Подобно тёплой воде, поверхность элювиана обволокла тело и вытолкнула его по другую сторону «зеркала». Лавеллан, с трудом удерживаясь на ногах, тяжело ступила на землю, тут же оглядываясь в ожидании, что за ней последуют. 

Глаза наткнулись лишь на тёмную, едва мерцающую гладь. 

Что ж, соратники остались по ту сторону, а это значит, что сейчас ей придётся рассчитывать лишь на себя.

Ей не привыкать.

Стиснув зубы, она сжала предплечье руки, горящее зелёным огнём. Казалось, Метка была раскалена до предела, словно металл в печи кузнеца. С каждым днём та становилась всё больше, ядом разливаясь по венам. С каждым мгновением она теснее сплеталась с сущностью эльфийки. Боль затмевала все остальные ощущения, но девушка научилась воспринимать эту боль как должное, впрочем, как и голоса, чей шёпот непрестанно пронизывал её мысли, стоило ей испить из Источника.

Сделав несколько глубоких вдохов, леди Инквизитор отвернулась от элювиана и невольно охнула, когда наткнулась взглядом на врага, обращённого в каменное изваяние. И таких «скульптур» здесь было достаточно, чтобы задаться вопросом: чьих же рук это дело?

— Что за...

До острых ушей донеслись чьи-то голоса. Стремительно поднявшись к источнику шума, Лавеллан увидела напряжённую спину женщины-кунари, готовой напасть на кого-то, кому принадлежал до боли знакомый голос. Но только косситка подняла руку в попытке метнуть копьё, как тут же обернулась в камень, как и десятки смельчаков до неё.

Едва взгляд стальных глаз долийки отыскал цель кунари, в груди что-то ёкнуло, но она тут же заглушила потревоженные чувства, как делала это на протяжении двух минувших лет. Опираясь на посох, Эллариэль неспешно приблизилась к готовому уйти эльфу, останавливаясь в нескольких шагах от него на безопасном расстоянии.

— ...Солас? — собственный голос звучал слишком спокойно, слишком холодно, — Какой сюрприз.

Ему некуда торопиться. Он не убегал от преследователей, потому что они даже не могли считаться ему врагами. Всякий кунари, выпрыгнувший из элювиана, превращался в камень, игнорируя его предложения уйти с миром.

Бесполезные жертвы. Они могли бы прожить ещё немного, в покое и мире. Но это их выбор, и Солас уважал любое решение.

Вот только ему умирать ещё рано.

Единственная кунари, решившаяся с ним поговорить, несла грустную ахинению, которую Солас не хотел и не мог принять. Ему оставалось предложить ей то же, что и её собратьям, а после проложить женщине ту же дорогу в загробный мир. Вышло почти вежливо.

Соласу больше не было нужды носить за спиной отягощающий посох, магия струилась сквозь него — он окончательно проснулся, сбросил оковы и был готов к действию как никогда. Он не станет жалеть. Это его долг. От осознания этого становилось почти спокойно. Но ровно до тех пор, пока знакомый голос, такой холодный, не достиг его ушей, заставляя остановиться, не дойдя пару шагов до зеркала. Маг повернулся и увидел того, кого когда-то обманул и предал, разбив при этом сердце.

— Эллариэль, два года прошло... — на его лице странная смесь облегчения от взгляда на дорогую его сердцу эльфийку и капли недовольства. В конце концов, эта встреча желанна и нет. Его чуткий нос уловил усилившийся запах магии, не её, природный, а тот, который она впитала в себя из сферы. 

Неправильно.

Внутри сердце его сжалось, он сразу понял — времени мало. Времени никогда не бывает достаточно на то, что действительно важно.

— Целых два года, — долийка слабо кивнула, с непроницаемым видом вглядываясь в лицо эльфа, словно пытаясь разглядеть того, кто скрывался за невидимой маской.

Гордый и величественный, всем своим видом источающий власть и силу... Это не тот Солас, которого она знала. И знала ли она его на самом деле? После их последней встречи многое изменилось, скрытое стало явным, некоторые кусочки мозаики сложились воедино, обнажая правду.

Сколько же масок он, Ужасный Волк, прятал у себя за пазухой?

— ...Которые, я уверена, для тебя пролетели в одно мгновение.

Боль резко пронзила тело насквозь, заставляя Эллариэль осесть на землю. До скрипа стиснув зубы и почти не проронив ни звука, она терпеливо дождалась, пока очередной приступ стихнет, и только затем подняла взгляд на Соласа, скалясь в подобии улыбки.

— Полагаю, это встреча станет для нас прощальной.

Солас сжал зубы. Ему нужно было оборвать все связи, но оставить эту девушку было не просто. Она была и лекарством, и ядом. Наркотиком. Он приблизился всего на шаг и приказал магии протечь сквозь тело Эллариэль лёгким бризом, после чего метка на её руке перестала бушевать, не мешая. Это подарит им возможность поговорить. 

Он видел по глазам — она знала, её конец близок. И лучше бы в этих глазах горела ненависть, недоверие или даже страх — Соласу было бы проще оставить её и сделать то, что должен. 

