Когда Вандер просыпается, голова непривычно тяжелая, а боль, поселившаяся в ней, сводит его с ума. Ему не сразу удается поймать чувство реальности, тот хрупкий момент пробуждения, который разделяет кошмарный сон и жизнь. Знакомые запахи ударяют в нос, здесь и горечь алкоголя, и дерево, и пыль подвала, и он как-то сразу догадывается, что оказался в «Последней капле», хоть ему и трудно сосредоточиться и вспомнить, как именно он сюда пришел.

Тихое дыхание рядом с собой Вандер слышит не сразу. Повернувшись, он видит тонкую тень — Силко, который сидит на стуле с прямой спинкой и курит, небрежно стряхивая пепел сигары на пол. На небольшом столике рядом с ним стоит лампада, которая освещает его лицо, будто маленький маяк, но куда более заметные отблески бросает свет его искаженного глаза.

— Силко, — бормочет Вандер, чтобы что-то сказать. «Доброе утро» едва ли подходит.

Тот кивает и смотрит на Вандера с любопытством. Поднимает бровь. Даже в скудном освещении Вандер замечает, что бровь искусно нарисована, прикрывает безобразный шрам, и из-за этого он ощущает покалывание вины где-то глубоко в груди. Он помнит задушенный хрип Силко — странно, как будто это случилось с ними совсем недавно! Вандер мотает головой, приподнимается на постели, увидя, что лежит на брошенных на полу матрасах, а не на кровати.

— Что ты помнишь? — негромко спрашивает Силко.

Вандер пожимает плечами. Спину простреливает мучительная боль. Он медленно поднимает руку, только сейчас поняв, что с ней что-то не так. Ожидает увидеть все: страшные раны, искалеченную конечность, — но не пальцы, заканчивающиеся когтями, длинными и изогнутыми. Вандер шумно вздыхает. Запускает руку в волосы… в жесткую шерсть… Горестный рык рвется из горла, когда он понимает, что это все не было безумным сном: доктор, темнота, волчий вой, пролитая кровь… Все расплывается в кровавом мареве. Даже теперь Вандер чувствует внутри усмиренного зверя, от которого никогда не сможет избавиться.

— Как тебе удалось? — спрашивает он Силко.

— Доктор приготовил сыворотку, — сухо отвечает тот. — Но это не чудесное лекарство, которое излечит твой рассудок, Вандер. Синджед утверждает, что может попытаться приготовить более долгодействующее средство, однако пока это только слова…

— Гарантия безопасности, — догадывается Вандер, посмотрев на Силко.

Он вспоминает: владыка Зауна, жестокий химбарон, который пойдет на все, чтобы добиться своих целей. Теперь Вандер привязан к нему, вынужденный надеяться, что Силко соблаговолит поделиться кровью для сыворотки и не даст ему снова окунуться в безумие голодного зверя?.. Разве не этого Силко всегда хотел? Чтобы Вандер слушался его? Чтобы с его силой они разгромили Пилтовер?

— Нет, — вдруг признается Силко. — Не стану лгать, притворяясь, будто понимаю, почему именно так работает твоя память, но первой ты узнал Джинкс… то есть Паудер, а после и Вай.

«Ты можешь обойтись и без меня», — как бы намекает его тон. Вандер все еще слишком болен, чтобы всерьез об этом размышлять, но он уверен, что смог бы схватить девочек в охапку и сбежать быстрее, чем Силко сумел бы его остановить, однако…

— Где девочки?

— За дверью, — спокойно отвечает Силко.

Вандер смотрит на дверь, обитую железом, и припоминает будто бы, что это не первая дверь. Вероятно, тем же объясняется ироничная улыбка Силко. И все же — он здесь. Между Вандером, который мог проснуться зверем, и дверью. Вандер вспоминает повзрослевшую Паудер с блестящими глазами неестественного малинового цвета, вспоминает Вай, которая даже зверю казалась печальной. Слишком многое изменилось, но Вандер рад хотя бы тому, что они вместе спустя столько лет.

