Мертвецы не нападали. Гвинет ждала, боялась выпустить меч из руки, чтобы не обнаружить потом, что серые тени гурьбой кинулись в атаку, воспользовавшись ее нерешительностью. Она не знала, насколько драуги разумны, ведет ли их жажда свежей горячей крови или еще что, но сдаваться без боя Гвинет бы не стала. Рядом с ней Хильде тоже сняла с пояса топор, и Гвинет, кинув на нее взгляд искоса, вдруг — неожиданно и для самой себя — улыбнулась, увидев в Хильде ту воинственную девушку, в которую влюбилась. Она, конечно, никуда и не исчезала, но Гвинет подумала, что об этом-то она и мечтала: сражаться с Хильде бок о бок, путешествовать и попадать в передряги вроде такой. Если бы не проклятия и драконы… Она даже смогла с вызовом посмотреть на серые лица, которые разучились выражать чувства, когда с них наполовину слезла кожа.

— Гвинет!

Она чуть не закричала от облегчения во весь голос. Движение справа, которое показалось ей вспышкой нападения, на самом деле было Гавейном, пробивавшимся к ней с Хильде. Рядом с ним семенила Гисла, юбка платья разорвалась, обнажив исцарапанные коленки.

— Осторожно! — прорычала Гвинет. — Не двигайтесь так быстро!

— Они не станут нападать, — сказал Хаген. Он легко мог бы затеряться среди мертвецов, будь они чуть посвежее. Выдвинулся вперед, руны стекали с его рук, как морская пена, как холодная вода, как сомкнувшийся вокруг туман.

— Не понимаю… — как зачарованная, откликнулась Хильде. — Что они тогда ищут? Зачем это все?

Один из мертвецов, рослый, с шаткой походкой, как у проснувшегося зимой медведя, двинулся к ним. Взгляда не было, глаз не было. Но Гвинет услышала странный скрип, утробный рев, заклокотавший в груди, которая больше не поднимается от ударов сердца. Гвинет мало чего боялась, но тут ей захотелось отвернуться, а еще лучше — спрятаться в плече у Хильде. Настолько… неестественно это выглядело.

— Будь я на их месте, — небрежно проговорил Хаген, — неприкаянной, испуганной тенью, бродящей среди серых камней пустого острова, я бы очень хотел вернуться домой. Возможно, они думают, что у нас есть корабль и что мы сможем увести их команду с этого проклятого клочка земли.

— Или они готовятся к походу во время Рагнарека, — дрожащим голосом проговорила Гисла. Она жалась к Гавейну в поисках защиты от ветра. — Когда они сядут на большой черный драккар, который выплывет из царства Хель и отправится к золотому Асгарду…

— Будем надеяться, что мы все еще не в Хельхейме, — оборвал Хаген. — Идем! Мы видели к югу какое-то жилье… Должно быть, великан именно там.

Но круг не разомкнулся, круг не разорвался. Серые тени стояли, такие же неподвижные, и только их вожак — капитан их погибшего, упокоившегося давным-давно корабля?.. — снова протяжно взвыл, и Гвинет показалось, что она вот-вот различит в этом крике обычные человеческие слова, но все было бессмысленно.

— Ладно, — сквозь зубы выдавила Гвинет. Они были так близко к разгадке, к… хоть чему-то, и она не позволит каким-то давно мертвым морякам остановить их. — Сделка! Хаген, заткнись. Если у нас будет корабль, мы вас отвезем к берегу, я клянусь. Вот только драккара у нас нет, а наши ушлые провожатые уже должны возвращаться к Хлинну на всех парусах. А теперь нам нужно пройти.

И они послушно расступились. Гвинет выдохнула, повела плечами, ощутив, что с них словно бы груз свалился. Она не верила, что это сработает, она не думала, что клятвы придется выполнять и что на ней висит она уже не одна. И все же… Шагнула вперед, примяла мокрую от росы траву сапогом. К югу Гвинет уже видела тени деревьев, что переплетались в тумане, как лапы чудовищ. Роща, которую здесь посадил великан, живущий среди мертвецов?.. Чем бы еще ему заниматься. Отряд направился туда, попеременно оглядываясь друг на друга и проверяя, что больше никто не теряется.

— Все в порядке? — спросил Гавейн, который наблюдал за Хагеном. Так некоторые по поведению кошек и собак определяют близящуюся бурю или другое бедствие; по обеспокоенному лицу чародея Гавейн пытался вычислить, угрожает ли им что-то на этой земле.

— Нет, я не из-за того… Все думаю, что Гульвейг тоже наверняка хотела бы получить мед мудрости, просто не могла пройти мимо такого искушения, — сказал Хаген. — Она слишком просто отпустила нас в поход к Мимиру.

— Попробовала бы она нас остановить, я бы на это посмотрела! Думаешь, послала кого-то за нами? — догадалась Гвинет. — Своих ведьм?

— Не уверен, но предчувствие… а с предсказателями только и остается, что полагаться на предчувствия, — невесело усмехнулся Хаген. — Она способна увидеть, куда мы пошли. Как и я мог увидеть великана в источнике. Потому-то, вероятно, не стала препятствовать или пытаться обмануть. Я бы услышал в ее словах ложь, руны бы подсказали, и Гульвейг бы ничего не добилась. Но ударить в спину… она вполне способна.

Гвинет невольно обернулась, как будто погоня, посланная ведьмой, могла оказаться уже позади них. Даже если она была, Гвинет надеялась, что туман и мертвецы способны будут их если не остановить, то хотя бы задержать.

Полные волнения, они поднимались по холму, усаженному деревьями — слишком ровные ряды, что невозможно не увидеть тут руку заботливого хозяина сада. Несмотря на непогоду, на холод, на туман, деревья выглядели пышными и здоровыми.

— Как красиво… — тихо выдохнула Хильде.

Она стояла, задрав голову, смотрела на заиндевевшие листья, нависшие над ними. Гвинет протянула руку, тронула, услышала тонкое звяканье, как будто на ветке висели серебряные колокольчики, и усмехнулась. Она не ошиблась: вся земля здесь пропитана колдовством. Туман медленно стелился, обвивая ноги, словно пытался удержать их, не позволяя уйти дальше в эту таинственную рощу. Гвинет сделала шаг вперед, хрустнула ветка. Но было что-то еще.

— Ты слышала? — спросила она, оборачиваясь к Хильде.

Та кивнула, в ее оживших янтарных глазах читалось не только любопытство, но и тревога. Гвинет знала, что на этом острове не все так просто. Легенды о великанах и мертвецах всегда кружили вокруг Исэйла, но теперь, когда их отряд сошел на туманный берег, они казались не просто сказками, а чем-то осязаемым, настоящим.

