В мире, где избранные находили друг друга по отметкам, Киэльнод был чужим: его тело покрыто только шрамами, и наподобие живых меток не было и намёка.

Люди вокруг него суетились, поставив главной целью в жизни поиск предназначенного судьбой человека, а он... он просто жил. Моментами, когда он был моложе, когда в венах ещё кипела кровь, он сильно завидовал, почти по-чёрному, ведь это было так... сказочно.

Он всю жизнь был один. Не было ни матери, что настолько глубоко закопалась в жалости к себе, что иметь с ней дело было проблематично. Не было ни брата, от которого он сам же и скрыл факт их родства. И второй половинки, которую для него могла бы подобрать судьба, у него не было.

Он действительно был в этом мире чужим. Особенно остро он это осознал, когда Руд нашёл своего человека: его метка, подобно живому существу, зашевелилась, зарычала, заволновалась, стоило только им с Шикмуоном тогда встретиться. Это было сказочно, Киэльнод правда считал это завораживающим зрелищем, подталкивая Руда к сближению с его предназначенным.

Киэльнод, на самом деле, рассматривал свою ситуацию с самых разных точек зрения. Пессимистично он считал, что останется один до конца своих дней, будучи непринятым в этот мир идеально подходящих друг другу людей. Оптимистично он считал, что отсутствие метки, на самом деле, освобождает его от принудительного общения с чужим, по сути, человеком.

Не то чтобы он нуждался в отношениях, в действительно это его никогда особо не интересовало. Сейчас его волновал только Руд, однако с появлением Шикмуона и он перестал стоять в приоритете.

Был ли Киэльнод освобождён от мирских забот? О, как бы ни так.

Когда председатель Ассоциации лукаво предложил "подтолкнуть подопечных к сближению", Киэльнод согласился, почти не задумываясь, слишком обеспокоенный состоянием Руда. Он не рассчитывал на то, что Ланосте тоже собирался сблизиться, как только у Шикмуона с Рудом всё станет хорошо.

Удивительным образом Ланосте появлялся в его жизни с завидной регулярностью, отчего Киэльнод, по правде, чувствовал себя немного неуютно. Что ещё нужно было этому лису?...

Однако и ответов не было – Ланосте играл словами, не обозначая конкретики, словно пряча за ними что-то ещё. Что-то, что Киэльнод должен был понять самостоятельно. Просто... ненормальный какой-то, не зря говорят, что яблоко от яблони недалеко падает.

Было кое-что ещё, что волновало Киэльнода чуть больше, чем нахождение Ланосте в непосредственной близости от его личного пространства. Разве у этого мужчины не было родственной души? То есть... Киэльнод всегда думал, что после смерти предназначенного судьбой человека мир теряет краски, вгоняя в апатию. Он знает о случаях, когда люди, не выдержав этого, шли вслед за мёртвыми, поэтому немного волновался за Руда.

Но что касается Ланосте, здесь он мог только предполагать. Он не выглядел отчаявшимся, не выглядел подавленным. Внешне он вообще не отличался от окружающих, однако от него чувствовалась некоторая тоска, слишком эфемерная, чтобы почувствовать её, осевшую на плечах, подобно пыли. Киэльнод со вздохом смирился с тем, что Ланосте просто сильный человек, который задумался о собственном ребёнке.

Поэтому он и позволял Ланосте всячески оказываться в его жизни, хотя не то чтобы главе одной из ведущих гильдий в империи пристало лично таскать бумажки между организациями. Да и не только бумажки: иногда Ланосте приходил с какими-то старинными артефактами, на которые Киэльнод откровенно пускал слюни, а иногда – с дорогим заморским чаем, что предположительно мог бы понравиться Киэльноду. Было странно, что вещи, принесённые Ланосте, так или иначе могли заинтересовать его.

Просто однажды Ланосте принёс ему связку каких-то целебных цветов, вручив их ему со словами, мол, надо исследовать. Киэльнод и исследовал, делая настойки, растирая лепестки в мази, засушивая листья для чая.

