Серебряный диск луны выглядывал из-за верхушек деревьев, окутывая припорошенные палатки мерцанием инея. До острых ушей не доносилось ни тихих полуночных разговоров, ни шорохов леса неподалёку, ни звуков собственных шагов, пока Эллариэль спускалась к замёрзшему озеру. От мира, погружённого в тишину, веяло не тревогой — спокойствием, которое хотелось лишь созерцать, стоя у кромки берега.

Она прошла по накренившемуся причалу, подставляя лицо призрачному сиянию, и только её тихий вздох нарушил тишину:

— Луна сегодня красивая…

— Настолько красивая, что и умереть можно, — прошептал над её ухом знакомый голос, но стоило ей вздрогнуть и обернуться, как всё вокруг изменилось. 

По мановению руки на месте Хэйвена развернулся тот же лес, что окружал руины убежища, но вместо обветшалых камней — величественная крепость, над которым хрустальным облаком парила магическая сфера. Она пульсировала в такт непонятному ритму, и под эту же неслышную музыку переливались защитные руны. По сравнению с буйством красок чистой, дикой энергии, современный мир казался тусклым и лишённым чего-то важного. Лишь луна осталась прежней — яркой и прекрасной. 

Они стояли перед раскрытыми высокими вратами, с изящными узорами из золочённого металла, в тишине, которую можно услышать лишь в центре природы. 

— Тебе действительно хочется знать, как я провёл время без тебя? — он спросил вкрадчиво, тщательно выбирая слова, но так, словно они только что прервали разговор.

На смену секундному испугу пришло восхищение. Как заворожённая, эльфийка рассматривала открывшееся глазам великолепие, в мыслях не находя даже слов, чтобы описать эту красоту — лаконичную, лёгкую, но в то же время величественную. Красоту, давно утраченную в веках.

— Раз уж тебе известно о том, как его провела я, — с трудом оторвав взгляд от крепости, Лавеллан взглянула на эльфа, — будет справедливо, если и ты поделишься со мной о своей жизни, Солас.

Эльф решает принять это за искренний интерес. В конце концов, Эллариэль всегда была любопытной. 

— У меня было немало дел, требовавших нераздельного моего внимания, — начал Солас, обводя взглядом получившееся великолепие ушедшей истории. 

— Эльфов осталось не так много, но это всё ещё целый народ, расселившийся по всему континенту, и чтобы собрать их всех, убедить, провести в безопасные места… Эта работа до сих пор ведётся, мной лично или помощниками. Много времени я проводил в Тени, общаясь с духами, готовыми помочь. Я собирал информацию, собирал артефакты, без которых мой план невозможен. Сфера Корифея уничтожена, так что мне пришлось искать другие. В каких местах я их только не находил! Один хранился в борделе Киркволла, в подвале. Люди, когда строили этот отвратительный город, и не догадывались, что стоит он на месте древней крепости, похожей на эту, разрушенную ещё до падения империи и замурованную в камень — отсюда и скала, из которой в итоге руками рабов возвели город цепей, — Солас скривил губы и качнул головой. Рабство всегда горечью ложилось ему на язык, как крепкий чай. — Мои агенты продолжают поиски по зацепкам, подготовка к ритуалу идёт полным ходом… Всё это… мы не имеем права на ошибку. Я — не имею. 

Маг замолчал на долгие секунды, напряжённо вглядываясь в пульсирующую сферу, словно она должна была выпустить разряд первородной магии и уничтожить его на месте. За все прошлые ошибки. Но та продолжала изливать изумрудный свет прямо под луной. 

— Когда ты нашла меня, я закончил отбирать элювианы у тех, кто сумел раскрыть их секреты и объявил себя их хозяевами. Теперь Перекрёсток снова мой, я могу закрывать и открывать элювианы, направлять их в нужные точки. Мы успели многое до момента, когда привлекли внимание людей. 

Эллариэль слушала молча, скрестив руки на груди. Кажущийся коротким рассказ таил за собой планы, стратегии… шахматные ходы, которые требовали немало сил, времени, жертв, и она слабо представляла, как Солас управлялся со всем, полагаясь, прежде всего, на себя. Впрочем, действовать с кем-то заодно было не проще — вспоминалось, с каким трудом удавалось вести Инквизицию слаженно, как единый организм, где каждая его часть должна быть на своём месте и делать ровно то, что должна. Да и удавалось ли? Шпионы и диверсанты, даже просто недовольные решениями — наличие проверенных разведчиков и верных солдат никогда не могло гарантировать, что всё пойдёт по запланированному пути.

— Впечатляет, — с толикой уважения кивнула она, чуть погодя повернувшись лицом к магу.

— Ты упоминал Героя Ферелдена. Он тоже решил присоединиться к нам? — о том, что героем пятого Мора был долиец, среди шемленов знали не все (или закрывали глаза на столь неприглядную для них правду), но вот среди эльфийского народа молва о сородиче передавалась от клана к клану. Как история о превосходстве над людьми и жертвенности, как символ гордости элвен. Так что интерес Лавеллан был вызван не столько стратегическим интересом, сколько личным.

Солас видел в глазах напротив отголоски любопытства. Эллариэль раньше любила его слушать, что бы он ни рассказывал. Осколок того тепла он почувствовал сейчас, пусть острые края и впились в сердце с безжалостностью зверя. 

