[Тринадцатое мая, 08:43]
Юнги вновь ставит чайник — в горле пересыхает даже если безостановочно воду хлестать, предлагает Чонгуку выпить. Не перестает судорожно проверять время на часах.
— Я думал ты только кровь девственниц пьешь.
Мин стопорится на месте, роется в столовых приборах, а затем оборачивается с каменным лицом и вилкой в руке. Неотрепетированная кровожадная улыбка нагоняет ощущение клоунского носа на лице, нежели страх.
— Иди сюда, моя девственница.
[Тринадцатое мая, 09:08]
Они смотрят какой-то стендап. Чонгук заливисто смеется только над ворчливыми репликами Юнги. Красный мешается с синим на экране. Они в обнимку лежат на диване, зевая по очереди.
— Смейся почаще, — просит Юнги, кладя большую ладонь на чоновскую грудь.
— Угу. Пизди побольше, — с озорством зубоскалит Чонгук. Тут уже смеется Юнги.
[Тринадцатое мая, 09:10]
Юнги выключает телефон, чтобы никто с работы не мешал. Дежа вю загоняет иглы под ногти. Затекает нога.
— Юнги, выключи эту хуйню, я больше не могу слушать.
— Твой же телефон.
— Сука, но включил-то ты.
Брови изумленно собирают манатки и переезжают на лоб. Рука оказывается у рта, заглушая:
— Кажется, я плохо на тебя влияю.
[Тринадцатое мая, 09:15]
Они успели поругаться из-за видео. На самом деле, они успели поругаться гораздо большее количество раз за это время, просто по мелочи. И понятно почему — оба на пределе. И каждый по своим причинам.
— Слушай, поцелуй меня в задницу, а? — гаркает Мин, кривясь.
— Ну ладно, — Чонгук, теряя прежний запал, пожимает плечами, и стремительно вертит Юнги, чтобы выполнить задачу.
Мин чуть не блюет от солнышка и не успевает даже пикнуть, прежде чем раздается звонкий чмок. Его возвращают в прежнее положение и целуют в губы. Парень кривится еще больше и бормочет:
— Если я умру от сепсиса, тебе крышка.
— Заметано. Я как раз их собирался сдать. — Мин будто целый лимон за раз съедает. — Не злись, а, Юнглз?
Юнги закатывает глаза, шепчет: «Ну как же я на тебя могу». Чонгук радостно зажимает его в тиски. До чего же этот Чон Чонгук милый. Они лежат так до тех пор, пока не засыпают, разморенные усталостью, ранним подъемом и умиротворенной тишиной.
[Тринадцатое мая, 11:52]
Что-то щекочет нос — Юнги просыпается первым. Лицо Чонгука чуть опухло и покрылось испариной, становясь совсем детским. Он трепетно проводит пальцем по волоскам брови, укладывая их в одну сторону. Руки дрожат.
[Тринадцатое мая, 12:13]
Пижама, из которой Юнги не переодевался, неприятно липнет. Проснувшийся Чонгук липнет к нему тоже. Свет пробивается в эту вампирскую обитель из-под плотных штор, которые, к слову, плотные везде — настолько сильно Юнги не любил свет в своей жизни. (Да-да, Чонгук — исключение, все всё поняли.) Парни лежат еще с пару минут и, осознав, что больше спать не хочется, неспешно шлепают в душ. Воду горячую так и не включили, холодную греть не охота. Чонгук греет.
Юнги неловко обмывать голого Чонгука даже больше, чем позволять тому делать с собой то же самое.
— Так насчет трех пальцев ты не врал, — интонация истаивает под конец предложения, когда Чонгук застывает, проливая слишком много воды на голову. Юнги не сдерживает истерического и немного смущенного смешка.
— Я парень честный, — отфыркивается от воды.
Чонгук угукает несколько раз, кивает как болванчик. Пропускает пальцы сквозь мокрые волосы, зачесывая их назад. Открытый лоб тому ужасно идет.
— Бля. Мне даже кипяток сейчас не понадобится, Юнги. Я горю.
