Хуа Чэн боялся, что это просто очередной кошмарно-сладкий сон, который развеется, словно дым, стоит ему хоть немного расслабиться и потерять концентрацию. Но мгновения шли, губы Богини ощущались всё так же явственно, как и тепло её мягких щёк, а сон и не думал исчезать. И тогда он позволил себе поверить в реальность.

Он никогда не верил, что сможет действительно привлечь её хоть чем-то. Деньги? Но у неё они были и счастья не принесли. Красота? Разве можно причислить его к красавчикам, когда за повязкой скрывается уродство, из-за которого он годами не раз и не два был бит окружающими. Слава? Увы, но с ней она сыграла слишком жестокую шутку, а его личная широкая известность в узких кругах скорее могла оттолкнуть от себя любую порядочную женщину, особенно такую, как Се Лянь. А ведь было время, когда он не обладал в принципе ничем, кроме как своей жизнью, которую и так безвозвратно отдал ей. Только кому нужна была такая жизнь?

Так что со времён юности все его мечты о совместном будущем в итоге сводились лишь к тому, что она однажды обратила бы на него своё внимание, одарила бы солнечной улыбкой и, быть может, сделала своим другом, но не больше. Тот волнительный миг, когда она пожала ему руку в благодарность за спасение от нападения, стал одним из его самых горячих и радостных воспоминаний, которым он предавался в моменты особо сильной тоски, сначала стоя на коленях перед её ростовой картонной фигурой, а потом и лёжа в кровати, сжимая в объятиях куклу.

Постыдная мысль о тех гнусных, но безумно необходимых моментах, не раз спасавших его от туманящего сознание болезненного желания, терпеть которое с годами становилось всё труднее, быстро отрезвила его, и он прервал поцелуй, словно боялся, что эти воспоминания могли передаться ей через прикосновения. Что ж, во всяком случае, ей было приятно, а значит, у него действительно был шанс на то, чтобы сделать свою любимую если не счастливой, то хотя бы удовлетворённой. Идея, что такой уродливый демон, как он, может осчастливить Богиню, пока ещё не приходила ему в голову, ибо считалась несусветной ересью.

Окинув её нежным, но всё ещё до конца неверящим взглядом с головы до пят, он похолодел от резкого осознания. Се Лянь стояла перед ним в одном криво завязанном халате, практически голая, да ещё и босая! И это не на мягких коврах в апартаментах, а на улице, на ледяном и грубом асфальте, где одна сплошная грязь, окурки да острые осколки от бутылок. А он, как обмудок, стоит тут да похотливо лижется, вспоминая, как надрачивал на её образ, пока его Богиня рискует пораниться да заболеть! А что, если она уже поранилась и занесла в свою маленькую ножку инфекцию?! Вечно он всё портит, урод конченный!

Заметив странную перемену в выражении его лица, Се Лянь недоумённо спросила:

- Сань Лан, чт...

Остаток вопроса она проглотила вместе с удивлённым писком, когда Хуа Чэн быстро подхватил её на руки и молча побежал обратно в здание.

Подниматься по лестнице смысла не было, только зря время потеряет. Так что оставалось дожидаться лифта, молясь, чтобы никакому идиоту не вздумалось прямо сейчас вызвать его на свой этаж. К счастью, этого не произошло, и он довольно быстро добрался до номера с притихшей Богиней на руках. Стоило ему зайти в апартаменты, как он направился в ванную, где осторожно посадил её на табуреточку, набрал таз с горячей водой, встал перед ней на колени и принялся тщательно, но аккуратно отмывать её ступни от грязи с помощью губки и мыла, не забывая внимательно осматривать каждый сантиметр кожи на предмет заноз или ранок.

До сих пор хранившая напряжённое молчание Се Лянь стала тихо хихикать из-за щекочущих ощущений, поджимать пальчики и даже периодически дёргать ступнями, от чего каждый раз сердце Хуа Чэна пропускало удар, и он встревоженно спрашивал у неё, больно ли ей. В ответ она лишь отрицательно качала головой и с любопытством наблюдала, как взгляд Хуа Чэна становился сначала расслабленным, а после в нём вновь начал разгораться огонь, но уже не страха или беспокойства.