— Да, я нашёл его не так давно, он тогда искал лекарство от скверны, — эльф повернулся к девушке всем телом. — Он многое пережил, многим пожертвовал. Обмануть Энриэля не удастся даже самому хитрому лжецу: его глаза, зелёные, как самый чистый изумруд, смотрели на меня с осунувшегося лица, пробирались в самую душу. Я рассказал ему о своих намерениях практически сразу, ведь и разыскивал его не без причины. Те, кто общался с ним вживую, говорили, что он так и не отринул эльфийское начало, вступив в Орден, что получил земли для долийцев в Ферелдене, что с гордостью нёс своё происхождение. Его вера в собственный народ, его внутренние качества и готовность преодолевать даже невозможное… Мне нужен был такой союзник. Он говорил, что ему не дожить до момента падения Завесы, Зов уже забрался на закрома его сознания. Но когда ритуал свершится, сила эльфийской магии возрастёт в разы. Мы сможем побороть скверну, давно нужно было сделать это, а не запирать её на Глубинных тропах, — Солас хмурился, вспоминая, как война с Титанами, а после — спустя несколько сотен лет мира — гражданская война между эванурисами отвлекли эльфов от угрозы, таившейся в недрах земли. — Но главное, я почти уверен, что после падения Завесы эльфы… вернут своё бессмертие. 

На лице долийки промелькнуло странное выражение. Ей бы хотелось застать момент, когда её народ получит ту жизнь, которую заслуживал по праву рождения: долгую, мирную, без страха перед смертью, присущего шемленам. Прямо как в старинных легендах, унаследованных с прежних времён. Однако, как и у Стража, её время было ограничено. По правде, она давно не питала никаких надежд насчёт себя, как и не предполагала, что доживёт до этого момента. 

Лавеллан опустила взгляд на руку, невредимую во сне, но уже несуществующую в реальной жизни. Солас лишил её Метки, но та успела прочно осесть в теле, разрушая его изнутри даже сейчас, после исчезновения. Жизнь не раз позволяла девушке выжить, но надеяться на ещё один шанс казалось наивным. А потому… Стоило выяснить, что она может успеть сделать, прежде чем отправиться к праматерям и праотцам. 

— Приятно, что на сей раз всё-таки представится шанс разделить с ним общее дело, — её взгляд остановился на лице мужчины, замечая промелькнувшие на нём мрачные тени. Что они хранили в себе, какие мысли одолевали Соласа, что им на самом двигало — оставалось лишь догадываться, потому что Эллариэль до сих пор не была уверена в том, что эльф был честен с ней. Чувствовала, что истина скрыта куда глубже, чем названный бог позволил ей узнать. Слышала это от голосов Источника, пронизывающих её разум. 

— Итак, у меня больше нет прежних сил, но остались знания, сведения и, возможно, некоторые связи. Полагаю, ты лучше меня знаешь, как этим распорядиться. Что скажешь, Солас?

Она вдруг тихо рассмеялась от внезапно посетившего её осознания:

— Мы поменялись ролями... Иронично. Что бы ты ни решил, буду ждать от тебя приказов, Ужасный Волк. Однако... Прежде, чем отдать первый, расскажи. Ты на самом деле решился на всё только из побуждений спасти наш народ?

Тихий шаг вперёд, сложенные за прямой спиной руки и вздёрнутый подбородок — намеренно или нет, но она копировала мужчину, отражая его образ из прошлого. Тот образ, по которому бесконечно скучала, оставшись одна.

— Я всегда была честной с тобой, ты знаешь это лучше меня самой. И сейчас я прошу от тебя того же. Честности. Или это слишком самонадеянно — ждать её от бога коварства и обмана?

Соласу хотелось отступить от своего странного отражения, от ожившей картины греха обмана, предательства любящего сердца. И всё же он остался на месте, прямо встречая взгляд эльфийки. Теперь во лжи не было смысла, они на одной стороне — теперь до конца, каким бы он ни был. 

— Ты даже не представляешь, насколько сложный вопрос задала, — уголок его губ дёрнулся вверх в попытке то ли улыбки, то ли усмешки, но так и не превратившись ни в то, ни в другое. Эльф выглядел печально серьёзным и какое-то время молчал, словно ожидая, пока нужные слова сами лягут на язык. 

Его голову наполняла бесконечная вереница осквернённых лиц — рабские метки на коже Народа, шрамы на телах и душах. В уши врезалась мольба о помощи, руки ощущали тёплую пролитую кровь. Если Солас и был богом чего-то, так это сожалений. И чувства вины. 

— Разве не все мы ведомы эгоистичными мотивами? — губы эльфа скривились в непонятной гримасе, а после лицо разгладилось. Солас взял себя в руки, не позволив воспоминаниям об ошибках потянуть его на дно. 

— Мне нравится мысль, что падение Завесы даст эльфам всё, что они потеряли, это то знамя, под которым я могу дышать и действовать. Но тебе интересно то уродливое, что прячется в любом сердце, не так ли? — мог ли он винить Эллариэль за любопытство? Она уже обожглась его простым и приземлённым образом бродящего по Тени отшельника, неудивительно, что поверхностные причины были для неё недостаточны. И ведь это правда. 

— Если разумное существо совершает ошибку, оно должно эту ошибку исправить. Не ради вселенской справедливости, но ради самого себя. Иначе чувство вины будет разрастаться, подобно твоей Метке, и, в конце концов, сожрёт своего носителя. Это то, что я ощущаю — удушающее, тяжёлое чувство вины. Оно борется в моём сердце с тем фактом, что не прими я решения, всё могло быть ещё хуже. А после этого… после этого начинаются сомнения, — с каждым словом он говорил тише, горше, и его взгляд, в начале прямой и почти вызывающий, опускался, пока не перевёлся на россыпь маленьких белых цветов у края тропы. 

— Каждое решение в нашей жизни является выбором: одна версия мира выживает, а множество других умирает. Смертные уничтожают сотни вселенных за свои короткие жизни. Представь, сколько их уничтожил я. Возможно, в одной из них наш народ не терзали тысячелетиями, а в другой — моя семья не становилась жертвами гордыни и жажды власти. И всё же мы здесь и имеем только результат наших решений. Весь мир сейчас — результат одного моего решения. Я должен всё исправить, чтобы не сойти с ума. 