— Я должен их увидеть, — упрямо возвещает Вандер.

— Если сумеешь до них дойти — пожалуйста, — разводит руками Силко.

Тихо усмехнувшись, Вандер снова ложится на старый матрас. Пожалуй, с прогулками пока что придется повременить.

***

Когда он все же поправляется достаточно, чтобы выбраться наверх, все относятся к Вандеру как к бомбе, которая вот-вот может рвануть. Севика с ним не говорит, только бросает, что «босс сказал присмотреть». Он может понять опасения Силко — все же их связывает долгая история. Силко хитер и осторожен, они разговаривают мало, но, учитывая до сих пор не унимающуюся боль, Вандер и не настроен на долгие беседы. Обычно Силко сидит рядом и курит, донимая его запахом табака. Возможно, он делает это нарочно.

Силко приказывает принести зеркало и вскользь замечает: уж мне-то все равно, как ты выглядишь, но других этот вид может напугать. Вандер угрюмо рассматривает морду-лицо, отыскивая в ней знакомые черты.

Когда Вандер наконец оказывается снаружи — вечером, чтобы избежать случайных свидетелей, — он сразу же видит Паудер. От Силко он знает, что девочка теперь откликается на Джинкс, но у него язык так не поворачивается назвать Пау-Пау — он помнит ее маленькой и хрупкой, ребенком с огромными глазищами и наивным взглядом. Эта подросшая Паудер больше похожа на Силко, ловкая и верткая, немного жестокая — он смутно помнит, как Джинкс бросалась в бой, чтобы защитить его от солдат. Она как раз болтает о чем-то с маленьким ребенком в каске, когда к ним подступает Вандер. Он боится напугать их, выдвинувшись из темноты, и предупреждает свое появление тихим ворчанием. Замечает, как Паудер выходит чуть вперед девочки. Та выглядывает из-за нее и размахивает руками.

— Иша хочет сказать «спасибо» за то, что ты ее спас, — переводит Паудер, взглянув исподлобья.

Иша все равно выбегает из-за ее спины, цепляется за руку Вандера, сжимает когтистые пальцы. Он улыбается, вспоминая, как кинулся, как схватил испуганную девчонку, маленькую, как мышонок, которая для него весила не больше пушинки, и закрыл от ослепительного хекстекового взрыва. Иша запрокидывает голову и улыбается широкой детской улыбкой.

— Папа!

Вай появляется как раз тогда, когда Иша дергает его за ухо — в научных целях, как говорит Паудер. Остановившись напротив, Вай громко шмыгает носом, изо всех сил пытаясь не разрыдаться. Вандер знает, что она хочет быть сильной, хочет быть уверенной и взрослой, но в конце концов она остается его девочкой, которая подбегает и вешается ему на шею. Похлопывая ее по спине очень осторожно, пытаясь еще примериться к силе этого искаженного тела, Вандер впервые за долгое время чувствует тепло. Другой рукой от подтягивает к себе Паудер, за нее цепляется маленькая Иша, но, пожалуй, есть хотя бы одна хорошая сторона в том, что с ним сделали: этими длинными руками Вандер может сгрести в объятия всех их сразу. Они смеются, и Вандер думает, что пережил бы еще годы мучений, чтобы увидеть их беззаботными и счастливыми.

***

— Я не настаиваю, чтобы ты оставался здесь, — начинает Силко. — Однако ты должен помнить, что многие захотят воспользоваться твоей силой. Сначала Амбесса Медарда — кто знает, с кем мы столкнемся потом.

И, кроме того, Вандер не уверен, правда ли его разум сумеет удержаться, если исчезнет хотя бы часть этого уравнения: Вай, Паудер, Силко. Даже Иша. Он не способен представить жизнь, в которой кого-то из них рядом нет, и сама эта мысль приводит зверя внутри в неописуемый ужас, он воет и скребется, а Вандер стискивает зубы, что Силко наверняка принимает за грозный оскал.