— Мне жаль, — маг не мог выдавить больше ни слова. Необходимость сохранять безучастное выражение лица, пока сердце обливалось кровью, высасывала силы и решимость. — Я должен был тебя оставить, lethallan. По-другому нельзя.

За отрешённостью серых глаз Соласа проскальзывали искры боли, которые сложно было уловить мимолётным взглядом, дрожащие руки были крепко сцеплены в замок за спиной — предатели слишком хорошо показывали, что именно он ощущал в тот момент.

— Должен... — Инквизитор скептично хмыкнула, — И кому же ты был должен?

Она скривилась, чувствуя непривычное облегчение в руке и, немного погодя, поднялась на ноги, удерживаясь за посох. 

— Всё, что ты должен был сделать — просто довериться мне.

Шаг за шагом, Лавеллан уверенно сокращала расстояние между ними и остановилась лишь в полушаге от эльфа, заглядывая ему глаза. Её разрывали противоречивые чувства, кидали из одной крайности в другую: одна сторона хотела ударить Соласа что есть силы, чтобы он узнал, почувствовал хотя бы часть того, что чувствовала она. Другая сторона отчаянно жаждала правды о том, что происходит. А третья — та, которую она так тщательно прятала за стеной изо льда и безразличия, — просто желала ещё раз ощутить на себе прикосновение его рук, губ.

Невыносимо.

— Ты прав, я умираю. Так что оставь сожаление и оправдания при себе, на том свете это мне не понадобится.

Солас не двинулся более с места, не пытался отойти от смело надвигающейся на него эльфийки, потакая слабости он хотел почувствовать тепло Эллариэль снова, хотя бы эфемерно.

— Сожаление — моё второе имя, — Солас позволил себе горькую усмешку. — Emmalath, на моём сердце — груз давнего долга и вины. Этот долг — одинокое бремя. Я хотел, чтобы ты провела остаток отведённого тебе времени в покое. 

С плотно сжатых губ Эллариэль сорвался рваный вздох. Сохранять равнодушное спокойствие с каждым мгновением было всё тяжелее. Сердце билось о рёбра как птица в неволе; воспоминания, как и боль — не та, которой её истязала Метка, а боль обиды, одиночества, — рвались наружу, а вместе с ними и другое чувство, гораздо сильнее их вместе взятых.

Сколько ни обманывай себя, истина одна — она всё ещё любила его.

— Долг превыше всего… — кто лучше, чем она, мог понять эту тяжелую истину? Долг уничтожал и любовь, и дружбу, и светлые мечты, пожирал всё, пока не останется лишь пустой каркас. Покуда ты веришь в идею, долг является твоей едой и водой, любовником и другом. Когда же вера теряется, остаётся только боль. Боль, которую могло приглушить одно прикосновение. 

Долийка протянула ладонь к чужой щеке, пусть даже душу разрывала тревога — вдруг это лишь очередное видение? Сон, который развеется, стоит выйти за границы неизвестных законов, оставив после себя лишь ядовитую горечь и разочарование.

Солас потянулся за прикосновением, он незаметно отклонил голову, лишь бы её тонкие пальцы прошлись по обветренной коже. Лишь бы получить мимолетную ласку. Однако, одёрнув себя, Лавеллан сжала руку в кулак и обошла эльфа стороной, окидывая отстранённым взглядом расстилающиеся внизу просторы.

— Я имею право знать всю правду. Твою правду, — наконец, закончила она свою мысль.

— Мою правду? Долийцы... твои собратья, пугают мной детей, проклинают мною врагов. Для всех других моё имя — пустой звук. В этом мире не осталось правды обо мне, — он специально не называл имя, которое ему дали тысячи лет назад и которое теперь известно каждому долийцу от мала до велика. У него ещё оставалась капля надежды на то, что Эллариэль сомневалась в его сущности.

— Действительно ли ты хочешь знать? Разрушить веру, за которую твои предки цеплялись тысячи лет в надежде сохранить остатки гордости?

Долийский народ, гордый и жаждущий свободы, из поколения в поколение бережно собирал и хранил то немногое, что осталось от далёких предков. Осколки от осколков, как когда-то обмолвился Солас. Не удивительно, что сами того не подозревая, долийцы исказили истину и приняли на веру собственную иллюзию. Стоила ли правда того, чтобы разрушить сказку? 

— Лучше потерять веру, чем продолжать жить во лжи.

Эллариэль закрыла глаза, глубоко вдыхая прохладный воздух, отрезвляющий, способный помочь сосредоточиться на мыслях, а не на чувствах. Сейчас, когда он находился здесь, живой и во плоти, она уже не была уверена в том, что отпустила его и что сможет сделать это сейчас.

— Фен'Харел... — почти шепотом произнесла она, растягивая слова, словно пробуя их на вкус, затем обернулась к Соласу, склонив голову. — Что же такого ты натворил, что навлёк на себя дурную славу?