Лавеллан видела, как менялся чужой взгляд; как он тускнел под тяжестью откровения, которое ей всё же подарил Солас, выворачивая себя и раскрывая перед ней свою уязвимость. Ей ли, жалеющей о множестве своих решений, судить? Ей ли, выбравшей себя, а не других, обвинять кого-то в эгоизме?

— Ты слишком многое взваливаешь лишь на свои плечи, — когда она заговорила, в её голосе не было осуждения. Только печальное понимание как той, кто тоже винил себя и хотел всё исправить, но не мог. Череда её решений привела к тому, что семьи больше нет, как нет и руки, и видят творцы — не было ни дня, когда её живьём не съедали сожаления.

— Жизнь — это переплетение собственных и чужих решений, одно не может без другого. До твоего решения были тысячи других — не твоих —, которые запустили цепочку неизбежного.

Порыв коснуться чужого плеча в утешении Эллариэль задавила, обнимая свои плечи, будто удерживая себя от себя же самой.

— Хранительница любила говорить: "Чтобы что-то исправить, нужно сначала оставить это в прошлом. Постоянно оглядываясь назад, ты рискуешь споткнуться, упасть и набить ещё бóльшую шишку", — уголки её губ дрогнули. 

"Вот и ты не оглядывайся, Грустный Волк". 

Казалось, горечь пропитала не только их самих, но и воздух вокруг, сдавливая грудь тяжестью ноющего сердца. Но вместе с тем голову заполнили и неожиданные мысли, которые в реальности посетили бы ещё нескоро, подвластные не утихающим чувствам и эмоциям. 

Где-то на задворках сознания вспыхнула надежда, но прежде чем та подала голос, это сделала Эллариэль, разбавляя повисшую тишину. 

— Ты на удивление разговорчивый в этот раз, — беззлобно уколола она, вспоминая последний сон. — И даже никуда не сбегаешь... Или я рано радуюсь?

Радости, впрочем, на лице девушки не наблюдалось.

Если бы Солас был чуть младше, смутился бы. Эллариэль легко раскрыла, почему он явился в ней во сне в виде волка, а не эльфа. Она всегда была очень умна и внимательна к деталям. 

— Ты говорила, что Ужасный Волк уже тебя поймал. Но и ты поймала его за хвост. Как во сне, — на этот раз он позволил себе улыбку. Ему самому было неизвестно, почему тот сон выглядел именно так. Словно полузабытое воспоминание. — Поэтому теперь, когда наши пути окончательно слились в один, нет смысла ничего скрывать. 

Глаза долийки сузились:

— Раз нет нужды скрывать... Неужели та легенда про пса, догнавшего Волка, правда? — она позволила себе усмешку, отстраняясь от Соласа, но не сводя взгляда, который стал донельзя лисьим. — Или та, про Андруил, поймавшую и заставившую тебя служить в её постели дни и ночи, потому что ты сильно её разозлил?

Солас не сдержал короткого смешка. Не только из-за хитрого выражения лица Эллариэль, но и избранных ею долийских легенд об Ужасном волке. Андруил! Та унизительная история… Откуда она вообще стала известна эльфам — неясно. 

— На самом деле… — он специально сделал паузу в речи, чтобы девушка успела надумать собственных выводов, после чего фыркнул, — история с Андруил почти правда. Это было до убийства Митал, и, как в любой другой семье, я не со всеми был одинаково дружен, часто ссорился с ней, с близнецами… Сейчас эти времена кажутся совсем далёкими, — все воспоминания о мирных столетиях покрылись пылью и засохшими пятнами крови. Улыбки перемежались с оскалами, дружеские объятья с нанесёнными ранами, спасения с попытками покалечить. 

— Однажды ей удалось изловить меня и запереть в магической клетке, подарок от Джуна. И она правда угрожала мне годом служения в её постели. А точнее: “Пока не будет зачат щенок”, — Соласа передёрнуло от воспоминаний. — Это дословно. Сестра никогда не лезла за словами в карман, могла быть искусна в охоте и безыскусна в разговоре. Мне повезло, что на нас напали. Конечно, никакого сражения за мою честь не было, эванурисы ненавидели Забытых, и наоборот. Во время битвы я разбил магические решётки и сбежал. В тот раз никакой пёс не смог бы меня догнать… 

Несмотря на все слои горечи, под которыми были погребены эти воспоминания, Солас всё равно сумел улыбнуться. 

— Мне пришлось перекинуться в волка, чтобы Андруил, в случае быстрой победы, не догнала меня тоже. 

— То есть... Хочешь сказать, что Волком тебя прозвали не образно? — на лице Эллариэль промелькнуло недоверчивое удивление, — Ты... как оборотень? 

Из всех магов только Морриган была известна ей как способная к оборотничеству — редкому искусству среди современных магов. Даже у долийцев, передающих секреты мастерства из поколения в поколение, почти не сохранилось знаний о нём, отчего оно порой казалось лишь недоступной сказкой. 

Солас почувствовал знакомый укол внутреннего удовлетворения от вопроса, это было в нём всегда — он любил разъяснять вещи, любил любопытных. Эллариэль пыталась понять суть вещей, и это привлекало его только сильнее. 