— Осторожнее, — произнесла Хильде. — Вдруг это место охраняют? Мог бы он… Мимир жить тут совсем один? Без помощи?

— Охраняют… или ждут, — ответил Хаген. — Может, он просто хочет показать, что нам не удастся подкрасться. Что он все знает.

Гвинет сделала еще один шаг, и туман, словно живое существо, обнял ее, скользнул по спине. Из-за деревьев послышался шорох, что-то копалось там, хрустело кустами. Ладонь снова легла на рукоять меча.

— Вот теперь мне хочется вернуться, — жалобно сказала Гисла.

— А Гавейну хочется совершить подвиг и сразить неизвестное чудовище, — хмыкнула Гвинет. — Ты справа, я слева.

Проще было действовать. Атаковать, загонять, как будто они на охоте в Эйриу, как будто это тихий и мирный афальский лес, шепчущий листвой, а не чуждый звон этого безымянного острова. Когда Гвинет выскочила наперерез, погнала неизвестного навстречу Гавейну, который держал меч, готовясь ударить сплеча, наотмашь… Раздался скулеж, тихий, отчаянный визг, и Гвинет вдруг рассмотрела в тени обычную собаку, какие во множестве бегают по улицам городов и жмутся к кухням. Черный пес оскалился, но не нападал, только жался к земле, глядя на Гвинет испуганными влажными глазами. Гавейн медленно опустил меч, и пес несмело махнул лохматым хвостом.

— Ой, какой большой, — испугалась Гисла, спрятавшись за ними.

— Ты что, боишься собак? — улыбнулся Гавейн. — Смотри, какой он славный!

— Его зовут Фреки, — раздался гудящий голос позади, будто горн запел.

Мимир не был настолько велик, как Гвинет его представляла, он не был горой и даже не был холмом, просто, глядя ему в лицо, ей приходилось запрокидывать голову. Как если бы человек сидел на плечах другого человека. Он был коренаст, силен на вид, с широкими плечами, и ладони у него были большие. Гвинет сама не знала, почему она думала увидеть согбенного мудреца; нет, Мимир был стражем, воином. Не хотелось показать испуга, поэтому Гвинет усмехнулась, не убрав ладони с меча:

— Добрая встреча, хозяин.

Лицо, как и весь он, было суровое, изъеденное морщинами и старыми шрамами, которые подсказывали, что великан бывал во многих битвах. В волосах, когда-то наверняка ярких, рыжих, проглядывала седина. Пряди цвета пепла вплетались в небрежную косу, которая вдруг напомнила Гвинет о деде. Но даже теперь, спустя столько оборотов, Мимир был стойким и уверенным, особенно — на своей земле. Гвинет вспомнила истории о великанах, о славных походах, о подвигах, которые совершали конунги, побивая их. Ничего удивительного, что древние обитатели Островов жили дольше людей; сиды, давние предки кланов Эйриу, остроухие, со множеством зрачков в глазах, тоже были долгожителями. И их тоже истребили люди, гнавшиеся за колдовской силой, спрятанной в холмах.

Исходя из этого, да и из того, что они заявились без приглашения к его дому, чтобы что-то просить, Гвинет не удивилась, что Мимир сурово нахмурил лохматые седые брови. Она поняла бы, даже если бы он гнал их прочь, но великан не выказывал злости. У ног Мимира вился второй пес, такой же крупный, кудлатый и рыжий. Краем глаза покосившись на Гислу, Гвинет отметила, что беспокойство девушки стало в два раза больше.

— Значит, Прожорливый? — усмехнулся Хаген, указав на черного пса, который обнюхивал его сапоги. — Они сотворены колдовством. Умелая работа, великан.

— И Гери, Жадная, — подсказал Мимир, потрепал по холке вторую собаку. — Старый знакомый попросил присмотреть за ними, а я все выполняю просьбу, хотя его, сдается мне… Ну, да не важно. С ними мне веселее, не каждый день заглядывают гости, — сказал он, и какая-то искра мелькнула в его светлых, почти белых глазах. И впрямь веселье — или опасность?

— Надеюсь, они едят не тех, кто провалил испытания, о которых мы уже наслышаны, — откликнулась Гвинет. Она не скрывала, что готовится выхватить меч, пока взгляд Мимира, неторопливый, такой, будто у него в запасе было все время мира, обшаривал их.

— Не драки я ищу, давно уж устал драться, — подумав, сказал великан. — Зачем нужна мудрость, если можно размахивать мечами? Такой путь не по мне. Кто из вас будет со мной договариваться?

Его спокойствие почему-то выводило из себя еще сильнее. Гвинет подумалось, что в глазах Мимира они просто… очередные глупцы, которые возжаждали мудрости веков. Наверняка на островок приплывали ученые, ярлы, колдуны, искатели истины… В давние времена — наверняка многие. Потом поток иссяк, но заметил ли это Мимир, для которого жизнь не менялась? Никто из приходивших сюда не обрел мед мудрости, иначе об этом знали бы все Острова, и со временем плавать к Мимиру перестали, потому что вести о старом великане, живущем на севере, истаяли.

Мимир, похоже, не убивал гостей — отец Гислы вернулся домой. Но уходить ни с чем не хотелось, не для того они проделали путь, блуждали в тумане и чуть не подрались с драугами в осклизлых доспехах. Великан кивнул на дом, приземистый, но добротный. Гвинет подумалось, что он наверняка сам высадил деревья, из которых потом выстругал доски и сложил его. Вот так просто. Доска за доской. Торопиться ему и впрямь было некуда.

— Я буду говорить, — сказала Хильде. Видно было, что она волнуется, и Гвинет ненароком привалилась к ней плечом, как бы поддерживая.

— А может, лучше предоставишь нам? — кивнула Гвинет Хагену.

Гавейн молчал: он и вовсе считал, что с великанами нужно сражаться, а не играть по их правилам. Об этом они не говорили по пути сюда. Гвинет догадывалась, что Гавейну куда проще было бы увидеть чудовище, а не почти что человека, высокого мужчину с гривой пегих волос. Окажись он при дворе ярла Ингфрида, сколь многие подумали бы о том, что он просто выше остальных из-за древней крови? Сколькие не отличили бы Мимира от человека?

В доме было тепло, топилась печь, и Гвинет только тогда поняла, насколько озябла за время их поисков. Гисла уселась на лавку, сдвинулась к краю, когда у входа улеглись псы, чтобы стеречь гостей. Гавейн прислонился к стене, Хаген застыл рядом, его пальцы незаметно двигались, как будто он продолжал на неведомом языке говорить с рунами. С неохотой уселась на лавку Хильде, видно было, что от тревоги ей сложно удержаться на одном месте.

