотришь, Чжун Ли?

Что Сяо, что Люмин были просто очаровательны. Нежное чувство делало с бессмертными существами что-то волшебное.

Как жаль, что век его счастья оказался короток и пришёлся не к месту — тогда, когда он был не готов.

***

По ночам Чжун Ли продолжал работать над «Памятью о пыли», едва уцелевшей в инциденте. Он старался не вспоминать о том, что произошло. Фатуи провели неудачный эксперимент по воскрешению божества — вот и всё, что он сохранил в памяти о том дне.

Ему явно нужно было время, чтобы любая мысль о Гуй Чжун перестала царапать внутри. В прошлый раз потребовались годы — но то был бог-камень, запечатавший в себе скорбь, как горная порода. Теперь же он, смертный, был восприимчив к переменам.

Работа над реликвией позволяла не думать ни о чём. «Память о пыли», словно жалея его, больше не подбрасывала никаких воспоминаний, хотя заточённая в ней сила, последний след Гуй Чжун в этом мире, никуда не делась. Он до сих пор ощущал её тепло на гранях — и верил, что это прикосновение сквозь тысячелетия.

В один из рассветов, которые он встретил за работой, Чжун Ли решил головоломку.

Не произошло ничего сверхъестественного, мир не перевернулся, ему не открылись тайны бытия. Разрозненные подозрения слились воедино, и разгадка вошла в его сознание просто, как будто Чжун Ли давно о ней знал.

Может, Гуй Чжун всего лишь не хотела раствориться в течении времён. Может, она уже тогда знала, с чем столкнутся божества, разменивая одно тысячелетие за другим. Но «Память о пыли», которая не несла в себе ничего, кроме тающего отпечатка сил богини, стала спасением Моракса от эрозии. Бесценная память о Гуй Чжун придавала в общем-то бесполезной каменной фигуре смысл. Один только взгляд на реликвию пробуждал воспоминания, а самое главное — чувства, теперь доступные смертному созданию во всей полноте. Только они могли уберечь божественную память от распада.

Он знал: эрозия неминуема, и даже эти потуги когда-то окажутся бесполезны.

Но пока… Пока Гуй Чжун сияла в его памяти яркой звездой. Пока он помнил о ней — и не терял себя.

***

— Госпожа… Так как я выполнил свою часть сделки, хочу предложить Вам иной контракт. Я бы хотел выкупить головоломку лично у Вас, без аукциона, а взамен создать её полную копию.

— Уж не связано ли это с тем, какой переполох произошёл в Долине Гуйли?

— Не уверен, что знаю, о чём идёт речь.

— Бросьте, господин Чжун Ли. Это была самая нелепая ложь; странно слышать её из уст такого умного человека, как Вы. Я могу перечислить Вам минимум шестнадцать улик и свидетельств очевидцев, которые подтвердят, что Вы были там в ту ночь.

— Признаю поражение.

— Я хочу выслушать Вашу версию событий — а там подумаем, какую цену назначить. Пока я думаю примерно о тридцати миллионах моры.

— Часть покроет Банк Северного Королевства.

— Чудесно! Тогда минимум сто миллионов моры. Не принимайте на свой счёт, господин.

Он и не думал.