Лёгкая дрожь прошила тело, когда эльфийка огласила его второе имя, и Солас мысленно укорил себя за слабость, за надежду избежать этого разговора. Но это имя, произнесенное любимым голосом, стало крюком, готовым вытянуть из его груди правду. Покаяние в грехах. Словно не он здесь провозглашенный божеством эванурис, а она. И никто не имел права не дать ей желаемое. 

— Моё имя Солас, это правда. Фен'Харел... Это имя мне дали враги, от чьего гнёта я спас тысячи жизней. Когда-то эльфы действительно были бессмертны и владели магией, но в то время мир был совсем иным. Не существовало Завесы, отделяющей мир духов от этого мира. Я… — он запнулся лишь на мгновение, серые глаза заволокло туманом древних воспоминаний. Всё прошло, стоило лишь моргнуть. — Я думал, что спасаю свой народ. Те, кого вы называете Богами, кого я называл братьями и сёстрами, были лишь жестокими эванурисами, могущественными магами, которые покорили собственный народ. Как я и говорил, валласлины на ваших лицах были метками рабов. Те, кто жаждал свободы, могли найти силы бороться у меня. Я снимал с них клейма и освобождал от гнёта.

Солас рассказывал это, сжимая руки всё сильнее и склонив голову набок, словно бы копируя жест эльфийки. Он замолк на время, подошёл к девушке и встал рядом, глядя на бесконечные просторы лесов.

— Война длилась так долго... Никому из ныне живущих не представить сотни лет бесконечного кровопролития, боли и смерти, укрытых знаменем свободы. Нам всем, даже другим эванурисам, требовался конец истории. И я нашёл выход, самый лучший из худших.

Инквизитор, затаив дыхание, внимала словам Соласа, как делала это раньше, когда тот с улыбкой на лице рассказывал ей о своих путешествиях и отвечал на бесчисленное множество вопросов, иногда глупых, о мире духов и Тени. Ей нравилось слушать его голос, видеть его эмоции, когда он что-то вспоминал.

Эльф всегда казался ей далёким от этого мира, его мудрость и знания поражали своей глубиной, и теперь она знала, почему.

— Нашёл выход, но о последствиях на радостях не подумал?

Солас смотрел прямо в глаза Эллариэль, такие же серые, как у него, но отливающие драгоценностью серебра. Её гнев, её осуждение были понятны, ожидаемы. И хотя он не боялся их, видеть укор там, где раньше жили нежность и любовь, было тяжело. 

— Нет, я предполагал, что может случиться... Но на тот момент это было лучше, чем уничтожение всего мира.

Он снова замолчал, словно бы собираясь с силами, но на самом деле попросту оттягивая неизбежное.

— Я создал Завесу. Думая, что спасаю свой народ, я уничтожил то, чем они являлись. Наша империя пала в считанные мгновения. И хотя эванурисы действительно отныне были заключены по ту стороны Завесы... — Солас нахмурился, перевел руки вперёд и пробежался пальцами во волчьей шкуре, согревающей тело.

— Когда я проснулся, спустя тысячу лет, слабый и беспомощный... Все вы казались мне тенями, усмирёнными и ещё более беспомощными. Муравьи под моими ногами. Рабство воскресло в ещё более отвратительной форме, религиозные фанатики расплодились обширнее, чем раньше, вера рождалась из пары лживых слов и красивых фокусов, — спокойствие на лице Соласа трескалось, как сухая земля, открывая тысячелетнюю ярость и ещё более глубокую скорбь. — Лишь ты смогла изменить моё мнение, — его взгляд на толику смягчился, ярость и скорбь сменились решимостью. — Теперь я знаю, что я должен сделать. Ты помогла мне понять.

— Я очень рада, что смогла помочь тебе, — эльфийка саркастично скривила губы, на деле же пытаясь сдержать собственное отчаяние. Чем дольше она находилась рядом с Соласом, тем сложнее было не поддаваться эмоциям. Она ни на секунду не отводила взгляд от внимательных глаз, собираясь с духом, чтобы задать главный вопрос.

— Каким образом ты хочешь исправить ошибку на этот раз? Какой ценой?

Солас улыбнулся. Не потому что ему было приятно думать о будущих жертвах, о крови, которая затопит реки и просочится в землю, о рухнувших империях. Он смотрел в глаза Эллариэль и даже боль, текшая в нём вместо крови, становилась неважна. Огонь её души лишь укреплял принятое решение. Никто более не способен был переубедить его.

— Тогда я боялся уничтожения всего мира... — маг кончиками пальцев коснулся щеки девушки, чистой от рабского валласлина. — Но сейчас я готов. Этот мир должен пасть, чтобы из пепла мы смогли возродиться. Я уничтожу Завесу и верну своему народу то, что отнял собственными руками. Бессмертие, магию... гармонию.

Эльфийка невольно вздрогнула, ощутив прикосновение тёплых пальцев, но даже не попыталась отстраниться — лишь прикрыла глаза, чувствуя, как сердце забилось с новой силой, отзываясь на этот жест.