Он уже убедился, что никаких повреждений нет, да и грязь уже была смыта полностью, но выпускать её ножки из своих рук не хотелось всё сильнее. Он словно заворожённый касался её пальчиков, таких маленьких и розовых с коротко подстриженными ноготками, проводил пальцем по мягким подушечкам ступни, от чего с её стороны слышался тихий смешок, и потом, не выдержав, припал к одной из этих подушечек в поцелуе. Хуа Чэн чувствовал, как Се Лянь вздрогнула и охнула, но не пыталась вырвать свои ноги из его рук, и лишь прервав поцелуй и подняв на неё взгляд, он увидел, как ярко блестят её глаза, а щёки покрыты густым алым румянцем.

В этот момент последний барьер из благоразумия и осторожности пал перед обликом возбуждённой Богини.

Он с глухим стоном обрушился на её ножки, выцеловывая каждый пальчик, вбирая их в рот и проводя между ними языком, с трудом слыша сквозь гулко бьющееся сердце, как она, вцепившись в края табуреточки и прижавшись спиной к стене ванной, отвечает ему тихими и рваными вздохами. Когда на ступнях не осталось фактически ни одного местечка, который он бы не успел исследовать губами и языком, Хуа Чэн начал постепенно подниматься по цепочке поцелуев до правого колена, пока левую ступню он опустил вниз, накрыв ею уже откровенно выпирающий из его штанов бугор. Се Лянь не пришлось просить дважды, она сразу же надавила на пах, от чего Хуа Чэн был вынужден на мгновение прерваться и, закрыв глаза, глубоко вздохнуть, моля всех богов, что только есть, и свою Богиню в первую очередь, чтобы ему хватило выдержки, дабы не кончить раньше времени, чтобы не разочаровать её.

Вернувшись к поцелуям, он протиснул ладонь между её сжатых бёдер и осторожно раздвинул их. Вид её нижнего белья, уже откровенно мокрого, возбуждал так, что Хуа Чэн почувствовал головокружение. Нет, нельзя сейчас позорно отключаться или как-то иначе продемонстрировать свою слабость перед ней. Его Богиня здесь, перед ним, живая и настоящая, а ещё жаждущая его. Он не знал, за какие благие дела ему была дана такая награда. Что он такого хорошего совершил, что ему дозволено не просто коснуться её там, но и доставить ей удовольствие. Но он готов был положить свою жизнь на этот алтарь наслаждения, молясь, чтобы ей понравилось настолько, что она была бы согласна и в дальнейшем оставаться с ним.

Весь трепеща, Хуа Чэн осторожно поднял её на руки, отнёс в спальню и уложил на кровать. Как бы ни хотелось ему продолжить прямо в ванной, но он понимал, что Се Лянь это может быть неудобно, да и сам процесс он всегда представлял именно в спальне, с разницей лишь в интерьере, который менялся год за годом, в зависимости от его текущих финансов.

Было время, когда он с огромным смущением представлял, как Се Лянь каким-то чудом приходит в его комнату в студенческом общежитии или на съёмную квартиру, и он, встав перед своей Богиней на колени, удовлетворяет её языком и пальцами, пока она находится в окружении плакатов со своим изображением. Ему грезилось, что увидев его комнату, она поймёт, как сильно он её любит, и позволит ему иногда ласкать её. Конечно, повзрослев, он понял, что ни продавленная кровать в общежитии, ни пыльный и грязный матрас на полу в съёмной квартире ни за что не подходят для такого священнодействия, а его коллекция скорее отвратит Богиню от него, чем придётся по вкусу. Так что фантазии сменили интерьер на более богатый, и особое место там занимала кровать. Достаточно просторная и мягкая, чтобы Се Лянь, как только он её найдёт, могла ощущать себя плывущей на облаке, пока он доставляет ей райское наслаждение. Это привело к тому, что переезжая в любое новое место, он в первую очередь проверял мягкость кроватей, и если они его не удовлетворяли, то срочно заказывал подходящие. В своём последнем доме он и вовсе оборудовал для неё отдельную спальную комнату, где поместил кровать, достойную императрицы. Впрочем, для алтаря Богини иная бы не подошла. И пусть она пока не изъявила о своём желании переезжать в собственную спальню в его доме, но даже готовя нынешние апартаменты в гостинице, он всё равно не мог позволить Се Лянь чувствовать дискомфорт. Так что кровать, на которую он опустил её, полностью соответствовала его представлениям о мягкости. И Хуа Чэн чувствовал особенную гордость и безумную радость от того, что, несмотря на все пережитые страдания, он всё же сумел осуществить практически все свои мечты, и теперь мог спокойно перейти к её мечтам.

