Хуа Чэна трясло от шока. Даже скорее колотило от осознания произошедшего. Паника нарастала с каждой секундой, грозясь выплеснуться в безобразную истерику или не менее позорный побег. Ещё не отойдя до конца от произошедшего между ними, он не был готов к новым потрясениям, которые и так за этот вечер валились на его многострадальную голову с щедростью, которую не каждая крепкая психика способна выдержать.
Он всегда мечтал о ней. Мечтал о жарком сексе, о нежной любви и даже, Небеса свидетели, грезил о совместном будущем, пышной свадьбе и общих детях, имена которым он давно уже придумал.
Как-то раз, после очередной ниточки в поисках Се Лянь, которая оказалась ложной и вывела всего лишь на похожую по возрасту и внешности девушку, удерживаемую в рабстве в нелегальном борделе, Хуа Чэн от безысходности напился до такой степени, что приволок несчастную находку в свой пентхаус, заставил напялить свадебное платье, купленное в своё время ради очередных больных эротических фантазий, и полночи протанцевал с ней в обнимку под свои самые любимые песни группы «Сянлэ». Остаток ночи он прорыдал, уткнувшись лицом ей в колени, и не замечая, как девушка трясущимися от страха руками осторожно поглаживала его по волосам в надежде успокоить его и молясь, чтобы ночь с этим богатым и власть имущим безумцем закончилась если не благополучно, то хотя бы максимально быстро и безболезненно. Пробуждение встретило его головной болью, похмельем и чувством дикого стыда, из-за которого ему было трудно даже смотреть в сторону притаившейся в углу девушки, и хватило выдержки лишь на то, чтобы помочь ей снять платье, пригрозить всеми возможными карами, на случай если она станет распускать язык где не нужно, и дать поручение секретарю, чтобы тот устроил девушку какой-нибудь официанткой в одной из кафешек гостиничного комплекса, да помог связаться с родными. Свадебное платье он после той ночи сжёг.
И всё же, как бы страстно он ни мечтал о том, чтобы Богиня разделила с ним ложе, Хуа Чэн всегда чётко разделял фантазии и реальность. В своих фантазиях он позволял себе грезить о многом, даже слишком многом, но сам Хуа Чэн прекрасно понимал, что такой уродец, как он, вряд ли привлечёт должное внимание со стороны Се Лянь. И если она и заинтересуется им, хоть от скуки, хоть из любопытства, да даже из жалости, то большее, что ему будет дозволено, это приласкать её пальцами и языком, и после, если он будет достаточно искусен, милостиво прижмёт его к своей груди, как тогда, на крыше. Он в этом не сомневался. Он в это верил.
Поэтому нынешняя ночь напрочь выбила его из колеи. Он до конца не верил, что это не сон, что это правда и она действительно его хочет. Хочет не как неказистую одноразовую секс-игрушку чисто для сброса напряжения, хотя он и в такой роли был бы счастлив. А как мужчину, причём явно желанного. Даже войдя в неё, он пытался собрать воедино свои мысли и чувства и осознать, что всё это происходит с ним по-настоящему. Что реальность оказалась в тысячу раз лучше и прекраснее, чем его мечты и ожидания.
Но даже так он ни при каких обстоятельствах, ни в любой из его фантазий не мог себе представить, что Се Лянь, его обожаемая Богиня, прекраснейшая из женщин, окажется девственницей...
Хуа Чэн знал, что все эти грязные сплетни о ней являются тщательно спланированной ложью. Но пусть бы это являлось и правдой! Ему было всё равно, что у Богини были мужчины. Она с самого начала была создана для любви, для наслаждения, для того, чтобы взять от этой жизни все возможные радости. Разумеется, у неё были мужчины! Разве можно не влюбиться в неё? Можно не пожелать? Хуа Чэн всегда знал, что был лишь одним из очень и очень многих, кто с упоением слушал её песни, кто в восторге кричал её имя, когда она выходила на сцену, и в исступлении скупал весь мерч, на который хватало денег, чтобы потом дома поставить его на полочку или повесить на стену, а после самоудовлетворять себя, глядя на её образ. Это никак бы не оскверняло саму Богиню в его глазах. Хуа Чэн был готов без колебаний и сожалений принять её любой. Даже найди он её в том борделе, обдолбанную и лежащую под двадцатым за ночь клиентом, он бы взял её на руки и унёс к себе, в безопасное место, где окружил бы любовью и сделал бы всё, чтобы она была счастлива. Но девственность Се Лянь сломала всю тщательно выстроенную картину его мира.
Хуа Чэн ощутил, как к горлу подкатила тошнота от отвращения и ненависти к самому себе. Он поклялся оберегать её, защищать, а в итоге сам причинил ей вред. Воспользовался своим положением, чтобы уложить Се Лянь в свою постель, где пролил её кровь. Здесь и сейчас он сделал ей больно, и только лишь потому, что поддался своей грязной похоти.
Интересно, подумал он отстранённо, а если он сейчас с разбегу выпрыгнет в окно, он разобьётся или только покалечится? А если запрётся в ванной и быстренько вскроет себе вены? А если...
Додумать, что именно ему бы следовало сделать с собой после того, как он осквернил свою Богиню, Хуа Чэн не успел. Прохладные руки Се Лянь осторожно прижались к его щекам и повернули голову в её сторону. Несколько мгновений, которые показались ему вечностью, они молча смотрели друг на друга, от чего его охватила новая волна паники, и идея выйти в окно стала откровенно соблазнительной. Но прежде чем Хуа Чэн успел хотя бы мысленно сформулировать слова прощания, которые могли бы сгладить в её глазах его крайне нелестное поведение, Се Лянь потянулась к его губам с поцелуем, а после с нежностью провела рукой по его волосам и прошептала:
- Спасибо, Сань Лан.