— Вот как... — она не спешила что-либо говорить, пытаясь принять горькую правду и сделать правильные выводы. Солас был уверен в правильности своего решения, в его голосе чувствовалась решительность, непоколебимость. Будет нелегко. 

— Ты уверен, что тебе удастся это сделать? Всё может стать ещё хуже, и тогда уже ничего нельзя будет исправить. Начнётся хаос. Люди примутся за эльфов с новой силой. Ты действительно уверен, Солас?

Эльф продолжил улыбаться, кончики пальцев подрагивали от прикосновения к нежной коже, магия играла на подушечках, лаская любимое существо.

— Мне известна цена ошибки. Но наш народ вымирает, Эллариэль, ещё пара сотен лет и я стану свидетелем, как последние эльфы исчезнут с континента. Поэтому ошибки не будет. Я создал Завесу. Я могу уничтожить её и спасти наш народ. Любой ценой.

Солас был непоколебим в своей уверенности. У него достаточно сил для того, чтобы исполнить свой долг и сбросить груз вины, который он нёс тысячелетиями.

— Я не чудовище, уничтожение мира не принесет мне удовольствия. Но, как и тогда, это лучший из худших выходов.

Эллариэль горько вздохнула. Это — точка невозврата, когда назад дороги нет и не будет. Всё, что произойдёт дальше, неизбежно затронет всех.

Попытки остановить Соласа наверняка обернутся провалом. Переубедить его? Бессмысленно. Да и… стоило ли? Их народ, угнетаемый веками, вымирал. Городские эльфы забывали своё наследие, смешиваясь с людьми, а эльфы-рабы были лишь тенью себя, их жизнь ничего не стоила даже в собственных глазах. Её народ убивали физически и духовно, использовали, презирали и боялись почти во всех уголках Тедаса. Даже самых близких не обошла жестокость этого мира. Её клан, её кровь пролилась на землю из-за людей. Просто уйти с пути Ужасного Волка, зная, чем всё обернётся в итоге, долийка просто так не могла. Да и не хотела. Сейчас, когда появилась возможность всё исправить, как отказаться от неё? В конце концов, ей тоже придётся принять нелёгкое решение. Лучшее из худших. Это она и сделала.

Накрыв ладонь эльфа своей, Лавеллан убрала её от лица, однако не отпустила, крепко сжимая пальцами.

— Ты не должен делать это в одиночку. Я могу помочь тебе.

Солас перевёл взгляд на их руки. Стоило ли надеяться, что эти слова не сорвутся с её губ? Пожалуй, нет. Он знал Эллариэль слишком хорошо для столько бессмысленных надежд. 

— Нет, da'len¹, это — только для меня. Только на мне будет этот грех, я не могу позволить тебе исправлять мои ошибки, – Солас смотрел в открытую, не скрывая боль и немую просьбу не настаивать на подобном решении. — Тебя ждут твои люди. Инквизиция. Ты их лидер и должна сделать всё, чтобы твои подопечные прожили остаток жизни в мире и спокойствии.

— Нет, Солас, — эльфийка упёрто качнула головой, явно настроенная бороться за своё до конца. — Я не спрашивала, согласен ли ты с этим. Это мой выбор, и я от него не отступлюсь. Я тоже часть народа, разве нет?

От переполнявших её в тот миг эмоций девушка неосознанно сжала руку эльфа сильнее и практически вплотную приблизилась к нему, решительно заглядывая в светлые глаза. Пусть он противится, пусть пытается отговорить, её это не остановит, если только Ужасный Волк не явит свою личину и не сделает это силой. Они оба были восхитительно упрямыми. 

— Я свободна. Я вольна сама решать, что мне делать. Свою роль как Инквизитора я выполнила, и больше никому ничего не должна. Есть и другие, кто сможет повести Инквизицию и народ за собой, мы оба это прекрасно знаем, Солас. А с меня достаточно.

Его заворожила сила на дне её расширенных от волнения зрачков. Он утонул в них, их магия переплелась на духовном уровне, посылая по спине мага мурашки удовольствия.

— Тебе придётся встать против своих друзей, обречь их на гибель. Сражаться против тех, кого ты считала близкими, — Солас должен превратиться в Фен'Харела, иначе не сможет ей противостоять. Так почему он никак не скидывал настоящую личину и не представал в образе дикого, безжалостного зверя? Почему не готов был причинить девушке боль, лишь бы она не пошла за ним?

Ответ прост: он хотел, чтобы она пошла. Чтобы разделила с ним тяжесть греха, чтобы разделила с ним боль и власть.

— Сможешь ли ты сказать это перед ними? Если я сейчас пущу твоих спутников сюда, будешь ли ты отстаивать это решение? — эльф цеплялся за последние возможности отговорить Лавеллан. Ему жизненно необходимо было решить этот вопрос в ближайшую минуту, иначе его решимость испарится, как снег под солнцем.

Он — белый, ледяной снег.

Она — горячее солнце.

— Если ты всё ещё не откажешься от этой затеи, тебе придётся распустить Инквизицию. Вернуться туда, к ним, и глядя в лицо Жрице сказать, что больше вашей организации не существует. Готова ли ты пойти на это?