— Не совсем. Сейчас существует два вида оборотней: те, что пали жертвой проклятья, и те, кто оборачивают тело магией, как леди Морриган. Они могут, в теории, конечно, превратиться в кого угодно, если достаточно мастерски владеют этим навыком. Пауки, змеи, птицы, более крупные животные — им доступны все возможные формы. Но тот белый волк, которого ты видела во сне — это тоже я, часть меня. Это живая сущность со своими повадками и желаниями. Любой маг, достигший определённого предела способностей, может этот предел разбить. Тогда его душа раскалывается, чтобы суметь обуздать такое развитие. Так появляются эти сущности — часть тебя, но постепенно получающая свои, уникальные черты. В какой-то момент все эванурисы, в том числе и я, получили духовных зверей. Эльгарнан и Митал — драконов, Андруил — хищного грифона, а Фалон’Дин — сову. Они вчетвером могли летать. Оставшимся из нас приходилось оставаться на земле: Диртамен превращался в медведя, Силейз — в грациозную львицу, а Гиланнайн так сильно полюбила галл, что и её вторая сущность тоже стала ею. Джуну, по словам моих сестёр, повезло меньше всех — осколок его души стал пауком, не то существо, к которому может побежать маленькая девочка, — Солас усмехнулся, вспомнив бесстрашие Эллариэль во сне. — Но пауки, как и сам Джун, созидательные создания, они плетут паутину, как брат сплетал чары и детали, порождая что-то новое. 

Воспоминания далёкой молодости снова принялись штурмовать бастионы его разума, и Солас, бросив взгляд на собеседницу и поняв, что она всё ещё слушала, продолжил, благодаря звук своего голоса за отвлечение:

— Очевидно, что моей второй формой стал волк. Все думали, что осколок станет лисой или змеёй — в конце концов, я действительно был самым хитрым из них —, но магия распорядилась иначе. Сейчас мне уже тяжело представить другой исход, — эльф потянулся вглубь себя и коснулся волчьей сущности, в ответ в груди расползлось тепло. И нетерпение. 

— Он хотел бы познакомиться с тобой, на этот раз, по-настоящему. Ты не против? — Солас посмотрел Эллариэль в глаза, его собственные были на удивление искренни, не зашорены от постороннего взгляда. Этот разговор был безопасным, позволял эльфийке узнать новое — здесь он мог быть открытым настолько, насколько возможно. 

Она отреагировала на неожиданный вопрос не сразу, слишком увлечённая, даже вдохновлённая потоком новых знаний, и обескураженно моргнула. Маленькая Элли была бы сейчас в неописуемом восторге от возможности увидеть зверя, и пускай это сам Ужасный Волк, которым пугали долийских детей. Эллариэль же отреагировала нескрываемым, странным смятением, поджав губы. Сердце ёкнуло, но в мыслях не было предвкушения, лишь вопрос от той её уязвлённой, всё ещё зализывающей раны-шрамы части: почему сейчас, а не тогда, в Крествуде? Почему для того, чтобы Солас открылся ей настолько, пришлось пройти весь этот путь?

Прикрыв глаза, она медленно вздохнула. Может, всему и правда своё время и своё место. Жаль, что до того порой приходилось платить слишком высокую цену.

— Я могу считать это твоим благословением? — на её лице всё-таки промелькнула улыбка. — Или проклятием? 

— Вероятно, это зависит от точки зрения, — Солас улыбнулся коротко, вспоминая, как долийцы любили проклинать других, пользуясь его прозвищем. А после без лишних предисловий окутал тело энергией. Эллариэль даже не могла видеть его силуэт за плотной дымкой, пока та не рассеялась, а на месте эльфа не остался крупный белый волк. Уже ей знакомый. 

Зверь смотрел на эльфийку с лёгким прищуром, не двигаясь с места и медленно мотая хвостом из стороны в сторону. Его уши инстинктивно слегка прижимались к голове, показывая больше чувств, чем в первоначальном облике. Солас не пытался приблизиться, но было заметно, как он принюхивался и перебирал лапами на земле, словно такое неподвижное состояние было ему в тягость. 

Лавеллан тоже не сводила взгляда со зверя, беззастенчиво разглядывая его от хвоста до ушей будто впервые, долго и внимательно. Изучала, пытаясь уловить в повадках что-то знакомое. Осознавать, что волк перед ней — одновременно и Солас, и не совсем он, было... странно. 

Во сне, я могу общаться с тобой мысленно, — его голос раздался прямо в её голове, — если бы мы были в смертном мире, такой трюк потребовал бы гораздо больше энергии. 

Здесь Солас и контролировал зверя лучше; тот чувствовал, что всё вокруг не совсем настоящее, а потому не было ни резких желаний, ни крупных раздражителей. Волк присел на задние лапы, оборачивая вокруг себя хвост, и тихо взвыл. В этом вое было так много чувств, целая палитра от тоски до радости. Этот звук наполнил всё пространство сна, отразился от стен несуществующего иллюзорного мира и затих. Волк ещё мгновение сидел на месте, после чего вытянул лапы вперёд и опустился на землю, пристраивая вытянутую морду на лапах. Лишь его глаза продолжали следить за эльфийкой: рискнёт ли она приблизиться, как тогда во сне, будучи маленькой девочкой? 

От волчьего надрывного голоса в лице Эллариэль что-то дрогнуло, оставляя на невидимой маске очередную трещину. Насколько всё было бы проще, подари ей время целебное равнодушие? Она помедлила, опускаясь на колени рядом с существом и вновь ощущая себя ребёнком, взирающим на него снизу вверх. Даже сейчас, будучи взрослой, она казалась маленькой по сравнению с огромной тушей. 

Она не ощущала перед ним страха, не видела угрозы в близости с хищником и отчего-то до глупого была уверена в том, что он никогда бы её не тронул. Ни во сне, ни наяву.

— Волк, но совсем не ужасный, — спустя минуту рассеянных раздумий протянула долийка, прикасаясь к тёплой шерсти. Тонкие пальцы в осторожной ласке погрузились в густой мех, путаясь в нём и спускаясь от шеи к боку. — Ну здравствуй. 

Стараясь не смотреть волку в глаза из-за того, что ей захотелось сделать, она с тихим вздохом обняла его, уткнувшись в неё лицом, и с долей смущения пробормотала:

— Прости, но тебе придётся потерпеть.