Впрочем, мыслительный процесс, что в данный момент тщетно пытался пробиться сквозь блаженный туман в его голове, никак не мешал ему осторожно снять с неё бельё и, мягко, ради их общего успокоения, поглаживая пальцами внутреннюю сторону бёдер, внимательно рассмотреть открывшийся ему вид. Это был первый раз, когда он видел обнажённые интимные части тела женщины вживую, тем более её тела. Конечно, он знал, как они выглядят и что именно нужно делать, дабы Се Лянь стало приятно. В своё время он просмотрел достаточно порно, чтобы иметь об этом деле общее представление. Секс-игрушки же не только усмиряли его глухую и тёмную похоть, но и дали ему возможность для тренировок, позволяли сделать свои фантазии более яркими и правдоподобными. И всё же в тот момент, когда он увидел свою Богиню нагой, весь предыдущий опыт сразу стал ничем. На мгновение его охватила паника, что вот сейчас она поймёт, что он ничего не умеет и ничего из себя не представляет. Однако, он не посмел бы разочаровать её, не позволил бы чувствовать себя обманутой. Поэтому он нежно раздвинул пальцами складочки вокруг клитора, осторожно провёл по нему языком, вызвав у Се Лянь чувственный стон, и медленно начал ласкать его.

Ощущение горячей мягкости её интимного местечка, вкус её соков, стоны, что всё чаще и громче срывались с её губ, всё это приводило его в неистовство. Он словно смотрел на себя со стороны, не веря в то, что сейчас происходит. Ему казалось, что это происходит с кем-то другим, не с ним. Что не может такого быть, чтобы долгие годы одиночества, отчаяния, боли, от которой сердце готово было разорваться на мелкие клочки, закончились. Что вот она, его Богиня, в его руках, в его власти. А он, жалкий сирота, уродец и неудавшийся самоубийца, ничтожный сталкер и воротила полулегального игорного бизнеса, сейчас, вот прямо в данную минуту, вылизывает её, проникает указательным пальцем внутрь, чуть позже добавляя и второй, чувствует, как вокруг него сжимаются стеночки её нутра, как сама она постепенно начинает на инстинктивном уровне двигать бёдрами, намеренно насаживаясь на его пальцы, а руки её вцепляются в его голову, неосознанно вонзаясь ногтями в кожу и прижимая его лицом ещё теснее к себе.

О, он готов сойти с ума от одной только мысли об этом зрелище, не то что от участия в нем вживую! Он ощущает, как напряжение внизу всё нарастает, грозя порвать штаны и становясь откровенно болезненным, но эта боль отрезвляет, не позволяет потерять контроль над собой и причинить его Богине ненужный дискомфорт, а то и вовсе вред. Сейчас не время думать о себе, когда наконец-то в твоих руках твоя мечта, твой смысл жизни. Единственный смысл, который абсолютно неизменен и непреложен.

Когда она достигает оргазма, выгибаясь дугой и выкрикивая «С-Сань Лан!», он впивается взглядом в её искажённое удовольствием лицо. Самое прекрасное, что он когда-либо видел. Се Лянь хорошо. Он видит это. А значит, его жизнь уже прожита не зря.

Хуа Чэн не сводит с неё немигающего взгляда, боясь не то что пошевелиться, но и даже просто вздохнуть. Он замер неподвижной статуей, в которой живым остался лишь глаз, что следит неотрывно за каждым её движением, за каждым изменением в мимике лица.

Се Лянь смотрит на него затуманенным взглядом. В нём видна сытость и довольство. Слабо улыбнувшись, она ласково проводит рукой по его голове, словно мать, что гладит своего ребёнка.

- Спасибо, Сань Лан...

В этот момент Хуа Чэн чувствует, что внутри него взорвалась подводная мина, породившая волну, затопившую его с головой. Он кончил, даже не прикоснувшись к себе.