Лиза привыкла, что Аня всегда шумная, почти сорвиголова: она постоянно громко говорила, активно жестикулировала и словно искрилась изнутри. Слышать пугающую тишину в ванной, куда Аня ушла минут тридцать назад, — не по себе.
Лиза встаёт около двери и прислушивается — привычка старшей сестры, выработанная за столько лет.
— Анют, всё в порядке? — спрашивает она, перед этим осторожно постучав костяшками в дверь.
Конечно, может, Аня просто расслабляется после тяжелого дня, а Лиза тут зря переживает...
Но Лиза воспитывалась в семье, где гробовая тишина становилась поводом для настоящей паники: либо самые страшные и сильные скандалы, которые стихали порой так же резко, как и начинались, либо чьи-то попытки наложить на себя руки. В этом плане им с Матвеем не повезло больше всего, потому что каждый раз они вопросительно переглядывались — что они опять сделали не так? почему не смогли уберечь? помочь? Это их семейное проклятие.
Лиза осторожно стучит ещё раз.
— Ань?
Отчётливый всхлип раздаётся по ту сторону, а потом — плеск воды. Сердце тревожно сжимается.
— Я... Прости, я скоро выйду, дай мне ещё немного времени.
Её голос тихий и предательски дрожит. Лиза снова чувствует себя так, как будто она впервые застала попытку самоубийства одного из младших сиблингов — страшно-страшно-страшно, до такой степени страшно, что это ломало кости и выворачивало внутренности, это было очень больно.
Почему, как, что — вопросы крутятся на языке, но в горле встаёт ком, не позволяющий даже просто вдохнуть.
— Ласточка, я... могу зайти к тебе? — говорит Лиза тихо, переборов сильный страх и желание съехать вниз по стене.
Молчание по ту сторону окрашивается в противный кроваво-серый цвет, давящий на голову. Вокруг как будто бы всё замедляется и сосредотачивается только на бешено бьющемся сердце, которое готово разорвать грудную клетку. Лиза боится услышать ответ — боится снова увидеть наяву свой самый страшный кошмар.
Боится увидеть в лице своей возлюбленной лицо младшего брата, который однажды, так же сидя в ванной, наполненной остывшей водой, вскрыл вены.
— Да, — раздаётся через несколько мучительных секунд, хотя по ощущениям проходит как будто минут пятнадцать. — Я не закрывалась.
Лиза закрывает глаза и судорожно вздыхает пару раз, пытаясь успокоиться. Внутренний холод сковывает руки — двигать ими не получается. Просто взяться за дверную ручку — и открыть. Что сложного? Но её трясёт, как ушатом ледяной воды окатили.
Дверь легко поддаётся, и Лиза ступает на холодный пол. Аня сидит в наполненной наполовину ванне, положив подбородок на колени. Она обнимает себя тонкими пальцами. С кончиков мокрых потемневших волос редко капает вода, по плечам и спине бегают мурашки. На стиральной машинке лежат аккуратно сложенные вещи.
Лиза садится на пол и — больше по привычке — запускает руку в воду, проверяя температуру.
— Холодная совсем, — тихо бормочет она.
— Лиз.
Её тихий голос возвращает в реальность, и внутри что-то замирает. Лиза поднимает глаза на Аню — та пристально смотрит на неё, но после сразу же опускает взгляд.
— Скажи, я... — Аня принимается царапать себе ноги короткими ноготками, не решаясь озвучить то, что хочет. Глаза её бегают и наполняются слезами. Закрыть их. Сделать судорожный вздох. Дышать. — Я правда некрасива?..
Лиза чувствует, как её мышцы каменеют. На плечи опускается самый тяжёлый камень, больно царапающий и вызывающий удушье. Аня ожидала такой реакции, но всё равно ещё сильнее сгорбилась, превратившись в совсем маленькую фигурку. На неё давит не камень, а целая гора. Она не может описать, какая кровавая битва происходит внутри.
— Ласточка, подожди... — Лиза усилием воли заставляет себя закрыть глаза, вытащить руку из воды и досчитать до трёх, прежде чем медленно спросить: — Почему ты начала так считать? Что случилось?