Он надеялся, что она скажет «Нет».

Он мечтал, чтобы она сказала «Да».

Солас чувствовал, как его сердце принялось стучать сильнее, ударяясь о рёбра и принося новую боль.

— Если думаешь, что можешь повлиять на моё решение, то ты ошибаешься, Солас, — резко выпалила Эллариэль, едва эльф успел договорить. Она не боялась осуждающих взглядов и чужой реакции. Она не волновалась за Инквизицию, ведь зная Лелиану, даже после официального роспуска их организация будет существовать и действовать, пускай и в тайне от всех. Всё это не сможет остановить её, ведь выбор уже сделан.

Солас закрыл глаза, падая в пропасть. Он пытался понять, чем это обернётся. У Эллариэль совсем мало времени, и она хотела прожить его в суете и битвах. В её голосе слышалась та же решимость, что бурлила и в нём. Он действительно не сможет её отговорить и защитить от будущих ужасов. Это ощущалось, как поражение и победа одновременно. Каким же эгоистом был Солас, жалким и слабым, радостным от того, что его одиночество будет развеяно. Как отвратительно ему было довольство Фен"Харела, приобрётшего королеву для будущей партии. 

— Ara seranna-ma, vhenan², — тихо выдохнул он, сжимая ладонь Эллариэль крепче. — Нас ждёт долгий путь, и это единственный способ, каким я могу дать нам больше времени, — он опустил взгляд на другую её руку, вновь охваченную свечением, и, отвергнув все сомнения, собрал магию в своей ладони и поднёс ту к сгибу локтя эльфийки. — По-другому никак.

В пальцах меченой руки Инквизитора вновь разгорелось пламя боли, стремительно охватывающее плоть. Лишиться её, хотя бы частично — она мечтала об этом весь последний год, когда бессонными ночами мучилась в агонии из-за участившихся приступов. 

Эллариэль отвернулась — не хотела видеть, — и согласно кивнула:

— Просто сделай это.

Солас сощурился от сдерживаемого сочувствия и приблизился лицом к её лицу, заглядывая в глаза, в которых уже прорастали ростки боли.

— Mala suledin nadas³ — прошептал он и поцеловал приоткрытые во вздохе губы, отвлекая от магии, которая просачивалась ей под кожу, заставляя руку неметь и перекрывая боль. Но вслед за поступающей силой в зелёном свечении плоть растворялась и рассеивалась светящимися хлопьями. Солас оторвался от чужих губ, только когда всё закончилось и рукав чародейских доспехов Эллариэль, пустой, свободно поддался порывам слабого ветра. — Это должно помочь.

С губ, что до сих пор ощущали всю горечь поцелуя, сорвался вздох облегчения. Боль сменилась терпимым жжением, которое после продолжительных и выматывающих мук казалось пустяком. До этого момента Лавеллан и представить не могла, каким тяжёлым было её бремя. Зато теперь... Теперь она ощутила свободу. Даже если на самом деле это — самообман.

— Спасибо, — оглядываясь на руку, а точнее на то, что осталось в итоге, долийка криво улыбнулась. Потребуется время, чтобы привыкнуть к новому состоянию, но с этим она справится. 

Маг улыбнулся ей в ответ, сожалея, что на этом моменте им нужно было расстаться вновь, чтобы в следующий раз встретиться не как Инквизитор и отступник, а как Фен'Харел и его королева. Как Солас и Эллариэль. 

— Пришла пора тебе возвращаться. Я вскоре свяжусь с тобой, а пока у нас обоих есть дела, которые надо уладить, — Солас не хотел её отпускать, но долг гнал его вперед. Он мягко сжал ладонь эльфийки в последний раз, и взгляд его снова стал печальным.

— Можешь рассказать своим друзьям о том, что произойдет. Они могут приготовиться, попробовать выжить. Это будет твоё решение.

Ничего не ответив на это, Эллариэль осторожно высвободила чужую ладонь, перед этим ласково погладив её большим пальцем. Жест вышел неосознанным, по старой привычке, но вместе с тем таил в себе крупицу ещё не растраченного тепла. Не став затягивать с прощанием, она стремительно покинула эльфа, возвращаясь к элювиану, чья поверхность уже зарделась знакомой рябью, напоминавшей лёгкое волнение прибрежных вод.

Кровь в висках пульсировала в бешеном темпе, заглушая сердцебиение и собственное дыхание. Прежде чем скрыться в зеркале, долийка оглянулась в последний раз, ожидая увидеть пустоту. Но Солас всё ещё стоял на прежнем месте, провожая её взглядом. Взгляд этот был полон невообразимой тоски, от которого волей-неволей сжалось сердце. Одно мгновение она думала остаться. По-настоящему она не была обязана идти и говорить с соратниками, объясняться перед ними, предупреждать. Можно было просто исчезнуть. Как сделал Солас два года назад. 