“Терпеть” — не то слово, которое Солас бы использовал для ощущения нежных рук, обернувшихся вокруг него, пальцев, зарывающихся в шерсть, расслабления в чужом теле. Хвост начал подметать землю от нескрываемой радости Волка, который мордой притёрся к плечу Эллариэль и никак не мешал обнимать себя. Сейчас зверь был размером с молодую кобылу, но на деле Солас мог делать его в разы больше (до размеров горы, но на это ушло бы огромное количество энергии, и длилось бы всё недолго). 

У каждого из эванурисов были светлая и тёмная сторона, — эльф вместе со своим волком отчаянно сопротивлялись желанию лизнуть чужое лицо. Для Соласа это было слишком похоже на попытку поцелуя, а зверя сдерживала воля основной формы. — Конечно, большой белый волк тоже может быть очень пугающим, но обычно, если мне нужно было внушить страх, я использовал иной облик. 

— И какой же? — долийка спросила без раздумий, даже не допустив мысли о том, что, возможно, играет с огнём.

Конечно, его любопытная девочка захотела увидеть настоящего Ужасного Волка. Солас ухмыльнулся внутри волчьей ипостаси, его не могло не радовать чужое любопытство. К тому же, смена облика прошла почти мгновенно: белая шерсть почернела прямо под пальцами, серо-голубые глаза покраснели и по всему телу открылись ещё с десяток других пар таких. Все кровожадно горели и пытались посмотреть на Эллариэль. Чёрный волк действительно выглядел устрашающе: он источал жажду разрушения, имел более крупные клыки и когти, торчащую в стороны шерсть. Словно бешеный зверь, в отличие от умиротворённого “брата”. В нём едва узнавался Солас; не так, как в белом волке. 

Сейчас я хорошо его контролирую, но вне сна тебе будет лучше не встречаться с этой моей стороной. Она необузданна, дика и опасна. 

Эльф оскалился, показывая девушке ряды острых длинных зубов и щёлкая ими рядом с её шеей. 

Ему нравится твой запах. Но там, где белый Волк хочет защитить, потереться мордой или облизнуть, чёрный хочет сожрать без остатка. 

После сонмы увиденных демонов и порождений мало чем можно было напугать Лавеллан (разве что до визга ненавистными гигантскими пауками), поэтому перемены в волчьем обличье воспринялись почти спокойно. Ощутив шевеление под руками, оказавшееся прикрытой парой глаз, она немного отползла, чтобы рассмотреть явившую себя на свет тёмную сторону. Где-то под рёбрами неприятно щекотнуло от мыслей, что её шея была Волку на зубок — и моргнуть не успела бы, если тот захотел убить, одного укуса было достаточно. 

— Во-первых, я всё ещё невкусная, — вырвалось в ответ на угрожающее замечание, — Во-вторых... Поняла. Тебя нужно вовремя кормить и бежать со всех ног, если всё-таки не повезёт попасться под... лапы. 

Она во все глаза рассматривала чужую ипостась, сравнивая её с той, что запомнилась на увиденных несколько дней назад фресках. И всё ещё не чувствовала того страха, который инстинктивно должен был возникнуть у любого живого существа в такой ситуации вместе с желанием убежать. 

— Кто-нибудь ещё видел тебя... так? — неопределённо кивнув в его сторону, она задумчиво нахмурилась, неожиданно поймав нить уже далёкого, почти призрачного воспоминания, точнее — лишь его фрагментов. Бывшая Вестница Андрасте до сих пор не помнила многого из того, что происходило во время нападения на Хэйвен — неизбежные последствия травмы. Догадки переплетались с сомнениями: вдруг всего лишь совпадение? 

— Тогда, после лавины… Я слышала волчий вой, когда добиралась до лагеря, — осторожно начала она, чувствуя некоторую неловкость от своего возможно беспочвенного предположения, — Это… мог быть ты? 

Ох, — чёрный волк удивлённо навострил уши, отражая внутреннее состояние Соласа. — Ты помнишь об этом? — все глаза моргнули одновременно, пусть и слегка заторможено. Эллариэль ведь никогда не упоминала тот момент, и эльф рассчитывал, что звериную помощь она восприняла просто как случайность. И всё же эльфийка была не только любопытна, но и умна. — По сотне разных причин я не мог позволить тебе умереть. 

Лавеллан была молода, только закрепилась на посту Вестницы, её пламенный дух и стальная воля завораживали ставшего почти циником Соласа. Он определённо не мог позволить ей бесславно сгинуть в снегах на вершине горы, а потому вмешался и сопровождал девушку до лагеря, помогая ей найти путь в пурге. 

Той же не требовались пояснения, каким таким причинам она обязана за спасение своей жизни, но мысли об этом всё равно омрачили взгляд, заставляя его опуститься. Во времена рассвета Инквизиции ценность её будущей главы определялась лишь Меткой, и чтобы стать кем-то бóльшим, чем просто её носительница, чтобы её жизнь обрела какой-то вес, пришлось постараться. 

Так или иначе, Солас почти всё это время был рядом. Стабилизировал энергию Якоря, не давая ей поглотить и убить, научил управлять ею, а помимо того всегда надёжно прикрывал тыл ещё неопытной в бою эльфийки, не раз отводя от неё беду. 

— Спасал столько раз… — пробормотала она, болезненно хмурясь и сжимая в кулак левую ладонь, пока не ощутила вонзившиеся в кожу ногти; там, где раньше был шрам от поглощённой силы сферы. Даже последняя встреча, в Перекрёстке, обернулась горько-сладким спасением, отсрочившей смерть ещё ненадолго, пускай и забрала покой в качестве расплаты. 

Эллариэль не страшилась умереть, и всё же, иногда осознание своей смертности и того, сколько раз она ходила по острию ножа и падала в бездну, догоняло её, задевая что-то внутри и заставляя руки дрожать. 

