Кровавые по локоть руки

Сил, чтобы носить доспехи, у них хватало.

— «Король Артур и рыцари Круглого стола», Питер Акройд

      Тогда Питеру было десять. И это был один из тех дней, которые обычно меняют жизнь — переворачивают её вверх тормашками, — и ломают всё, что успело прижиться внутри за эту (ещё небольшую) жизнь. Десять, наверное, слишком рано для такого.

      Питер помогал Мэй на кухне. Делал что-то простое. Он уже даже и не помнил, что именно. Потом он решил помыть руки. И когда он подошёл к раковине, то не задумываясь ни о чём проделал то, что делал каждый раз — вода, мыло, вода, а потом посмотрел вниз, на раковину, и замер.

      Кровь. Вся раковина была в крови. Ему понадобилось меньше минуты тогда, чтобы понять, что кровь была не его — это была кровь на руках его родственной души.

      Питер не стал говорить Мэй об этом, и уж тем более он не кричал тогда, он просто смыл кровь с раковины и больше не касался руками воды при Мэй или дяде Бене. Он не знал, хорошо это или плохо, что на руках его родственной души была кровь. Но говорить об этом не хотелось, говорить об этом было страшно.

      Со временем Питер понял, что кровь с его рук никогда не смоется полностью, точнее с рук его родственной души. Он много читал об этом… его родственная душа могла быть хирургом или убийцей, мясником или… всё было странно, жутко, звучало по-чужому.

      Когда Питеру исполнилось четырнадцать, он понял, что его родственная душа точно не хирург. Ведь с рук родственных душ хирургов смывается куда меньше крови, и она совсем не по локоть. Питер больше не думал о том, кто его родственная душа. Думать об этом не хотелось, думать об этом было страшно.

      А что же смывается с его рук? Он не знал, но всегда надеялся, что не кровь и не паутина (паутина засоряет трубы), а хотя бы чернила, пыль, запах металла.

***

      Питер никогда не думал, что встретит родственную душу случайно. В его голове эта встреча всегда была запланированной, всегда была той, где он сам нашёл, сам сказал, сам обнял и сам поклялся в чём-то вечном. Но время шло, розовые очки стали раз за разом разбиваться, и Питер перестал думать о вечном, стал думать о простом. Найти… и говорить, понять тот ли это человек или Вселенная просто ошиблась. Она могла ошибиться… ведь люди умирали и были войны, Вселенная была идиоткой.

      В какой-то момент Питеру стало всё равно… стало по-пустому всё равно. А потом его решили познакомить с Джеймсом Барнсом. Питеру двадцать два, он уже много лет не верит в родство душ и считает, что Вселенная та ещё идиотка, а вот перед ним стоит он, жмёт руку, и как-то не пусто, как-то по-дурному радостно внутри.

      На пол капает кровь. Питер смеётся, Питер не верит, да у Питера ноги подкашиваются от этого всего. А Джеймс молчит, смотрит своими глубокими, тёплыми голубыми глазами куда-то внутрь. Питер оглядывается на остальных, спрашивая, сомневаясь.

      «Вы серьёзно? Да бросьте! Да нет! Не может быть! Несмешно», — читается в его взгляде, а потом он вздыхает, опускает взгляд вниз, смотрит на пол, на кровь.

      Рука Джеймса сжимает его руку. И Питер поднимает голову, снова смотрит в глаза напротив, а Джеймс улыбается — слегка виновато, но тепло, незнакомо.

      — Покуда? — чужая рука движется вверх, от кисти к запястью, выше.

      — По локоть.

      Джеймс с сожалением сжимает локоть Питера, извиняясь. И Питер обнимает его, извиняя.