— Ты долго выдумывал эту речь? — тихо говорит Вандер. Ему все еще сложно подолгу болтать, пасть для этого попросту неудобна, однако он вцепляется в Силко взглядом.

— Это ты уговаривал меня вернуться. Помнишь? Камни и пузыри.

— Письмо…

Это было давно — даже для того Вандера, которым он был прежде. Он уже не до конца помнит, что именно написал, потому что память людей недостаточно стойкая. Он помнит только то, что Силко никогда не откликнулся, и Вандер тогда решил, что он Силко больше не нужен. Он, чудовище. Зверь, который сломал свою семью.

К его изумлению, Силко достает из нагрудного кармана жилетки письмо и кладет на стол. Вандер даже счел бы этот жест бережным; впрочем, Силко все делает аккуратно.

— Подумал, что стоит его вернуть, — говорит он.

— Боюсь, у меня нет карманов.

Силко смеется — смех у него теперь тоже другой, более хриплый. Из-за сигары, что он постоянно смолит, или речная вода попала и в горло? Вандер не хочет знать ответ.

— Ты был прав, — отворачивается он, не может выдержать огненный взгляд Силко. — Тогда, на реке. Ты назвал меня чудовищем.

— Надо же? — удивляется Силко. — А я и не помню. Вай призналась, что тоже позабыла, как назвала Джинкс проклятием на том пожаре… Вот так оно и получается, что мы раним людей сильнее всего, а потом это попросту высыпается у нас из головы. Думаю, это потому что каждый втайне хочет быть хорошим, — размышляет Силко. В прежние времена он был молчаливее, но теперь он человек, за которым следуют другие, и Вандер не удивляется такой перемене. — Сложно смириться с тем, что ты ужасен, поэтому ты ищешь оправдания своим проступкам. Или забыть — тоже выход, просто представить, что этого не произошло и наша совесть чиста. Это была причина, по которой я так злился на тебя: ты вышвырнул меня прочь, сломанного, и просто зажил дальше, как будто ничего не было.

— Я не забывал, — клянется Вандер. — Ни на минуту я не забывал… Мне очень жаль…

— Не думаю, что это приносит мне облегчение, — огрызается Силко, его голос звучит жестко. — Я… возможно, я хотел тебя исцелить, чтобы услышать это. Настоящий разговор о прошлом, а не бормотание полубезумного зверя. Но мы взрослые люди, Вандер, — обрывает себя он, не позволив слабину. — Мы можем признать, что мы чудовища, мы оба.

Вандеру тяжело, но он кивает: да, он может признать. Надо перешагнуть через это, чтобы попробовать жить иначе, чем снова обрекать себя на новые ссоры и сражения. Они оба виноваты, оба ошибались, их обоих никто в здравом уме не назвал бы хорошими людьми. Но они все-таки выжили — и это чего-то стоит. Возможно, для этого чувства смирения ему стоило умереть и переродиться. Силко должен его понимать.

— Ты царапаешь стол, — с легким раздражением замечает Силко.

— Вот ведь…

Вздохнув, Вандер отдергивает когтистые пальцы от края стола, чтобы увидеть глубокие борозды царапин. Силко прикрывает их бумагами, недовольно хмурится. Он всегда любил порядок, хотя в кабинете Вандер замечает следы краски, оставленные Паудер.

— Для начала еще стоит разобраться с дверными проемами, — негромко говорит Силко, и Вандер глухо смеется.

Он убирает когти, он прячет тяжелые руки. Его новое тело, сделанное для того, чтобы убивать, не так-то сильно отличается от прежнего, которое тоже запросто могло сломать и покалечить его родных. Сила — это ответственность. Вандер понял это давно, еще когда едва не убил Силко.