Гвинет осматривала стол, на котором стояла посуда, скромный завтрак для одинокого человека… великана. Как видно, на острове не водилась дичь, поэтому ел Мимир рыбу, которую наудил в море, и капусту, которую наверняка вырастил сам. Обстановка была скромная, Гвинет могла бы поклясться, что даже семья Гислы в Хлинне, считавшаяся бедной, жила гораздо лучше и меньше нуждалась.

— Так ты бог? — полюбопытствовала Гвинет. — Твой срок давно прошел.

Она знала, что боги должны сменяться, иначе магия застаивалась в одних руках, начинала портиться и гнить. Оборот колеса, говорили на ее родине. На Островах это называли Рагнареком.

— Я был богом в стародавние времена, — поправил Мимир. — Видела ты богов, которые растят капусту?

Дрова в печи насмешливо треснули. Гвинет подумалось, что Гвинн подслушивает.

— Я отказался от своей силы, когда пришли люди. Ваны, то племя, что было до асов, — рассказывал Мимир. — Я отрекся и ушел, пока мои сородичи сражались. Вероятно, ты догадываешься, чей выбор оказался мудрее. Ванов сменили асы, а обо мне и вовсе позабыли, только редкие гости искали колодец. Мой век медленно кончается, я уже не так крепок, как раньше. Однажды я умру, как всякий смертный.

И он жил здесь, прятался, охраняя последние крупицы силы великанов. На тоскливом острове, затерянном в море. Может, стоило умереть богом. Но кто такая Гвинет, чтобы судить.

— И ты не знаешь, как снять мое проклятие? — спросила Хильде с затаенной надеждой.

— Нет, — ответил великан. — Я вижу золото асов, оно чуждо мне. Даже владей я божественной силой, не сумел бы.

— Значит, судьба моя в руках Одина, — стиснула зубы Хильде и тихо зарычала.

— И тебя я узнаю. Твой отец приходил сюда, — вдруг сказал великан, посмотрев на Гислу.

— Мой отец пропал. Не знаю, что с ним случилось, в рабстве ли он или уже погиб, — сказала она, оробев. — Боюсь, что не сумею передать от тебя весть.

Мимир гулко рассмеялся, глаза сверкнули на суровом небритом лице:

— И ты хочешь обрести мудрость, чтобы найти отца?

Гисла заколебалась. Похоже, подобное не приходило ей в голову прежде, но теперь она задумалась. Всеведующей ничего не стоит найти обычного человека. Но все же Гисла сказала:

— Я не ищу выгоды для себя.

Возможно, ей казалось, что это какое-то хитрое испытание. Возможно, это оно и было. Гвинет переглянулась с Хагеном, который хотел вмешаться, но не успел слово вставить.

— Мудрость не дается задаром, — сказал Мимир, вновь посмотрев на Гислу. — Я предложил твоему отцу отдать руки, которыми он лечил, самое ценное, что у него было, но он побоялся, он сказал, что ему нужно заботиться о дочери, которая ждет его на берегу людей.

Гвинет захлебнулась согретым воздухом, сердце стучало в груди. Вот что: жертва. Они всегда хотят жертвы, они жаждут выпить кровь и насладиться ей. Даже если Мимир не требовал жизнь, цена останется слишком высока.

— В тебе нет того же дара, — сказал Мимир, словно рассмотрел нечто в Гисле. — Ты можешь отдать все, что у тебя есть. Себя. Доказать свою преданность. Знаю, что ты лишь проводник, приведший ко мне путников, но правда ли это роль, которая тебе отведена?

Она не сделает этого! Не станет!.. Встретившись взглядом с Гислой, Гвинет захотелось крикнуть, потому что она вдруг увидела в ее глазах согласие, увидела, что Мимир поймал ее на крючок, как рыбак.

— Я пожертвую, — вдруг сказал Хаген, загородив ее собой.

— Я принимаю жертву.

Он, казалось, сам удивился своему порыву, но отступать было уже поздно. Мимир рассмеялся раскатистым звуком. Но веселье прошло, и он взглянул на Хагена иначе, гораздо внимательнее… и хитрее. Гвинет стиснула зубы, чтобы не закричать. Дурак. Хаген — всего лишь человек, даже если слышит руны. Повелся; может, весь этот разговор с Гислой нужен только для того, чтобы их подцепить?

— Нет! — воскликнула Хильде. Слишком поздно догадалась, что Мимиру все равно было, с кем говорить, это Мимир торговался, а не они с ним. — Я… я не позволю! Не такой ценой!

— Я вовсе не стою… чтобы из-за меня… — шептала Гисла, избегая смотреть на Хагена.

Мимир улыбался, глядя, как они всполошились.

— Зачем тебе его человеческая жизнь? — тихо заговорила Гвинет, но с каждым словом голос становился увереннее. — О, ты наверняка напился крови за долгие годы. О твоем колодце слагают легенды, и многие пролили для тебя жертвенную кровь… только ее никогда не было достаточно. И не будет. Никто не обладает такой ценностью. Не находил ты того, что искал, потому что ты тоже ищешь, Мимир, несмотря на то, что у тебя есть все. Искусства? Мастерства? Колдовской силы?

Руки. Ему нужны были руки лекаря — думал ли он, что там хранится его мастерство? Что в нем главное? То, что делает его собой?

Хаген свое слово сказал, никто его не вынуждал. Тогда Гвинет не должна чувствовать вину, что торгуется его жизнью, ведь так?

— Возьми его глаз, — улыбнулась Гвинет. — Он с рождения знает руны, колдует сейд, обучен вельвами, которые никогда не подпустят к своим тайнам такого, как ты, — увещевала она. — Подумай, только Один знает это колдовство, а с этим знанием ты превзойдешь Всеотца асов. Тебе нужен глаз, такой, как у Хагена, чтобы увидеть, что руны змеятся повсюду, в каждом предмете, даже в столе, который ты вырезал. Они — вопрос и разгадка одновременно. И ты их различишь. За одно мгновение прозреешь. Сам подумай, о мудрейший из великанов, будет ли другая такая возможность у тебя? Придут к тебе на порог вельвы, чтобы предложить свои жизни и свои очи? Что-то я сомневаюсь.

Сейд был тайным искусством, которое вельвы оберегали в память о той самой, первой ворожее, предсказательнице Гульвейг. Несмотря на мудрость, Мимир руны не читал и знать их не мог, это Гвинет сразу поняла, как зашла в его дом, такой обычный, что он мог бы стоять в Уппсале. В избе Гульвейг даже тени переплетались в знаки Старшего Футарка.