Боль и разочарование всплыли в памяти, стоило только подумать об этом. Нет, Эллариэль не могла просто сбежать. Какой бы тяжёлый разговор ни предстоял, сколько бы ни пришлось врать или изворачиваться — это лучше, чем безмолвное исчезновение. Её товарищи, её друзья заслужили большего.

***

— Всех так волнует судьба Инквизиции, — лицо Лавеллан оставалось непроницаемым, пока на неё внимательно смотрел десяток пар глаз, — Но никогда не волновало, чего на самом деле хочет её лидер.

Сбоку раздался понимающий вздох. Воцарилось долгое молчание, в котором каждый из присутствующих подумал о том, скольким им приходилось жертвовать только потому, что от них чего-то ждали.

— Им нужна власть? Пускай забирают, — продолжила эльфийка, сдвигая фигурки на карте в сторону границ Орлея, — Хотят, чтобы мы “ушли на покой”? Они это получат. Уверена, Верховная жрица Виктория в любом случае позаботится обо всём лучше меня. От прежней Инквизиции всё равно ничего не осталось... Пора и мне пойти своей дорогой. 

Небрежным движением уронив тактическую фигурку, стоящую в отдалении от остальных, Лавеллан отошла от стола, переводя взгляд на советников и товарищей по другую сторону от него. Лишь Коул притихшей тенью стоял позади, за всё время не проронивший ни слова.

Будто знал, что сейчас о некоторых вещах ему следовало молчать.

— Что ты будешь делать?

— Хочу снова найти Соласа, — честно ответила долийка, внутренне радуясь, что здесь ей не приходится лгать.

— Этот лысый хрен наплёл своей эльфячей хрени, а ты и рада уши развесить, — выплёвывая слова, Сэра раздражённо пнула стоящий рядом стул, — Забыла, что он сделал? Ведёшь себя как дура!

— Может быть. Но это ничего не меняет.

— Цветик мой, я искренне советую тебе подумать ещё раз. Мужчины, увы, имеют особенность ужасно разочаровывать женщин, а Солас, кем бы он ни был по-настоящему, остаётся мужчиной, узколобым и упрямым. Ты особенно пострадаешь, если будешь бегать за ним, когда он тебя уже бросил, — Вивьен изящно взмахнула рукой, словно решение Эллариэль было глупостью молодости. — Лучше тебе поехать со мной, найдёшь себе другого среди магов Коллегии… — пусть она звучала почти снисходительно, всё равно в тёмных глазах искрилось беспокойство. 

— Зачем ты хочешь снова найти его, подруга? — если Вивьен пыталась скрыть волнение за лёгкостью слов и изящностью жестов, то Кассандра спрашивала прямо, и в её голосе читались все испытываемые чувства непонимания и тревоги. 

— Действительно, зачем? — Лелиана поддержала этот вопрос тихо и вкрадчиво, слегка щуря глаза, но не отходя от стены, к которой прислонилась плечом. 

Лавеллан ожидала этого разговора — много раз прокручивала его в голове, пытаясь подобрать нужные слова. Ей хотелось бы не бояться ответить правду, но вместо этого придётся балансировать на грани недосказанности и лжи. Иначе так просто её не отпустят.

— Я эльф, а он — эльфийский бог. Действительно, зачем? — она тихо усмехнулась, — У него есть то, что нужно моему народу. У вас ведь тоже накопились вопросы к своим богам. Я всего лишь хочу воспользоваться возможностью узнать ответы на свои.

— Ты хочешь найти его… из любопытства? — казалось, Блэкволл был удивлён услышать именно этот ответ. 

— Солас был большой любитель поболтать, — пробормотал со своего места Дориан, который чаще других натыкался на острые замечания и едва скрытое раздражение, когда пытался с ним разговаривать, но если вдруг они сходились в какой-то теме, эльф всегда рассказывал одни из самых интересных и завораживающих историй. Его взгляд на мир был совсем другим. 

— Хах, наша Инкви желает найти ответ на главный вопрос в мире, — Сэра, непонятно из-за чего взвинченная до предела, вскочила с места и упёрлась пяткой в край стола, — есть ли у Соласа что-то в штанах! 

— Сэра.

— Ага, ещё скажи, что я не права!

Подруга Вестницы обладала удивительной способностью выводить из себя любого лишь парой фраз, и на сей раз терпение лопнуло у самой Эллариэль. Вспышка гнева вонзилась ножом в несчастный стол между ними, и долийка ткнула пальцем в сторону отпрянувшей Сэры, процедив:

— Даже не смей…

— Ну-ну, девочки, тихо, — Варрик осторожно похлопал лучницу по плечу, незаметно оттаскивая назад, — Оставим это. Кто из нас по молодости не глупил, м? Не нам судить. Если наша подруга хочет побегать за Смеюном, почему мы должны её останавливать?

— Потому что кто-то должен ей мозги вправить! Совсем эльфанулась!

Что ещё выпалила Сэра, Лавеллан уже не слышала, спешно покинув комнату и сдерживая дрожь. Зато она не могла не услышать тяжелые шаги, последовавшие за ней. 