Догнало даже во сне, как тревожное эхо из глубины далёкой сейчас реальности. 

Тревога эльфийки влияла на сон, ведь несмотря на контроль Соласа над ним, он всё ещё оставался её сном. Волк толкнулся разок чёрной мордой в её грудь, после чего в мягкой зелёной дымке исчез. На его месте снова был Солас, на этот раз сидящий со скрещёнными ногами на земле. Взгляд серых глаз сильно смягчился, в изломе бровей читалось сострадание. В мире древних эльфов не существовало страха смерти, так как жизнь многих не заканчивалась по-настоящему: существовали лишь бодрствование и сон, утенера. 

— Как ты, Эллариэль? — тихо спросил мужчина, даже рискуя протянуть к ней руку и накрыть её сжатый кулак, через который он почувствовал дрожь хрупкого тела. — Я убрал Метку, но… возможно, ты ещё ощущаешь её? 

Он не мог исключать того, что противоестественная для эльфийки магия продолжала медленно пожирать тело. Ошибка со сферой и Корифеем обещала причинить им обоим много боли. Солас не готов приносить Эллариэль в жертву. Не сейчас. Возможно, никогда. 

— Трудно сказать, — уклончиво ответила она полуправдой, чуть погодя расслабляя пальцы под чужой ладонью. Ущерб, причинённый Меткой, был необратим, но насколько всё плохо — она не могла ответить, не решаясь пока полностью доверять ощущениям. Несколько лет с мощным магическим источником внутри прервались в один миг — будто постоянный шум резко прекратился, оставляя её в полной тишине. Однако даже в ней долийка слышала тихий звон.

Неожиданно по сну прошла рябь, едва заметная, но всё же очевидная для того, кто умел видеть. Крепость дрогнула, на мгновение превращаясь в нечто совершенно иное, смесь невысоких каменных зданий Хэйвена и высоких шпилей эльфийских башен. Моргнув, можно было пропустить этот момент. 

Солас понял, что их с Эллариэль сон потревожен. Возможно, оно было и к лучшему — они смогли поговорить так, как не смогли бы в настоящем мире, и пришла пора вернуться к насущным делам. 

— Я чувствую Коула за дверью комнаты, — проговорил эльф, поднимаясь со вздохом с земли. — Скоро должна состояться встреча моих советников…, — звук его голоса ещё не успел умолкнуть, а сон уже начал рассеиваться вокруг них, мягко пробуждая. 

Когда девушка открыла глаза, то увидела, что Солас не рискнул прилечь рядом с ней: он сидел рядом на полу у постели, склонив голову на край шкуры. Сейчас он смотрел в потолок и медленно моргал, сбрасывая остатки концентрации на сопряжении сна. 

— Пойдёшь со мной? — даже его голос слегка хрипел, словно они действительно успели поспать дольше получаса. 

— В качестве кого? — Лавеллан вновь прикрыла веки, позволяя себе насладиться последними секундами покидающей тело полудрёмы. Прошло совсем немного времени, но усталость давила уже не так сильно, отступив вместе с напряжением.

— Сомневаюсь, что ты всех своих агентов приглашаешь на совет, — она приподнялась на локте, с вздёрнутой бровью глядя на Соласа, — Или у меня есть привилегии?

— Конечно, у тебя есть привилегии, — в мужском голосе послышался смешок. — Неужели ты думаешь, что я бы взял женщину с таким политическим опытом в простые агенты? Или эльфийку, которой я могу по-настоящему доверять? — ту, кто стал ему ближе всего? Эльф не озвучил последнее, но эта фраза отразилась в его глазах. — Я рассчитывал, что ты станешь одной из советниц, на ряду с Бриалой или Энриэлем, — он запнулся на мгновение, пытаясь скрыть это за поднятием с пола. — Если ты этого хочешь, во всякой случае. Если тебе более приятна мысль об отдыхе или скромной помощи прибывающим, я не откажу тебе — это такое же полезное дело, как и остальные. 

В груди Эллариэль заютилось приятное тепло, хоть разум, однажды уже поранившийся о надежду, и пытался убедить, что в словах Соласа не стоило искать что-то большее, чем простые расчёт и практичность. 

Её слух зацепился и за знакомое имя, но расспрашивать о бывшей служанке императрицы пока не торопилась, посчитав, что все нужные ответы получит позже и без того.

— Отдых… — она вымученно рассмеялась, — Нет. Я должна что-то сделать для нашего народа, пока могу. Об отдыхе и речи быть не может, хотя не скрою — мысли о нём действительно приятные. Инквизиция… порядком меня вымотала. 

Она осторожно потянулась, покидая нагретую постель.

— Значит, советница… Боюсь представить, что бы сказала Дешанна, узнай она-… — долийка осеклась и замолчала, так и не закончив мысль, от которой тут же поспешила отгородится первым, что пришло в голову.

— Клятвы, присяга на верную службу, что-нибудь ещё, — Лавеллан в неопределённом жесте взмахнула ладонью, становясь рядом с мужчиной и глядя на того с лёгкой иронией. Один разговор не мог за раз стереть дистанцию между ними, выстроенную годами сожалений и разлуки, как не мог и излечить. Но он словно стал первым шагом к тому, чтобы действительно перестать оглядываться назад. — Обойдёмся без формальностей или тебе нужно подтверждение, что я на твоей стороне?

Почему-то её не покидала уверенность, что Соласу это совершенно не нужно, не от неё, но признаться себе в том, что она хотела услышать об этом из его уст, было всё равно что признать свою слабость. Одну из. Ведь при других обстоятельствах, отмотай они время назад, когда ещё не было так горько и больно, она сама раскрыла бы ему одну простую но сокровенную истину. Нечто большее, чем признание в любви.

Она всегда будет на его стороне.