— Ты пришла сюда, чтобы искушать, дитя богов? — обратился к ней Мимир. — У тебя славно получается. Я вижу в нем сейд, это… необычный дар, который редко кому попадает в руки просто так, — сказал великан. Впервые на памяти Гвинет Хаген поднял рукава, чтобы показать наколотые под кожу черные руны. — Я вижу в нем силу. Силу меняете на мудрость?

— Я знала, — мягко улыбнулась Гвинет, — что мы сговоримся, Мимир.

Хаген молчал. Когда шагнул вперед, Гвинет — неужели только она одна? — заметила, как руки у Хагена дрожат, будто он хочет за что-то ухватиться, но не за что. Он бросил взгляд на Гвинет, короткий, отчаянный, испуганный, будто надеялся, что она сейчас придумает что-то другое, менее жестокое, но Гвинет молчала, только сердце гулко билось в груди. Хильде закрыла лицо ладонями, не желая смотреть, потом вдруг выпрямилась.

— Стой! — рявкнула она. — Покажи сначала колодец, есть он в самом деле или это все пустая брехня?

— Идемте, — подумав, сказал Мимир.

Они сквозь низкую для великана и большую для гостей дверь в задней части избы вышли к колодцу на дворе, которого Гвинет прежде не видела. Сложенный из камня, с удобной деревянной ручкой, змеившейся цепью, только ведра не было — и верно, кто станет хлебать мудрость ведрами? Затаив дыхание, Гвинет шагнула ближе… И только спустя мгновение поняла, что не дышит не только из-за почтения и благоговения. От колодца несло знакомым железным запахом крови. Прямо-таки смердело. Невыносимо, что захотелось закашляться. К счастью, Гвинет слишком мало ела, чтобы ее позорно вывернуло на глазах у остальных. Сладость и сталь. Навязчивая патока запаха и резкость.

— Что… это — мед великанов? — прохрипела она. — Что за… дрянь?

— Это кровь бога мудрости, которого звали Квасиром, — спокойно сказал Мимир. — Один из нас, он сам отдал кровь, и мы смешали ее с медом, и она стала источником мудрости.

— В крови течет колдовство, — прошептал Гавейн. — Так же, как Великие семьи Эйриу передают магию из поколения в поколение… Но как кто-то мог пожертвовать своей жизнью, чтобы… стать источником мудрости для других?

— Жертва важнее всего, притом жертва добровольная, — напомнил Мимир; почти что ласково, все они наверняка казались ему детьми. — Ты согласен, колдун?

Хаген тоже заглянул в колодец, но он, в отличие от Гвинет, даже не изменился в лице. Он о чем-то размышлял, а потом повернулся к Мимиру, резко кивнул, он не размыкал губы, как будто боялся, что его голос скажет: «Нет», когда он соглашался с жертвой, когда им нужно было что-то отдать, чтобы выменять на чудовищное варево, этот мед мудрости, чтобы договориться с Одином, чтобы…

Да, спасти Хильде. Все это — ради Хильде. Гвинет боком двинулась к ней, схватила ее за плечи, чтобы не дать Хильде кинуться наперерез Хагену или сделать какую-то другую глупость.

— Это неправильно! — прошипела Хильде, пытаясь вырваться. Бесцельно и безнадежно.

— Хаген — единственный, кто может отдать нечто настолько ценное. Сама подумай, что еще у нас есть такое, чтобы предложить Мимиру?

— Я не желаю, чтобы…

— И это и его проклятие тоже, и ему оно причинило еще больше бед, — напомнила Гвинет. — И он тоже хочет разобраться с деяниями богов. Ну же, видишь? Просто позволь ему.

Гавейн держал руку на мече, вцеплялся в рукоять, будто она была единственным якорем, который у него остался. Гисла отвернулась, тихо плакала. Гвинет бы тоже с радостью так сделала, не глядела бы, но не хотела проявлять слабость, и она смотрела, даже когда Мимир протянул руку. У него были длинные ногти, что подцепили глаз, и Гвинет ненавидела этот влажный звук, движение запястья великана, когда он резко дернул, завыли руны, негодуя. Остальное уже было не так важно. И то, как Мимир с тем же спокойствием вытащил собственный глаз, бледный, почти прозрачный, и поставил на его место глаз Хагена.

Он упал на колени, прижал ладонь к пустой глазнице, он не кричал и не плакал, просто трясся, как в горячке. Гвинет выпустила Хильде, кинулась к Хагену, схватила за руку, потому что видела, как подгибаются пальцы, готовые впиться в лицо, расцарапать… Хаген сдавленно взвыл, когда Гвинет отодрала его руку. Она зашарила взглядом вокруг, думая, чем бы перевязать, но Гисла уже протягивала свой скромный пояс из темной ткани, который Гвинет ловко затянула вокруг его головы. Она как-то помогала названному отцу. Только Скеррис лишился глаза, как и руки, из-за вороньей хвори, никакого выбора у него не было, а вот Хаген…

Когда Гвинет снова посмотрела на Мимира, правый его глаз был темным, как ночь. Брови взлетели. Он смотрел на что-то… новое, потрясающее, невообразимое, что не видел ни один человек, великан или бог, не знающий сейда и не слышащий голоса рун. Он замер, пораженный. И тогда Гавейн пошел к колодцу, привязал мех, из которого вылил воду, Гвинет словно бы издалека слышала скрип лебедки. Не хотела видеть, как Гавейн неловко достал его, окровавленный, полный. Жертва для Одина. Прекрасно.

— Не верьте асам, — сказал Мимир, когда обратил на них новый глаз. — Они, в отличие от великанов, не держат слово.

***

— Хаген?

Он молчал.

— Простите, — всхлипнула Гисла. — Простите, это из-за меня, мне надо было держать язык за зубами, я опять все испортила, я… я дура, я приношу только беды, вам не стоило… брать меня с собой!

Он молчал.

Гвинет догнала его несколькими решительными шагами, придержала за плечо, ногти скрипнули по ткани плаща. Хаген остановился, шатнувшись вперед, но устоял, он мутным взглядом посмотрел на Гвинет и скривился от того, что ему пришлось тут же обернуться в другую сторону, где теперь было только черное слепое пятно, чтобы увидеть, как Гисла сидит на земле, утирая слезы, а Хильде уговаривает ее подняться.

— Ты не виновата, Гисла, — процедил Хаген. — Нам пришлось бы что-то отдать, чтобы получить то, что нужно, и у нас было… что предложить. Цена невысока — даже по сравнению с тем, что требовал великан от твоего отца. Люди живут и с одним глазом. Я же, в конце концов, не дружинник и не охотник, чтобы от этого зависела моя жизнь.