— Лавеллан, постой! — Каллен мог звучать грозно и даже свирепо, если выступал перед войсками или рвался в бой, но с ней чаще всего становился очень мягким, даже скромным. Его окрик сейчас был сдержанным и негромким, словно он не хотел напугать устремившуюся прочь девушку. — Мы можем поговорить? 

Кажется, Каллен никогда не называл её по имени, будто это — рубеж их рабочих отношений, за которым начиналось что-то более личное. Эллариэль остановилась, оглядываясь на него через плечо, а сама в это время думала: может, всё-таки стоило уйти, ничего не объясняя?

— О чём? Тоже начнёшь отговаривать? Не стоит, — хмыкнув, долийка уставилась себе под ноги. — Я завела этот разговор не для того, чтобы получить кучу непрошеных советов. Я хотела…

Она судорожно выдохнула. Её трясло не от злости или обиды, нет. От горького разочарования. В этой битве она осталась одна. Там, где в оглядке на пройденный вместе путь, она надеялась найти какую-то поддержку, были лишь недоверие и слабые попытки переубедить. 

Ей хотелось быть откровенной, но лучше было молчать до конца. 

—... Если это будет ошибкой, я хочу, чтобы она была моей, а не продиктованной чужими людьми. Это мой выбор. И я уже услышала всё, что нужно. 

Каллен пытался найти что-то в её глазах, возможно, крупицу сомнения, за которую ещё можно было уцепиться. Но находил только усталую решимость. 

— Ты… будешь в порядке? 

— Я уже не в порядке, Каллен. А будущее предсказывать, увы, ещё не научилась. 

Небрежно дёрнув плечом, будто скидывая чью-то невидимую руку, долийка ушла, не дожидаясь ответа. 

В следующий раз она увидела соратников на заседании Совета, длинном и угрюмом, как и все предыдущие. Единственное, что по-настоящему всполошило церковников — это обсуждение вопроса кунари. Древняя истина не менялась столетиями: даже кого-то непримиримого мог сплотить общий враг. Эллариэль нужно было лишь подбросить нужную информацию в этот разгорающийся костёр, чтобы его дым скрыл от чужих глаз её сородичей. 

Это оказалось даже несложно. Пара слов о том, что кунари нельзя доверять (разве кто-то мог забыть, как бывший соратник попытался убить её?), а после ещё одна словесная бомба про роспуск Инквизиции и переход организации под контроль Верховной жрицы Виктории — этого хватило, чтобы помещение наполнилось нервными криками, непониманием и потоком всевозможных идей. Всем тем, до чего отныне Лавеллан не было ровным счётом никакого дела. Отныне поддержание мира будет зависеть уже от других. 

Её плен длиной почти в четыре долгих года наконец подошёл к концу.

***

Уснуть этой ночью не получалось. Множество событий и мыслей переплетались паутиной в голове, заставляя теперь уже бывшего Инквизитора ворочаться в постели. Она думала о прошедшем совете, и её обуревало раздражение. Думала о соратниках — и сердце сжималось в странной смеси чувств, среди которых ощущался и яд вины.

Едва мысли касались Соласа, как внутри начинался хаос, среди которого не находилось покоя. Разум, ожесточённый расставанием, пытался изгнать надежду и вспышки тёплых чувств из сердца, но раз за разом проигрывал ему в этой изначально неравной борьбе. Каждый довод обиды и злости разбивался о любовь, зерно которой слишком прочно укоренилось под рёбрами, устояв даже перед самим временем. Будь это мимолётной влюблённостью, её можно было без сожалений оставить в прошлом как жизненный урок. Не вспоминать, как губы тронул отпечаток последнего поцелуя, не думать беспрестанно о тихом “vhenan”⁴, от которого по коже пробегали мурашки. 

Но, как оказалось, иногда даже хаос, перед этим изрядно помучив, был способен утянуть за собой в пучину забытия.

Насколько хватало глаз, раскинулся лес. Он словно не имел конца, не имел начала, а деревья сплетались между собой ветвями, корнями, каждым листом, замыкая ловушку. Лес дышал вокруг неё, шелестел вдохами и выдохами, лаская слабым ветерком и пуская мурашки по коже. Всё казалось неестественно высоким, а каждая попытка сделать шаг продвигала Эллариэль вперед лишь немного. Да и куда ей было идти: повсюду стелился эльфийский корень, лоза обнимала стволы, в зарослях кустов алели цветы, словно глаза неизвестных чудовищ. 

Чувство тревоги усилилось, когда стало ясно, что за ней и вправду кто-то следил. Чужой взгляд ощущался кожей, пусть даже кроме буйства зелени и других красок природы вокруг ничего не было. 

— Осторожно, da'len, не позволь Ужасному Волку напасть на твой след, — полузабытое наставление из далекого детства запуталось в листве и кустах вместе с голосом Хранительницы. 

Голос затих, но не лес. Лес шумел лишь сильнее, он хотел что-то сказать, показать. Одна из лоз потянулась к её лодыжке, и неожиданно щекотка заставила Лавеллан вздрогнуть, окатив неожиданно холодным потоком ужаса. Знакомого, как запах родной аравели, истёршийся из памяти за долгие годы, но всё ещё узнаваемый. 