Спасибо? Хуа Чэн непонимающе смотрел на Се Лянь. За что спасибо? За то, что осквернил её? За то, что запятнал своей извращённой похотью ту, что любил больше жизни, и за малейшую частицу боли которой готов был убить любого из людей? Он не мог понять, в его голове просто не укладывалось то, что сейчас произошло. Как она могла быть всё ещё девственной? Как он мог посметь потерять контроль над собой?
Хуа Чэн всегда надеялся, что первым мужчиной Богини был какой-нибудь красивый и добрый юноша, что отнёсся к ней со всем почтением, нежностью и любовью. Он загодя люто ненавидел этого неведомого везунчика, но был бы рад, если бы Се Лянь было с ним хорошо. Хуа Чэн бы не выдержал, узнай он, что кто-то взял её силой или просто соблазнил ради галочки в списке побед и повода для хвастовства в кругу приятелей. Смерть такого человека была бы мучительной и отнюдь не быстрой. И вот теперь он сам по злой иронии Судьбы оказался тем ублюдком, что уподобился животному и взял её, наплевав на всякую предосторожность и аккуратность. И за это она говорит ему спасибо?!
Хуа Чэн почувствовал на своих щеках что-то мокрое. Кажется, это были слёзы. Под удивлённый взгляд Се Лянь он поспешно вытер руками эти дурацкие слёзы и попытался взять себя в руки. Ему не хотелось выглядеть перед ней ещё более жалким и ничтожным, чем он был сейчас.
- Разве ты... - шумно глотнул он. - Не злишься на меня за произошедшее?
- Злиться?! С чего бы это? - изумилась она. - Сань Лан, наоборот, я благодарна тебе за это!
- Как ты можешь быть благодарна?! - сорвался Хуа Чэн, не замечая, что слёзы вновь потекли по щекам, а кулаки сжались с такой силой, что ногти вонзились в кожу ладоней. - Я же лишил тебя невинности и не был осторожен! Я причинил тебе боль! Я не должен был даже касаться тебя, не то что...
Се Лянь с видимым облегчением рассмеялась.
- Так вот что тебя волнует! - она посмотрела на него с невыразимой нежностью, от которой у Хуа Чэна болезненно защемило сердце. - Сань Лан, ты единственный мужчина, которого я пожелала за всю свою жизнь. Единственный, с кем мне захотелось так сблизиться, и с кем я решилась перейти черту. К тому же мне действительно понравилось то, чем мы сейчас занимались.
Она лукаво подмигнула ему, из-за чего Хуа Чэну показалось, что его сердце на мгновение остановилось.
- Понравилось настолько, что я даже не прочь повторить. Только дай мне немного времени, чтобы привести себя в порядок в ванной и отдохнуть, ладно?
- К-конечно, пожалуйста. Отдыхай сколько хочешь... - Хуа Чэн подскочил на месте и осторожно, боясь выдать своё волнение, взял её на руки и понёс в сторону ванной комнаты.
Там он аккуратно опустил её в ванную и включил кран, отрегулировав воду на более-менее комфортную температуру (он знал, что Се Лянь не любит излишне горячую воду), после чего вспенил губку и принялся осторожно и очень нежно обтирать её, стараясь не делать резких движений, особенно когда губка касалась её интимных мест. Когда с мытьём было покончено, он насухо вытер её, после чего завернул в махровое полотенце и, вновь взяв на руки, отнёс в спальню.
Все эти процедуры он проводил молча, всё ещё пытаясь отойти от потрясения из-за слов, сказанных Се Лянь. Он не знал, в храмах каких богов ему стоит зажечь целые связки палочек с благовониями, но готов был отбивать в этих храмах земные поклоны целые сутки, лишь бы хоть немного отплатить за это невероятное счастье. Она пожелала его... Первого! Из всех мужчин на свете она пожелала только его, только ему она доверилась до такой степени, что отдала своё тело в полное распоряжение.
Хуа Чэну хотелось пуститься в пляс, начать распевать серенады или хотя бы сделать сальто. Но вместо этого он помог ей надеть ночную сорочку, расчесать волосы и уложить её в кровать, подоткнув под неё одеяло.
- А ты ляжешь рядом со мной? - с надеждой спросила она.
- Конечно. - улыбнулся он в ответ. - Только приведу себя в порядок и приду. Дождёшься меня?
- Конечно. - в смущении Се Лянь натянула одеяло на нос.
Хуа Чэн ласково поцеловал её в лоб и направился в ванную.
Он не понимал, по каким причинам она нашла его желанным для себя. Ему было крайне сложно поверить в то, что Богиня может захотеть такого тощего уродца, как он, и всё же это произошло. Что это? Жалость? Милосердие? Извращённый вкус? Хуа Чэн не знал. Достаточно было уже того, что она хотела его, а о большем он боялся мечтать и тем более планировать.
Тщательно вымывшись, он вернулся обратно в спальню. Се Лянь сладко спала, свернувшись калачиком и подложив под щёку ладонь. Хуа Чэн ощутил, как зашлось от невыразимой нежности его сердце. Он осторожно, боясь потревожить её сон, прилёг рядом и тихонько обнял её со спины, притянув к своей груди. Этим вечером он познал, что такое абсолютное счастье. И пусть мотивы и вкусы Се Лянь ещё до конца не были ему понятны, а сам он заслужил самые мучительные пытки, он всё же чувствовал, что впервые его будущее уже не казалось ему безысходно мрачным и плавно перетекающим в посмертные адские муки.
- Спокойной ночи, любовь моя. - прошептал он, прежде чем закрыть глаза и самому погрузиться в сон.