«Тогда почему ты дрожишь, хотя ветра нет?» — хотелось спросить Гвинет, но она молчала. Она видела, что Хаген напуган, что его жизнь переменилась за несколько мгновений, и он не представляет, что ему делать дальше. Его знания, чародейство, предсказательная сила рун — ничего не готовило Хагена к тому, что с ним сотворит великан. Вспомнилось, как он сказал Гульвейг, что не предсказывает для себя. Может, это ошибка. Может, иначе удар был бы не таким… сильным.

— Больно? — тихо спросила Гвинет.

— Нет. Нет, это колдовство… Я даже ничего не почувствовал, — признался Хаген, разведя руками, точно это тоже злило его и не давало покоя, — просто… пропал. Там пустая глазница, и… наверное, не стоит такое показывать, это… это мерзко, — он поджал губы.

То, как он поправлял рукава, скрывая руны. Он не просто не хотел, чтобы глазели. Он считал себя мерзостью — как ему и говорили люди, — а теперь у него был на один повод больше так думать.

Глаз лучше, чем жизнь.

— Хочешь, вернемся, — почти ласково сказала Гвинет, посмотрев Хагену в лицо.

— Что?.. Но сделка совершена, — мотнул головой Хаген.

— Глаз на мед — да. Но не было такой сделки, что мы оставим ему жизнь, — шепнула Гвинет. — Если бы он посмел тронуть Хильде, или моего брата, или моего побратима — я сожгла бы его дом, я заставила бы расплатиться так, как я считаю справедливым. Почему ты думаешь, что недостоин мести, Хаген?

Гвинет видела — в блеске единственного оставшегося глаза, сейчас, когда солнце янтарем высветило, — что Хагену хочется согласиться. Даже если потерянное он не вернет, его удовлетворила бы пролитая кровь. Ему хотелось этого. Руны заманчиво взвыли, как гончие псы.

— Нам нужно уходить, пока не пролилась лишняя кровь, — сказала Хильде, с тревогой оглянувшись назад. Она смотрела на Хагена… как-то иначе, не как прежде, будто разрывалась.

Вот только уходить им было некуда. Не на чем. Гвинет предпочитала не задумываться об этом, пока они бродили в поисках великана; втайне она надеялась, что Мимир все-таки выбирается на большую землю, но, видно, колдовство позволяло ему выживать и на этом островке, размером с весь Хлинн. Никакой, даже самой захудалой лодки у него не было, чтобы пересечь море.

— Все еще не придумал заклятие, которое вернет нас назад? — спросила Гвинет, отчасти желая отвлечь Хагена, отчасти — и впрямь надеясь, что он взмахнет руками и в вое ветра и сверкании молний они перенесутся на Исэйл.

— Здесь ходили драккары, — справедливо сказал Гавейн. — Может, торговые суда, может, морские разбойники. Устроимся на берегу и будем жечь костры, вдруг привлечем чей-то взгляд.

— Огня-то я вам дам. Но к тому времени мы можем уже умереть от голода, — хмыкнула Гвинет. — На одной рыбе долго не протянешь… Хильде?

— Они снова здесь, — указала она на серых призраков; то, что они маячили среди тумана, Гвинет заметила уже давно, но не хотела пугать остальных, поскольку драуги не приближались. — Скажите мне, что я не сошла с ума окончательно и что они правда нас зовут за собой.

Серые тени вились, Гвинет услышала скрип-крик, уже знакомый, похожий на отчаянный стон сломанной мачты. Ей не хотелось идти вслед за мертвецами, но у них были сталь и чародейство, а еще им нужно было найти немного надежды. Драуги были настойчивы, Гвинет различала это по движениям, которые становились все более резкими и порывистыми, когда отряд приблизился, ее обдало холодным дуновением, вдох замерз в глотке. Хильде вырвалась вперед, хотя и рисковала, но она шагала вслед за мертвецами.

— Не стоит давать обещания даже мертвым, — проворчал Хаген, к которому вернулось привычное недовольство. Краем рта Гвинет усмехнулась: она догадывалась, что драуги ведут их к кораблю. Разбитому, мертвому драккару, такому же, как и они, призраку прошлого.

И все же… починить корабль может быть быстрее, чем дождаться следующего, которому доведется проплыть мимо островка, затерявшегося в тумане. И если еще они увидят искры костров или услышат захлебывающиеся крики… Гвинет дала обещание, и мертвецы, похоже, хотели, чтобы она его тотчас же исполнила, вернувшись от дома великана. Быстро они. Поджидали.

Корабль поначалу казался частью скал, но туман расступился, и Гвинет увидела старый остов. Нет, он выглядел не так ужасно, как она боялась, хотя днище разодрали скалы, оно прохудилось, вывернулось наружу. Гвинет видела раскиданные ящики и бочки, старый груз, который давно отсырел, бесполезный и никому не нужный. Он уплыл бы, если бы заводь не была окружена острыми скалами. Гвинет посмотрела на серый парус драккара, рваный, который плескался на ветру. Жалкое зрелище.

— Нагльфар, — прошептала Гисла, прижав ко рту ладонь, и тут же укусила себя за палец.

— Еще одна легенда? — спросил Гавейн, но в этот раз в его голосе не было предвкушения, только обреченность.

Прекрасно, он уже понял, что легенды ни к чему хорошему не приводят. Не их.

— Нагльфар — это корабль, сделанный из ногтей мертвецов, — неохотно сказал Хаген. — Легенды говорят о том, что это зловещее судно отплывает в день Рагнарека, когда мир погрузится в ужас и тьму. На нем соберутся тени погибших, готовые к последнему бою, к бою с Асгардом, если тебя интересует. Нагльфар — это… своеобразное изображение судьбы, это не просто корабль — неизбежность. Смерть для богов.

— Тебе бы стать скальдом, — вздохнула Гвинет. — Может, все мы были бы немного счастливее. Эй, это не ногти! Это просто доски, которые отошли. Мы можем с этим что-то сделать?

— Заставить его плыть? — пораженный ее замыслом, сказал Гавейн. — Это настоящее чудо…

— Или колдовство, — сипло каркнул Хаген. — Сейд, который превращает дев в драконов, живое — в мертвое, а разрушенное… во что-то, что может пересечь море. Я знаю, что ты задумала, принцесса. Хочешь заставить меня поверить в себя и свои силы?