Юнги смотрит на него снизу вверх, смеясь, но хохот обрывается почти сразу, как его захватывают пляшущие в чернильных глазах черти. Он сглатывает. Вниз старается не смотреть.
[Тринадцатое мая, 13:05]
— Больше кровь ты пить мою не сможешь, — подтрунивает Чонгук.
Юнги задумчиво сверлит шкаф, кидая косого на парня, стоящего в одном махровом полотенце. Выбирает самые свободные вещи, что у него есть.
— Так это был твой коварный план? А ты хорош.
[Тринадцатое мая, 13:25]
Чонгук игриво пританцовывает на кухне, оборачивается в такт играющей в плейлисте композиции, интересуясь:
— Чай, кофе, меня?
— Кофе.
— Но почему? — отыгрывал Чонгук возмущение хорошо. Загляденье. Юнги нахально улыбается.
— Все остальное я уже сегодня распробовал.
Растерянный Чонгук еще очаровательнее всех остальных его версий.
[Тринадцатое мая, 13:43:40]
В какой-то момент чайник начинает противно свистеть, и он идет за кофе, легко избивая по пути мешающегося парня. Тот крутится-вертится и плюет с самой высокой колокольни на собственную целостность. Юнги плюет тоже, получается: шутливо замахивается для подзатыльника.
Так-то он знатно может навешать, просто снова не хочет. Отхлебывает горяченный кофе — пить кипяток он давно научился без лишних ожогов — и большим пальцем вытирает уголок губы. Поправляет съехавшие очки и вновь читает взятую со стеллажа рандомную книжку, которую уже читал. В глаза навалили фургон песка — моргать чаще не помогает. Чонгук обнимает его как игрушку и делает что вздумается.
На университет ему так плевать в данный момент. Гелевая ручка не греется в руке — книгу он уже успел исписать своими мыслями ранее. Какие-то даже не кажутся хуйней.
[Тринадцатое мая, 15:15]
— Опять ты зверствуешь? — поблизости раздается смешок Сок… Чонгука, уже как пару минут стоящего над душой. Тот опирается задом о кухонные тумбы.
— Развлекаюсь, — негромко отзывается Мин с ностальгической улыбкой. Отбивает мясо. Нервно поглядывает на время.
[Тринадцатое мая, 16:59]
Время неумолимо утекает сквозь пальцы — он едва успевает следить за бегом секундной стрелки. Строчки размываются перед глазами. Голова раскалывается.
[Тринадцатое мая, 17:03]
Чонгук возмущенно окликает его, когда Юнги, как заведенный, разблокировывает и блокирует обратно телефон. К слову, Чонгук не взял зарядку. Осталось процентов сорок. У креплений крыши Юнги — и того меньше.
[Тринадцатое мая, 17:18]
Юнги только моргнул, честное слово.
[Тринадцатое мая, 17:27]
И еще раз моргнул.
[Тринадцатое мая, 17:28:35]
Вдох. Выдох. Время есть. Он что-нибудь придумает. Что-нибудь обязательно.
(Глупый, глупый Юнги).
[Тринадцатое мая, 17:30]
Веселье как-то сходит на нет. Чонгук бросает в сторону Юнги обеспокоенные взгляды.
— Прости меня, — крякает Юнги, потянувшись для объятий.
Чонгук размеренно сопит ему в шею — становится спокойнее.
— Ничего, я понимаю.
[Тринадцатое мая, 17:51]
Юнги решил помыть пол. Хватило только на туалет. Передумал.
[Тринадцатое мая, 17:53]
Они снова лежат вместе. Чонгук запускает руки под майку, оглаживая выступающие ребра. Щекотно.
— Хочешь меня? — бухтит в ключицу, руки пробираются к пояснице.
Юнги как-то уж слишком обреченно хохочет.
— Знал бы ты, как сильно.
[Тринадцатое мая, 18:02]
У Чонгука урчит в животе.
— Упс, — только и раздается.
А Юнги почти плачет. У него столько нерастраченной любви к этому парнише. Которой, наверное, хватит на всю жизнь и даже больше. И кажется, что даже если человек, попавший в книгу рекордов Гиннеса по крепкости объятий, поделится своими умениями с Юнги, этих умений все равно не хватит, чтобы показать то, что на самом деле чувствует Мин.