— Я тебе доверяю, — повторил он, просто радуясь столь лёгкому принятию эльфийкой новой роли. Она уже не раз доказала, что способна приспосабливаться, но так же у него не было сомнений — Эллариэль волновала судьба Народа. — Идём, Коул начинает беспокоиться. 

Первое время им явно будет более комфортно в компании кого-то ещё, но они оба надеялись, что это скоро изменится. Надежда — вещь самая сладкая и самая опасная в мире. 

Коул действительно ждал их снаружи комнаты, немного беспокойно сжимая пальцы между собой. Он смотрел куда-то в стену, но, услышав звук открывающейся двери, перевёл взгляд на пару. В его глазах блеснула искра, и сразу следом полился голос:

— Луна и океан — не вместе, не врозь. Приливы, отливы — хочется упасть, соединиться. Луна плачет среди звёзд, океан воет среди рыб. Одиноко. Можно ли сломать то, что было?

Солас заметил момент, когда дух вышел из транса и посмотрел на него с Эллариэль более осмысленно. Он давно уже не извинялся за свою суть; если где-то рядом с ним мерцала боль, ему нужно было добраться до корня и попытаться излечить чужую душу. Его слова легли на сердце горькой тяжестью. Кто из них луна, а кто океан? Чьё притяжение, чьё влияние на жизнь другого больше? У эльфа не было ответа. 

Не было его и у девушки, лишь слабо улыбнувшейся юноше в ответ.

— Я рада, что ты здесь, Коул.

Тот посмотрел ей в глаза и тоже улыбнулся:

— Я тоже. Приятно видеть того, кого хорошо знаю, — его голос не пересекал границу громкого шёпота и имел словно бы небольшое эхо, выдавая в нём не смертного, но духа. Внешне Коул всё ещё мог полностью имитировать человека. Солас помнил, как однажды он спросил, стоит ли попытаться сделать уши острее. 

“Несмотря ни на что, в этом мире есть достойные люди. Ты — один из них”. 

Бытие в шкуре человека навсегда изменило духа милосердия, которым Коул изначально являлся. Это не было плохо, просто по-особому. И эльф пытался доказать это ему разными способами. 

— Они ждут, мурлычущая женщина отвлекает, но ненадолго. Они знают, что прибыла голубка, — Коул моргнул и слегка смутился, глядя на Эллариэль теперь из-под светлых ресниц и края шляпы. — Голубка — это ты... Вестница перемен.

Подумать о том, кто такая — эта мурлычущая женщина, долийка не успела, растерявшись от чужих слов.

— Хорошо, что не несчастий. Хотя перемены бывают... всякие, — она неловко хмыкнула себе под нос. — Не будем заставлять остальных ждать.

— Ты приносишь мир, — прошелестел в ответ дух, мерцая и исчезая. Он всё ещё был рядом, но невидимым. 

Солас коснулся стены, коротко думая о том месте, куда им нужно было попасть, и небольшие завесные огоньки вспыхнули, указывая путь. В лабиринте поворотов узких коридоров и множества дверей было нелегко запомнить даже часть местной карты, а потому он тоже нет-нет да пользовался помощью огоньков, не рискуя оказаться на кухне или на источниках. 

Им потребовалось несколько минут, чтобы добраться, и тишину пути разорвал голос Лавеллан: 

— Есть ли что-то, о чём я должна знать прежде, чем ты представишь меня остальным? 

Эльф задумчиво вздохнул: 

— Не думаю. Тебя они все знают, ты знаешь большинство из них, — Солас слегка улыбнулся, это знакомство заранее сильно облегчит взаимодействие группы советников. — Бриала, Фаррис и Хелафен, это новое имя, которое всё же взял по моему совету Абелас, эльф-часовой из храма Митал — всех них ты встречала во времена Инквизиции. Про Энриэля ты многое слышала. Как и про Орсино. 

Эллариэль запоздало осознала, что одно из имён заметно выбивалось из списка.

— Подожди... Орсино? — она в недоумении взглянула на мужчину. — Киркволльский чародей? Он ведь мёртв... Был.

Можно было списать всё на своё невежество или же на искажённость рассказов и слухов о событиях в Городе Цепей, которые доходили до острых ушей, если бы не одно "но": она знала эту историю из первых уст, от человека, чьими руками была оборвана жизнь Орсино — от Защитника Киркволла. 

Солас кивнул:

— Да, его смертная оболочка была уничтожена, но его дух отыскали мои агенты. Он стал духом надежды, прекрасное существо, — работа с духами всегда была сложной, особенной, так как каждый случай требовал своего подхода. У Соласа было время прийти на зов, и он не пожалел об этом ни на мгновение. 

— Орсино — ценное приобретение, у него есть, пусть и устаревшие, но всё же данные по Кругам, связи. После восстания маги разбрелись по всему Тедасу, всё ещё лелея прежние обиды, все ещё презираемые большинством. Они — ещё один источник силы для нашего движения. 

После открытия истинной личности Соласа мало что ещё могло вызвать столь же сильное удивление у Лавеллан. Дух среди его приближённых, не как Коул или одержимый, а бестелесное существо, какие уже встречались ей сегодня и до того — в Перекрёстке, — и неожиданность, и нет. Задействовать все возможные ресурсы, из обоих частей расколотого мира — подобный шаг от эвануриса стоило ожидать, так что удивление девушки быстро сменилось пониманием. 

И предвкушением.

***

Из донесений агентов Ужасного Волка: 

“Фен`Харел! Во время нашей экспедиции в Тень в сопровождении духа милосердия мы наткнулись на редкого демона. Судя по тёмным одеждам, закрытому лицу и потусторонним завываниям это был демон отчаяния. 

Мы взяли на себя смелость провести некоторые наблюдения и эксперимент, выяснив, что демон тяготеет к бывшим магам круга, но не пытается активно пробить Завесу, чтобы добраться до жертв, пусть и подпитывается их терзаниями. 