— Или так, или мы до скончания своих лет останемся на этом богами забытом острове, — поддержала Гвинет Хильде. — И, смею напомнить, тогда вы останетесь здесь со злобным огнедышащим змеем, и вам некуда будет бежать.

— Но меня хотя бы порадует вид полыхающего дома Мимира. Умеете вы убеждать, — махнул рукой Хаген.

Их окружали серые мертвецы. И их связывало данное обещание. Хаген медленно подошел к кораблю, вдохнул поглубже, где-то наверху закричали чайки — хотя бы кто-то навещал этот остров. Когда Хаген шагнул на скользкие камни, Гвинет бросилась за ним. Он ступал уверенно, но Хагена повело, сапог почти что соскользнул, а Гвинет придержала его за локоть.

— Обзор меньше, — сказала Гвинет. — Выучила, когда король учил меня драться. Выгоднее нападать со слепой стороны — это легко.

— Я привыкну, — огрызнулся Хаген.

Они взобрались на борт по камням. За ними последовали и остальные, Гисла подоткнула рваную юбку, Хильде поднялась с широкой улыбкой. Гвинет тоже подумала, что во времена их детства такая находка была бы настоящим божественным даром, драккар занял бы их на долгие дни, они изучили бы каждую доску, каждый гвоздь. Ветер рванул волосы. Когда Гвинет обернулась, то увидела, что мертвая команда заняла места у весел. Несколько были сломаны.

Хаген вздохнул. Гвинет не заметила, когда именно он стащил с ее пояса кинжал, должно быть, когда она не давала ему свалиться в морскую пену, но теперь клинок сверкнул между его тонкими пальцами. Море поднималось. Мертвая команда обратила к нему лица. По привычке Гвинет нашарила руку Хильде, но в этот раз это ей нужно было устоять, нужно было… опереться. Так оно и работает, верно? Вы по очереди не даете друг другу рехнуться.

Несколько резких движений, пролившаяся кровь. Хаген все еще молчал, раздирая свои руки. Если сначала Гвинет показалось, что это просто потеки крови, расплескавшейся по потемневшим от времени и сырости доскам, то потом увидела.

— Перт, — прошептала Гисла. — Судьба, время, жребий.

Гвинет слышала, как застонали доски, как закричали мертвецы. Хаген чертил, не жалея рук, он молчал, но руны выли вместо него, серебро и кровь. Альгиз — защита. Эваз — лошадь. Одал — дом. Слишком много переплетенных вместе линий. Гвинет затаила дыхание, когда драккар поднялся с места, она не знала, летит он или плывет, но он двигался, он!.. Хаген, наклонившийся к палубе, сдавленно закашлялся. Его трясло, но нож танцевал по руке, порхал, так легко касаясь расходящейся под лезвием кожи. Драккар плыл. Едва волны зашумели вокруг, как и возле обычного корабля, Гвинет выдохнула. Он все еще чуяла мокрые доски, застарелый запах смерти и гнили, но все это было не так важно. Они возвращались.

***

Гисла настояла на том, чтобы осмотреть Хагена, она даже на огне Гвинет, мирно шипящем под котлом, сделала отвар из горных трав, которые нарвала еще до того, как они столкнулись с ведьмами, и заставила его выпить. Недовольная гримаса с его лица не сошла, но он согласился, видимо, решив, что хуже не будет. Гвинет осталась рядом, даже когда Гисла ушла, смутившись, только напоследок подоткнув одеяло, под которым он обычно спал. В каюте, когда-то принадлежавшей капитану этого судна, кровать, к счастью, не развалилась, но Хаген все равно сидел как-то неловко, уперевшись спиной в стену… Понаблюдав, Гвинет заметила, что он не хочет оставаться слепой стороной к двери.

— Никакой крови, никакой горячки, — сказал Хаген, повернувшись к ней. — Глазница чистая. Гавейн бы сказал, что это тоже чудо, а?

— Дело не только в телесных ранах, — хмыкнула она. — Но я рада, что ты цел, чародей. Я… волновалась.

— Чуть ли не впервые в жизни решил поступить честно и за кого-то заступиться просто так, и вот оно как обернулось, — невесело рассмеялся Хаген. — Сдается мне, великан нами играл. Зачем ему жизнь обычной девушки, если он может получить силу сейда? Это было… умно.

Гвинет была склонна думать так же. Хотя и чувствовала то ли свою вину за то, что Хаген остался без глаза, то ли свою заслугу, что она смогла сговориться с Мимиром. Все это было слишком запутанно.

— Гисла стоит того, чтобы ради нее рискнуть, разве нет? — улыбнулась Гвинет, покосившись на него.

— Я… это не то, — слабо отмахнулся Хаген. — Сначала я думал, что это жалость, та же самая, которая заставила тебя подарить ей свободу. Это было великодушно, признаю… Хотя и глупо, если смотреть на это с высоты трона — не забывай, я задумывал стать ярлом над ярлами, и за счет чего… точнее сказать, кого, ты думаешь, ярлы наполняют казну золотом. Но теперь я считаю, что она, именно она заслуживает чего-то лучшего. Лучшего, чем я, — кивнул он, когда Гвинет усмехнулась, желая уточнить. — Лучшего, чем все мы.

— Я хотела дать Хильде свободу, не забывай, — сказала она. — Возможность сбежать от женихов и делать что ей вздумается. Если бы не проклятие, то мы бы уже плыли туда, куда ей хочется… На корабле получше, чем прохудившаяся лодка с мертвецами, уж прости, не хочу принизить твою работу.

— Ты самый странный человек, с которым мне доводилось говорить о любви, принцесса. Но то, сколь многое ты готова совершить ради Хильде… не может не вызывать уважение. Даже у меня. Даже несмотря на обстоятельства.

— Странно, — согласилась Гвинет, уже слишком заинтересованная, чтобы молчать, хотя наседать с вопросами на усталого Хагена вовсе не казалось милосердным поступком. Но она любила узнавать ответы. — Я часто встречалась со странствующими рыцарями на турнирах. Одиночки, которые бродят по свету. Обычно они молчаливы и страдают от чего-то, что убедило их, что никакой любви нет. Ничего не хочу сказать, но мне вы казались схожими.

— Мой брат женился без всякой выгоды на форинг, главе своей дружины, и счастливо живет уже много лет и зим. Что, если не это, должно было убедить меня в том, что висы про любовь — не совсем уж пустые слова?..

— А ты? — не смогла удержаться Гвинет.

— А я, — выразительно напомнил Хаген, — мерзость.

— А еще ты третий человек в Уппсале, я бы сказала. После ярла Ингфрида и его жены — советник ярла над ярлами.