— Ты не ответила, — резче, чем ожидалось, проговаривает Аня дрогнувшим голосом.
По её рукам, плечам, спине бегают мурашки. Ей холодно, но она не хочет предпринимать никаких попыток, чтобы согреться. Считает, что не заслуживает.
Лиза снова переводит на Аню глаза и выдерживает чужой болезненный взгляд. Хочется только прижать её к себе и начать шептать — шептать без устали, что она похожа на древнегреческую богиню, чтобы все плохие мысли никогда больше не возвращались. Но кто-то заставил её думать иначе. И это невыносимо.
Глаза медленно изучают родные черты лица напротив, где нет ни одного резкого изгиба. На щеках бледной россыпью звёзд проходят веснушки, которые почему-то уходят к вискам и затылку. Когда наступало лето, они становились ярче, и Аню это жутко раздражало, а Лиза говорила, что они подчёркивают её золотистые глаза, которые, правда, выцвели со временем. От частых слёз.
Аня чувствует себя оголённой под этим взглядом, хотя давно уже сидит без одежды. Так смотрят обычно, чтобы добраться до самой глубины, куда не проникает свет. Туда, где больше всего болит. Аня уже жалеет, что спросила, что вообще позволила увидеть свою слабость. Ну, подумаешь, с кем не бывает? У всех же болит. Только вот Лиза после долгого изучения её глазами, вместо того чтобы уйти, разочаровавшись, делает странное.
Лиза, теперь уже под внимательным и удивлённым взглядом Ани, медленно стягивает с себя футболку, ухватившись за края скрещенными руками, и не то чтобы осторожно кладёт на стиральную машинку рядом с чужими вещами. Дальше снимает чёрные домашние шорты до колена, все в кошачьей шерсти и кое-где даже заляпанные красками. Аня жадным, почти завистливым взглядом следит за каждым её движением и не может не отметить, какое всё-таки идеальное у Лизы тело. Вот так выглядят настоящие богини, сошедшие с небес на землю. Аня чувствует вставший в горле ком.
Лиза уверена в том, что хочет сделать. Пальцы задевают рёбра, прежде чем поддеть бирюзовый спортивный топ. Аня видит движение чужих острых лопаток и чувствует, как пересыхает в горле, когда Муравьёва избавляется полностью от нижнего белья, разворачивается и ставит сначала одну ногу в холодную воду, а потом другую. Она цепляется пальцами за бортики и медленно погружается в воду напротив Ани. В груди всё схватывает от неприятных ощущений.
— Что ты делаешь? — тихо спрашивает Аня, поменяв позу, чтобы Лиза могла усесться.
Их ванная небольшая, расстояние между ними можно измерить несколькими выдохами и случайными касаниями коленей. Аня замирает, ощутив тепло ещё не остывшего тела. Ей холодно.
Лиза молчит, рассматривая пустоту перед собой, а потом обнимает себя за плечи.
— Мне никогда не нравились мои волосы, — спустя какое-то время тихо начинает она. Её глаза кажутся стеклянными, и Аня боится даже дышать, пусть ещё и не до конца осознавая, что происходит. — Даже в детстве. Но... мама всегда вплетала мне красивые ленты и с нежностью перебирала каждую прядь...
Лиза замолкает и всё-таки поднимает глаза на Аню: она внимательно запоминает каждое её слово и следит за любым движением. Только внутри неё по-прежнему бушует шторм — и одинокая слеза срывается вниз, рискуя разбиться о поверхность воды; но Лиза вытягивает руку, осторожно касается чужой щеки и стирает большим пальцем маленькую каплю. Внутри что-то разбивается, и это похоже на звук битого стекла.
— Ласточка, из-за чего ты усомнилась в себе? — спрашивает Лиза тихо, не убирая руки от нежной кожи, и Аня прикрывает глаза и льнёт к теплой руке, как изголодавшийся по ласке котёнок.
Она не заслуживает этого. Не заслуживает того, чтобы за неё так беспокоились.
Она не заслуживает чужой любви.
— Мама звонила, — охрипшим голосом начинает Аня, пытаясь прочистить горло. — Она увидела мою последнюю фотосессию и сказала, что мне следует забыть об этом, мол, чтобы людей не пугала. По её словам, я недостаточно красива, чтобы этим заниматься.