[Тринадцатое мая, 18:11]
Чонгук переплетает с ним руки во время готовки. Неосторожно режется — у Юнги паника перед глазами, собственное не работающее «держи себя в руках», и кровь, кровь, кровь повсюду, которая вытекает сгустками, капает на пол, Чонгук бледнеет, умирает, нет, он снова виноват. Не досмотрел. Если бы только…
— Юнги! — орет Чонгук, зажимая его лицо меж ладоней. Беспокойно вглядывается в его глаза. — Это просто царапина. Дыши. Просто царапина.
Юнги, умалишенный, хватается за руку, разглядывает. Дышит. Приходит в себя. Ранка перестала кровоточить — Чонгук успел сунуть ее под кран.
— Я схожу с тобой к аптечке, — хрипло бормочет Мин, вытирая пот со лба.
— Сходи, — Чонгук все не может убрать руку от лица Юнги.
[Тринадца…]
— Юнги, хватит.
— Не могу, Чонгук.
Палец украшает пластырь с котятами.
[Тринадцатое мая, 19:12]
Паника уже который раз подкатывает к горлу. Голова, как назло, пустая. Юнги себя сейчас очень сильно ненавидит.
[Тринадцатое мая, 21:29]
Они играют в какую-то игрушку на телефоне Чонгука. Остается около тридцати процентов. Юнги за зарядкой Чонгука не отпустил.
Это было сродни кораблекрушению посреди бушующего океана. Бежать некуда. Спасти никто не придет. Вокруг вода буйная и ледяная. Та заполняет помещение до краев, а они со сведенными судорогами мышцами пробуют достать до потолка, куда вода еще не добралась.
[Тринадцатое мая, 23:57]
Телефон садится. Вот и все. Юнги напряженно следит за Чонгуком. Тот так же пристально пасет Юнги. Страшно даже дотрагиваться до парня — сейчас он, наверное, самое хрупкое создание в мире.
Они сидят вечность. Эти три — не факт — минуты — последнее, что им досталось.
— Сколько прошло? — с придыханием спрашивает Чонгук.
— Секунд тридцать, наверное. Что-нибудь чувствуешь?
Чонгук отрицательно мотает головой. Мин отчаянно душит надежду, чтобы та не подала ему руку, когда он сорвется со скалы.
— Больше тридцати точно.
— Чонгук, я не ебу в душе! — шипит Юнги. Кажется, что даже от громкого голоса может что-то пойти не так. Чонгук живо вглядывается в черты лица парня, а Юнги видит в его тревоге себя.
— Я за твоим телефоном. — Встает с места, а у Мина — паника, расширенные глаза, сердцебиение хомячка.
— Тебе не страшно? — шепчет Юнги.
— Получить пизды от твоего начальства? — Чонгук хмыкает. — Страшно конечно. До усрачки.
— Мы вместе пойдем. — Практикант сжимает влажноватую и дрожащую ладонь.
— Я ставлю на… э-э-э… семь пропущенных.
— Возьми меня за руку крепко, Гук-а. И прекрати нести хуйню.
Чонгук тянется за собачку у собственного рта, застегивая его. Печальный взгляд уже некуда прятать — Чон заляпал обреченностью все пространство.
Телефон не включается. Юнги матерится сквозь зубы и ставит его на зарядку. Как только экран загорается и начинает идти процесс включения, они оба приклеиваются к дисплею клеем-моментом.
Глупая улыбка расчерчивает рот Юнги, а уши закладывает. Мама бы им гордилась. Непонятно за что, но гордилась бы.
— Укуси меня сраная пчела. Гук-а, ущипни меня, мне сегодня пизда от начальства! Двадцать пропущенных!
Когда Чонгук, сидя рядом, не отвечает с несколько минут, Юнги с тревогой оборачивается. А затем сносит на пол, счастливо смеясь: тот банально ревел до соплей из носа, неотрывно глядя на дисплей.
Четырнадцатое мая, 00:07.