— Да, только… Я не хотел, чтобы все было так, — вздохнул Хаген. — Для меня нет разницы, видят они вместо меня сейд, запретную силу, или же деньги и влияние моего брата. Все это… ложь.

Несмотря на то, что говорил Хаген уверенно, Гвинет слышала в его голосе сожаление. Он слишком устал, и вместо привычной холодности он был… другим. Гвинет села ближе, посмотрела на его руки, сложенные на коленях поверх одеяла. Ее все еще не отпускало то зрелище, когда Хаген растерзал свои запястья, чтобы начертить руны; Гвинет знала, что магия требует жертвы, что в крови больше всего силы, особенно — в отданной добровольно, да, Мимир был прав, и ее мать, и ее брат знали кровавую магию, которая охраняла их семью. Осмелев, Гвинет коснулась руки Хагена над свежей повязкой, провела пальцами по прохладной коже, ощутив неровность шрамов. Старых, уже давно заживших. Их не было видно под рунами, но они были там. Он все время носил их на себе.

— Их невозможно срезать, если только не оторвать мне руки, — пояснил Хаген. — Руны всегда проявляются. Соединяются, как бы я ни растерзал их. Это всего лишь жертвенная кровь, — хмыкнул он, заглянув в лицо Гвинет, которая бездумно водила вдоль длинного шрама от ножа. — Многие жрецы отдают больше.

— Знаю, но… Ты привык причинять себе боль, — догадалась она. — Но когда ты отталкиваешь людей, тебе лучше не становится, вот ведь удивительно.

— Когда люди слишком близко, едва ли приятнее…

— Прости, — отпрянула Гвинет. Она уже поняла, что Хагену не нравится, когда его трогают без спроса, но теперь он был слишком слаб, чтобы отбиваться… однако он покачал головой. — Это из-за того, когда ты… пытался сбежать?

— Да, я сам виноват. Нет, — шикнул он, — дослушай. Мне кажется, что Гульвейг позволяла карлику оставаться в ее лесу, только потому что могла так испытывать своих учениц. Руны предупредят. Руны знают все. Те, кто не слышит, недостойны жизни, так она считает. А я… упрямый ребенок, я ненавидел сейд, я не хотел быть как они, не желал ни прозревать, ни знать истину, поэтому я просто закрыл уши… выражаясь иносказательно. Я бежал, не разбирая дороги, я не слушал подсказки рун, нарочно делая наоборот. Мне повезло наткнуться на Труд, и она была мила со мной, даже накормила, поэтому, когда следующим на пути попался карлик, я тоже решил довериться. А если бы слушал руны, то сразу понял бы, что этот ублюдок замышляет. Я все-таки услышал. Когда он прижал нож к моему горлу и стаскивал с меня одежду. Я услышал имя, и ему больше некуда было деться, потому что я поймал его в ловушку сейда. Наверное, будь у меня больше смелости, я бы прикончил его тогда, но я хотел только убежать из этого леса как можно дальше… не сознавая, что пытаюсь убежать от себя и своей силы.

— Ну, теперь-то он мертв, — напомнила Гвинет. — И больше никому не навредит, хотя мне… жаль, конечно, жаль, что с тобой такое было!

— Перестань. Я мог бы предотвратить это, мог бы предсказать… — Хаген тяжело вздохнул. — После этого я наколол руны, чтобы никогда не забывать о них, всегда их слышать, даже если мне из-за моей слабости хочется заткнуть уши или закрыть глаза. Хотя о Мимире меня руны не предупреждали, возможно, потому что ты сторговалась за меня. Не знаю. И я не хочу жалеть себя зазря… особенно если рядом есть те, кому гораздо хуже.

— То, что Гисле пришлось многое пережить, не значит, что ты недостоин ничьей заботы.

— Я же сказал: знаю, что ты пытаешься сделать, — сказал Хаген, прикрыв глаз. — Ты думаешь, что виновата, но я сам хотел пожертвовать, никто меня не заставлял ни идти с вами, ни говорить с Мимиром. Ты хочешь успокоить совесть, принцесса. Так вот: я не злюсь. Не злюсь ни на тебя, ни на Гислу, ни на богов с, чтоб его, Одином во главе. Я всего лишь должен принять последствия очередной своей ошибки. Это… займет время. Но мы добились своего. Можешь идти спокойно. А я собираюсь поспать, потому как колдовство, знаешь ли, отнимает много сил.

Гвинет еще посидела немного рядом, прислушиваясь к его дыханию, которое стало медленным, размеренным. Непохоже, чтобы он притворялся, да и… Она потерла лоб. Наверное, Гвинет надо было переставать искать во всем подвох.

Несмотря на то, что люди Хагену не очень-то нравились, он неплохо умел их понимать. Или руны ему нашептывали, кто его знает. Но он увидел, что Гвинет и впрямь испытывает вину, а потому не оставляет его. Гисле тоже многое пришлось пережить, но за глаз Хагена Гвинет считала ответственной именно себя, а там подтянулись и те старые истории… Это она говорила с великаном, она кивнула Мимиру, еще когда Хаген колебался. Но какой у них был выбор? Развернуться, уйти ни с чем и надеяться, что Одину просто станет их жалко?

Выйдя на палубу, Гвинет сразу заметила Гавейна, который прохаживался взад-вперед, нес свой дозор. Он все боялся, что драуги бросятся на них, а может, попытаются окончательно потопить корабль, поэтому ни на мгновение не ослаблял бдительности. Гисла шуршала внизу, на нижней палубе, где, помимо полузатопленного трюма было несколько комнатушек-кают, насквозь отсыревших, но там можно было спрятаться от сурового ветра.

Хильде выбрала другое — она стояла, облокотившись о борт, и смотрела в воду. В туман. Туман так и не отступил, окружал их, простирался во все стороны, что не видно было даже края, где смыкаются море и небо. Гвинет не знала, то ли это ненастная погода, то ли проклятие драугов, то ли и вовсе колдовство Хагена, которое вело драккар прочь от великаньего острова. Куда плывут, живые не знали, точнее, понимали, что в обратный путь к Исэйлу им стоило забрать к югу, но в такой мути что-либо разобрать было сложно, а точных морских карт у них не было, так что приходилось полагаться на мертвых, которые взмахивали веслами в едином порыве, как одно существо.

— Если… когда мы доберемся до Одина, я хочу сама посмотреть ему в глаза, — сказала Хильде, и в ее голосе звенела сталь. То, что Гвинет ошибочно приняла за печаль, было яростью, и даже мерный шум волн и всплески белой пены не успокоили Хильде. — Я больше не позволю никому пострадать.