Дух милосердия — Коул — произнёс загадочную фразу, которую мы передаём цитатой: “Город рабов, город цепей награждает за надежду кровью, смертью. Свет — лишь искра на лезвии прежде вечной темноты. Как слепому снова увидеть солнце?” 

Наша миссия по сбору духов для борьбы продолжается, мы должны покинуть этот участок Тени, но демон кажется особенным. Возможно, он заинтересует вас. 

Ма, ла, эл”.

***

За последним разговором они успели пройти до нужного места. За деревянными дверями явно какое-то время бушевал спор, сильно приглушённый преградой. Кажется, дело было в одной конкретной ведьме, которая собиралась к ним прибыть в ближайшее время. 

Когда Солас распахнул дверь, ему в лицо полетела фраза Орсино:

— Предлагаю дождаться Энриэля, он был близко знаком с леди Морриган, его совет будет наиболее ценен, — у его голоса имелось небольшое эхо, как у Коула, но выглядел эльфийский маг как простой дух — полупрозрачный, бесцветный, если не считать зеленовато-сиреневую ауру, словно готовый воспарить над землёй. Он не опирался на стол, как Бриала, не сидел в дубовом кресле, как Хелафен, даже не мерил комнату шагами, как Фаррис, проблемы воспринимались им, духом надежды, совершенно иначе, чем существами плоти. 

— Фен’Харел, banal nadas, — первым заметил и поприветствовал Соласа бывший часовой, а после подтянулись и остальные. К Эллариэль напрямую пока не обратились, но все глаза в комнате были направлены на неё. 

Эванурис кивнул на приветствия, отразил их спокойным эхом и провёл долийку ближе к столу:

— В нашем кругу появился ещё один важный член — Эллариэль Лавеллан, бывшая леди Инквизитор. Она присоединится к нашему делу и будет помогать, как часть этого совета, — было заметно, как резко закрылся эльф, словно надевая серьёзную маску. Здесь да и в коридорах при других эльфах он должен был играть определённую роль — роль лидера, революционера, бога. То, что ему претило и в прошлой жизни. То, чему ему не удалось избежать дважды. 

— Леди Лавеллан, рада снова повстречать вас, — промурлыкала своим акцентом Бриала, слегка улыбнувшись. От предыдущего спора, у неё на щеках виднелся лёгкий румянец, и она казалась чуть более живой и менее осторожной здесь, в окружении полноценных союзников, чем при императорском дворе, где везде могли скрываться враги и чужие шпионы. 

— И я, — коротко присоединился Хелафен, чуть щурясь, присматриваясь к женщине, впитавшей мудрость его погибшей богини. Изменилось ли что-то в ней? Это покажет время. 

— А я ещё не имел удовольствия встречать вас лично, — Орсино засветился чуть ярче от волнения нового знакомства, — но мне многое рассказывали. Вы стали надеждой для всего мира, для магов, боровшихся за свою свободу. Вашу заслугу невозможно оценить в полной мере. Мне жаль, что отчаяние захватило меня до того, как я смог окунуться в свет вашей веры. 

Конечно, дух не имел в виду религиозную веру. Его восторг относился к силе духа Вестницы, к её способности принимать тяжёлые решения и принимать их быстро, к её сочувствию магам. В его призрачных глаза светились искры, и вся комната словно наполнялась сладким запахом, а в груди становилось легче. Как многое теряли маги, опасаясь духов, как демонов. Они были способны раскрыть лучшее в смертных, если бы только им дали такую возможность. В конце концов, именно отражением лучших качеств являлись духи надежды, справедливости, мудрости. 

Солас молча прикоснулся к пояснице девушки, слегка подталкивая к месту, которое она могла занять. Сейчас её время блеснуть и создать первое впечатление, а потому он не отвлекает никого своим голосом. 

Глаза Лавеллан скользнули по лицам собравшихся, и, пусть и привыкшая к вниманию, она на долю мгновения ощутила себя не в своей тарелке. Дело времени — привыкнуть к новым обстоятельствам и новому окружению.

 — Рассказы, как правило, сильно отличаются от реальности, — Инквизитор в ней ответила раньше, чем Эллариэль, сдержанно улыбнувшись остальным. — Народу нужно было знамя. И я постаралась стать тем, за которым пошла бы сама, как маг и эльф. Тем не менее… Справедливо ли будет присваивать веру только себе? Я лишь… была искрой. 

Она не могла не вспомнить слова Соласа, обронённые когда-то в разговоре: "На любой большой войне есть свои герои. Мне просто интересно, каким будешь ты". Какого героя в итоге он увидел в ней? И героя ли?

— Теперь этой искрой предстоит быть всем нам, — девушка бросила короткий взгляд на Соласа, — И знамя у нас уже есть.

Оставив Инквизицию позади, она надеялась оставить следом и маску леди Инквизитора. Но та слишком крепко приклеилась к её сути, раз даже сейчас она не могла избавиться от неё. Стоя перед советниками Фен’Харела, коей теперь стала и сама, Эллариэль не могла быть просто собой. И где та грань — между ней обычной и ней-Инквизитором? Не стёрлась ли она за эти годы? Сказать было сложно, поэтому оставалось только следовать наитию и играть привычную роль.

— Говорят, самый тёмный час — перед рассветом. Нам стоит помнить об этом на пути к цели. Настало время больших перемен.

— Значит, всё, что я слышал о вашем ораторском искусстве, правда. Aneth ara¹, леди Лавеллан, — раздался голос со стороны двери, и, обернувшись, можно было увидеть в проёме взрослого эльфа: бледного, как сама смерть, с уставшими глазами но улыбкой на лице, искажающей валласлин Фалон`Дина, изламывая тёмные линии. 

Перед ними стоял Герой Ферелдена и Пятого мора, Энриэль Махариэль.