Силко никогда не было суждено это услышать, однако Вандер мысленно подбирал слова, которые мог бы ему сказать, если Силко решит вернуться. Со временем эти фразы стали призрачными, как рассветный дым, и он так и позабыл их. Теперь эти размышления снова возвращались к Вандеру, но — вот ведь глупо! — ему трудно было говорить, а писать — уж тем более.

— Ты можешь остаться в «Последней капле», — вновь начинает Силко. — Подумай сам: это самое безопасное место в Зауне, его даже ноксианцы не сумели взять штурмом.

— И ты уверен, что это мне здесь требуется защита?

— Я крепче, чем кажусь, — пожимает плечами Силко.

Он умеет воскресать, они оба умеют.

— Это уже другой город, — рассказывает негромко Силко. — Ты его не знаешь, и он подчиняется другим правилам. Многое изменилось, но кое-что остается прежним: нам нужно сделать так, чтобы люди внизу могли жить, а не выживать под пятой Пилтовера. Сейчас у нас есть шанс, — эта мысль явно увлекает Силко, и Вандер видит своего прежнего друга, мечтавшего за барной стойкой внизу, как они изменят город, а то и весь мир. — Совет разобщен и напуган, предательство Амбессы подкосило их, Джейс Талис почти обезумел, рассказывая про какие-то ужасные реальности с испорченным хекстеком, которых мы смогли избежать, а юная Кирамман… колеблется, и мы можем надавить на нее с помощью Вай.

— Я не дам использовать мою дочь, — рычит Вандер. Да, мир изменился, и он едва ли понимает, что происходит в башне Совета, но одно он знает точно: он должен защитить Вай.

— О, никто ее не заставляет, — посмеивается Силко. — Она первая вызвалась поговорить с Кейтлин, и это было на редкость удачное решение. Кто я такой, чтобы вставать на пути у высоких чувств двух юных леди…

Вандер мрачно молчит, и Силко снова усмехается:

— Тебе пора уяснить, что Вай уже не ребенок. Как и Джинкс. Но ты… все еще важен им, и они сделали все, чтобы тебя спасти. Это Джинкс уговорила меня пойти в старые туннели, хотя я до последнего мгновения не верил ей… Они решили отвоевать тебя. Возможно, какими бы чудовищами мы ни становились, есть кто-то, кто все же считает нас семьей.

— Стаей, — повторяет Вандер слово, подсказанное звериным сознанием.

— Можно и так… — Силко явно не нравится слово, но он уступает.

Он долго ходит вокруг да около, долго уговаривает. Вандер медленно осознает, что за прошедшие годы, пока он по кускам терял себя, Силко учился выживать заново. Вандер поднимался по чересчур узкой лестнице с мыслью, что он обвинит Силко в том, что он все испортил, все отравил, он правит с помощью страха и жестокости, хотя когда-то вдохновлял людей… но Вандер помнит, чем это закончилось, трупы на мосту, миротворцы… Возможно, людям нужен жесткий контроль. Но такой ли ценой? Видя лишь краешек жизни Зауна, Вандер чувствует, что у него шерсть на загривке шевелится от ужаса при мысли, что дети растут здесь — такие, как маленькая Иша. Ей повезло найти заботу и поддержку от Джинкс, но сколько их таких?

Он хочет обвинить Силко во многих вещах, но почему-то не может. Вандер пытался иначе — у него ничего не выходило, и день ото дня становилось хуже.

Он может попробовать исправить то, что осталось, если кто-то станет слушать чудовище.

— Ты мог бы просто попросить, — негромко говорит он Силко, когда тот, вероятно, размышляет над новой речью.

Хмыкнув, Силко смотрит на свое отражение в чашке с остывшим темным чаем. На чашке сердитая обезьянья мордочка, и Вандер помимо воли улыбается.

— Ладно, — говорит Силко, вдруг отбросив привычную степенность. — Я бы хотел, чтобы ты остался.

Он не станет говорить «пожалуйста», но Вандер все равно соглашается.