Последние слова она произносит почти шёпотом, на грани срыва. Закрыв глаза, Аня продолжает:
— Она высказала опять мне всё по поводу моей внешности и моего тела. И лицо у меня не такое, и волосы окрашены, и одежда вызывающая. — Аня чувствует стоящий в горле ком и подступающие к глазам неконтролируемые слёзы. Она криво улыбается: — И я подумала, может, она всё-таки права? Ну, что я недостаточно хор...
Лиза обрывает её на полуслове, приставив указательный палец к губам. От этого жеста волны тепла, исходящие от сердца, начинают расходиться по всему телу. Аня видит своё отражение в светлых глазах напротив и не знает, что сказать под этим внимательным изучающим взглядом.
— Мне очень жаль, что она заставила тебя усомниться в себе. Это отвратительно. — Лиза убирает руку от её лица. Прохладная вода берётся слабыми волнами от малейшего движения, а на поверхности отражается тусклый свет одинокой лампочки. — Но она ошибается.
Необходимые слова застревают в горле на полпути. Боль внутри становится пульсирующей. Обычно Аня говорит всем комплименты по поводу внешности, потому что так проще, хотя сама зеркал старается избегать, как будто они могут её ранить — вонзиться до крови и изрезать тонкую кожу. Она всегда дополнение к кому-то, но не отдельная значимая деталь в общей картине.
Лизе как будто передаются воздушно-капельным путём чужие метания, и от этого больно. Она касается руки Ани, совсем невесомо пробегается по худому предплечью, прежде чем осторожно переплести пальцы, а затем пододвигается ещё ближе, насколько это возможно. Ближе, чтобы стать одним целым.
Кафельные стены отражают тихий шёпот, и Аня одёргивает себя, чтобы вернуться в реальность и переварить услышанное:
— Я хочу сажать семена поцелуев по всему твоему телу, чтобы они взросли и эта любовь наполнила тебя до краёв, чтобы ты увидела, как ты прекрасна, а потом смогла полюбить себя.
И Лиза спрашивает молчаливого согласия.
Спрашивает, потому что боится разбить, как хрусталь, на тысячи мелких осколков не только того, кого она любит, но и себя — и Аня слабо кивает.
В груди переполняется какая-то невидимая чаша, и всё невысказанное, невыраженное тепло начинает разливаться по всему телу, стоит Лизе осторожно обхватить любимое лицо руками, приблизив к себе, и поцеловать. Просто приложиться губами к её губам, со всей нежностью, какая только есть в Лизе — а её у Лизы очень много.
Аня растеряна и не понимает, стоит ли ей отвечать. В голове столько разных вопросов, но все они меркнут, когда Лиза первая отстраняется и прижимается к ней лбом. Между их губами всего несколько сантиметров, и этот жест настолько интимный, что у Ани перехватывает дыхание.
— Какая же ты у меня красивая, Ань... — еле слышно медленно шепчет Лиза, поглаживая большими пальцами влажные от слез щёки.
И снова целует — но уже в переносицу, где часто залегает складка, когда Аня хмурится.
я люблю тебя я люблю тебя я люблю тебя
я люблю каждую частичку твоего тела я люблю твою улыбку твои светящиеся глаза твои волосы шею плечи спину господи я так тебя люблю анечка ласточка ты такая прекрасная
Аня часто-часто дышит, закрыв глаза, пока Лиза целует её везде, куда дотягивается. На её коже не остаётся ни одного участка, где бы лёгким пламенем не горели Лизины поцелуи. Это кажется сном, и Аня загадывает про себя отчаянное желание — не просыпаться, если это действительно сон.
Это не сон.
Аня внезапно подаётся вперёд, отчего небольшое количество воды выплёскивается на пол, и целует Лизу сама, положив одну руку ей на затылок. Ей никогда не передать словами, сколько эмоций бушует в её груди почти всегда, но Лизе это и не нужно — видит всё своими глазами.
Внезапно хочется засмеяться от осознания, что вот так выглядит первый шаг к принятию себя, и Аня знает, что ничего не было бы без Лизы.