— Уверена, Хагену тоже есть, что высказать вашему богу, — украдкой улыбнулась Гвинет. — Придется с ним посоперничать.

Хильде шумно выдохнула. Отняла руку от борта, когда увидела, что пальцы сверкнули драконьими когтями, пропахали след в старом дереве.

— Один — наша единственная надежда, — сказала Хильде. — Если до этого я думала, что, может, Мимир способен что-то подсказать, или если мы сами отопьем мед великанов, то поймем что-то важное. Но таков закон: проклятие снимет тот, кто его наложил.

— Понимаю, — медленно кивнула Гвинет. — Ты боишься, что это невозможно.

— Может быть что угодно. Но… знаешь, я много думаю. Хаген тоже проклят, выходит. Его мучают руны, но благодаря им он делает много хорошего… хотя и не хочет этого признавать, — закатила глаза Хильде. — Без него мы бы не выбрались с острова так скоро. Даже через лес бы не прошли! Он куда… талантливее и смелее, чем сам думает. Люди могут болтать что угодно, но я им восхищаюсь. Теперь — особенно. И тогда я подумала, что…

— Возможно, силу дракона тоже можно обуздать? — подсказала Гвинет, продолжив мысль так, будто это было легко, очевидно.

— Да, — кивнула Хильде и тут же посмотрела на нее, возможно, ища на лице тень осуждения или насмешки, но Гвинет, облокотившись о борт рядом и взяв ее руку, покрытую стальной чешуей, в свою ладонь, внимательно слушала. — Когда я впервые превратилась, то была напугана, а еще мы дрались, и, ну, ты знаешь, как я могу увлекаться.

— О да, — рассмеялась Гвинет. — Кто мне чуть ухо не откусил, когда мы дурачились в детстве? Или это тоже был дракон?

— Нет, это была я! — с гордостью заявила Хильде и прыснула от смеха. — Но… да, все едва не превратилось в побоище, и мне жаль… всех женихов жаль, они такого не заслужили, ехали на праздник, а попали под лапы чудовища. Но тогда, в Хлинне… Я смогла удержаться, потому что ты была рядом, и мы были в безопасности, насколько это возможно.

— Так я нравлюсь дракону? — улыбнулась Гвинет.

— Ты нравишься мне, — прямо высказала Хильде, так же уверенно и спокойно, как и в первый раз, когда потянулась поцеловать Гвинет, с непривычки стукнувшись с ней зубами. — А потому нравишься и змеице. Я уже не знаю, где та грань между ней и мной. Если бы не опасность навсегда оказаться запертой в облике чешуйчатой гадины… Возможно, мы смогли бы с этим ужиться.

— Но тебе больно, — с сожалением сказала Гвинет. — И тяжело.

— Нет, если выпустить дракона, — покачала головой Хильде. — С тех пор, как я обратилась в Хлинне, мне гораздо легче.

Она первой потянулась поцеловать Гвинет, и та, утонув в теплом прикосновении губ, подумала, что это хороший знак. Очень хороший. Ей хотелось верить, что Хильде справляется, что со змеем можно договориться, что, даже если Один отвергнет их приношение, это не будет приговором… хотя проклятие все равно останется, и жить с ним придется привыкнуть. Но Хильде пыталась научиться иначе — не мучиться, не прятаться. Попробовать сжиться, как Хаген сжился со своим сейдом. Он все еще тащил на себе ненависть и народа, и свою собственную, но Хильде была права, без него они бы не справились.

— У тебя от моря волосы кудрявятся, — нежно улыбнулась Хильде, когда отстранилась от Гвинет, сначала погладила ее по щеке, а потом запуталась когтистыми пальцами в вечно растрепанных локонах. Гвинет прикрыла глаза, совершенно теряясь в этой нежности, с жадностью желая запомнить каждое мгновение.

— Не так, как у тебя.

— Ой, нет, там кошмар, я уже давно гребнем не расчесывала! — испугалась Хильде.

— О, так тебя больше всего пугает нечесаная копна… Ложись!

Гвинет резко дернулась, падая на палубу, утаскивая за собой Хильде. От резкого крика над ухом та обмерла, ударилась о доски, и из ее груди вырвался недовольный драконий рык. Гвинет, прижавшая ее, почувствовала горячее дыхание на щеке. Но, подняв глаза, они обе увидели, что в борт, где они только что стояли, вонзилась горящая стрела. Услышали свист — следующие, немного не достав, утонули в воде. Но били пугающе близко.

— Драккар, и он идет прямо на нас! — хрипло выдохнула Гвинет, высунувшись за борт и тут же спрятавшись обратно. Среди тумана темнели паруса, но она не могла разобрать цвета и прикинуть, кто на них идет. — Зараза! Морские разбойники? Почему, сука, теперь?

— Напомнить тебе, — раздался слабый голос Хагена, — как мы выглядим?

Он выполз из каюты; поспать ему не удалось, растрепанный и сердитый, Хаген показался на палубе, и Гвинет яростно размахивала на него руками, чтобы пригнулся, как и Гавейн, застигнутый врасплох возле кривой мачты, а то Хаген был слишком уж хорошей мишенью для лучников.

— Как порождение Хельхейма! — криво усмехнулась Гвинет, отвечая на его вопрос. — Блядские боги, я знала, что все не будет так легко. Мы можем идти быстрее?

— Хочешь, чтобы я издох? Я и так вложил в это ебаное корыто слишком много!

— Надо готовиться к бою! — раздался голос Гавейна, но даже отважный рыцарь понимал, что долго они не простоят. Лука ни у кого из них не было, а если найдется у драугов, так тетива давно истлела.

Гвинет замерла на мгновение, соображая, что же делать. Она могла бы попытаться призвать огонь, но волны заглушали привычный треск пламени, попросту тушили его. Если напрячься… если добавить немного крови, по примеру Хагена, взмолиться, как она никогда Гвинна не просила… Но все равно нужно, чтобы корабль подошел ближе, иначе огненные всполохи ей до вражеского борта не докинуть, а это опасно… Пока Гвинет думала, услышала громкий всплеск. Встрепенулась. Неужто кидают чем?

Обернувшись, Гвинет увидела, что Хильде пропала. Только что пряталась рядом, а теперь просто… исчезла. В море провалилась. С криком, позабыв обо всем, Гвинет перегнулась через борт, зашарила взглядом в пене. Нет, Хильде не стала бы. Даже на краю гибели не стала бы сдаваться…

И верно. Под водой блеснула серебряная чешуя. Дракон змеей плыл к кораблю, и возившиеся на палубе люди не догадывались, что стеклянно-чистая гладь моря разорвется спустя мгновение и на них обрушится ревущее пламя.