Она побежала с сердцем, готовым выпрыгнуть из груди, ноги несли её легко, но так медленно. Кусты были высотой с неё, а деревья могли проткнуть небо, настолько казались высокими. 

Но когда лес расступился, позволяя ей покинуть своё зеленое нутро, едва не падая на ковер летнего разнотравья, она оказалась на поляне не одна. Грациозный и белоснежный, как галла, в паре шагов от неё стоял волк. Его глаза были чистыми, как горный ручей, и умными, как ни у одного зверя не могли быть. Волк не двигался с места, лишь смотрел неотрывно.

— Привет?… — осторожно вымолвила эльфийка спустя минуту, сама не понимая, зачем вообще попыталась заговорить с волком. Не давало покоя смутное чувство, что когда-то это уже происходило с ней. Будто отголосок забытого прошлого решил напомнить о себе.

Замявшись, Эллариэль сделала шаг, и на этот раз ожидая, что расстояние сыграет с ней шутку, но… Один, второй, и вот её маленькая ладошка могла коснуться белоснежной шерсти, утоляя детское любопытство — настолько ли шерсть мягкая, какой кажется.

— Ты Ужасный Волк? — подняв глаза на животное, она вдруг замялась, тут же потупив взгляд, — Только не ешь меня, я невкусная.

Волк реагировал на её приближение удивительно спокойно для дикого зверя. Он лениво моргнул и слегка склонил морду, толкаясь крупным лбом в плечо Эллариэль и задевая её шею мягким ухом. 

От лёгкой щекотки прикосновения эльфийка хихикнула, тут же втягивая голову в шею, а затем всё же не удержалась от того, чтобы прикоснуться к волку, сначала осторожно проводя пальцами по мохнатой шее. Казалось, её рук не хватит, чтобы обхватить целиком, настолько большим зверь выглядел по сравнению с ней.

— Что ты здесь делаешь? Ты потерялся? — она беззаботно и уже смелее продолжила гладить его, пытаясь дотянуться и до спины. — Я тоже.

Волк неожиданно отвел голову подальше и скосил на неё взгляд умных глаз, лизнул во всё ещё протянутую к нему руку и пробежал несколько шагов к кромке леса. Пушистый хвост плавно махал из стороны в сторону, задевая высокие травинки и цветы. Уже в тени деревьев зверь обернулся и снова посмотрел на Эллариэль. Словно зазывал следом.

Удивлённо моргнув, маленькая эльфийка вытерла влажную ладонь о мятую рубаху и тут же побежала за ним, принимая эту игру в “догонялки”. Но едва она дотронулась хвоста, как зверь снова ускользнул от неё, уводя всё дальше и дальше, пока картина леса не сменилась знакомыми плотными тканями шатра, в котором Лавеллан проводила последнюю ночь.

— Догнала, — коротко выдохнула Эллариэль, глядя на волка уже не снизу вверх, а с высоты своего обычного роста, — Всё время убегаешь. Ты так не хочешь со мной разговаривать, Солас?

В ответ она получила лишь фырк и игривый взмах пушистого хвоста, обвившегося вокруг её лодыжки. Впрочем, на этом волк не остановился. Он несколько долгих мгновений смотрел ей в глаза, после чего снова развернулся и побежал дальше — прямо к элювиану. 

— И это твой ответ? 

Лавеллан последовала за ним, и остановившись уже у зеркала, коснулась золотистой рамы, чувствуя твердь её причудливых резных узоров под пальцами. Выглядело знакомо… 

— Только не говори, что просто хотел полюбоваться собой.

Солас возмущённо вскинулся, щурясь и обходя элювиван и Эллариэль кругом. После чего уселся рядом на каменный пол и потянулся мордой вверх, указывая узким носом в сторону узоров в верхней части зеркала. Они отличались от обычных, словно менялись раз в несколько секунд, подёргиваясь дымкой. Так же, как и крупное тело волка тоже дрогнуло, исчезая и возвращаясь. 

Проследив за направлением волчьего носа, эльфийка присмотрелась к находке внимательнее. Отражение, как это обычно было во снах, уводило взгляд от себя и расплывалось неясными образами, будто от брошенного в воду камня. Понимание приходило постепенно вместе с эхом реальности, в которой заря уже касалась верхушек деревьев и зданий.

— Хочешь, чтобы я воспользовалась им? Он приведёт к тебе? — и, прежде чем видение окончательно рассеялось в первых солнечных лучах, призрачный образ волка успел кивнуть. 

Едва открыв глаза, Лавеллан резко села в постели и огляделась, впрочем, не обнаружив поблизости волчьих следов. Ожидать иного было глупо, но разочарование всё равно осело на языке горечью.

Оставалось радоваться, что хотя бы ожидание знака от Соласа подошло к концу. Теперь от Эллариэль требовалось одно — сделать первый и самый важный шаг в новое будущее.