А потом Рэн говорит, что Ланосте за ним ухаживает. Киэльнод смотрит на неё, как на рехнувшуюся, а она смотрит на него, как на идиота. В тот день они ещё долгое время пытались убедить друг друга в неправоте, однако Киэльнод сдался. Рэн была его подчинённой, но она также была другом, с которым стоит считаться, и если что-то в Ланосте заставило её думать, что он ухаживает за Киэльнодом, значит следовало задуматься.

Сама Рэн пока не нашла своего предназначенного судьбой человека, а у Киэльнода в принципе не было метки, поэтому о романтике говорить точно не им. Что касается Ланосте... ну, он, вероятно, тоже не особо заинтересован в романтике, правда же? В конце концов...

Так или иначе, Киэльнод держал это у себя на уме. С этой точки зрения слова Ланосте становились понятнее, действия тоже приобретали иной смысл, но не надумывает ли он себе лишнего?

Решив, что он правда слишком много думает, он оставил попытки найти смысл в том, что делает Ланосте, пустив всё на самотёк. Так они и жили, странно часто встречаясь то в Опионе, то где-то на мероприятиях, где Ланосте внезапно стал его сопровождающим. Неудивительное дело, в обществе очевидно поползли слухи об их связи, как истинных, однако ни Ланосте, ни Киэльнод не стали что-либо с ними делать. Киэльнод полагал, что вскоре слухи спадут на нет, а Ланосте... он не знал, о чём думал Ланосте, однако ни на ком из них это не сказалось бы: у Киэльнода априори не может быть истинного, а у Ланосте этот человек погиб.

Однако дело в том, что Руд заволновался. Киэльнод уверял, что в слухах нет ничего страшного, однако Руд почему-то не был убеждён и зачем-то пошёл в Ассоциацию. Киэльнод предпочёл не обращать на это внимания, полагая, что Руд был задет его отношением и ушёл к Шикмуону.

Однако он и предположить не мог, что однажды Ланосте уверенно войдёт в его кабинет без стука, закрыв за собой дверь, которая подозрительно закрылась на замок. Киэльнод с недоумением встречает его, посматривая на дверь, и с таким же недоумением смотрит на раздевавшегося Ланосте.

Ожидал ли он увидеть сегодня Ланосте? Возможно. Но увидеть раздетым? Точно нет.

— Что Вы... — Киэльнод обрывает себя, когда случайно цепляется взглядом за ключицу. Точнее за метку, что не имела цвета, но активно двигалась, точно как при нахождении рядом с истинным. — ...?

— Я и не думал, что Вы окажетесь настолько непроходимым, — говорит Ланосте с каким-то смирением, обнажая ещё одну метку, тоже бесцветную, но точно мёртвую. — Вы действительно ни разу не задумались о том, что что-то не так?

Киэльнод смотрит на него с изумлением. Не может же оказаться так, что Ланосте... нет, невозможно, у Киэльнода ведь не было метки. Это действительно не объяснялось, Киэльнод чувствует растерянность и неверие, особенно смотря на театральную маску, что разрасталась и уменьшалась на чужой коже, словно тянулась к нему своими чёрно-белыми лентами. В ином случае он бы подумал о том, что их ситуацию нужно бы исследовать, однако...

— Оденьтесь, пожалуйста, — в конце концов сдавленно говорит он, внутренне чувствуя фантастичность этого нелепого обстоятельства. Судьба правда шутница, но чувство юмора у неё было...

— Несмотря на все мои старания, Вы так и не обратили на меня должного внимания, — грустно звучит от Ланосте, и Киэльнод закрывает лицо руками.

Так всё-таки Ланосте за ним ухаживал. Рэн была права.

— Вы правда невыносимый, — Ланосте смеётся, а Киэльнод стремится провалиться сквозь землю. И букеты, и артефакты, и постоянное сопровождение... — Слухи тоже Вы распустили?

— Я.

Киэльнод с отчаянием стонет. Руд был прав. И Рэн была права.

— Я искренне надеюсь, что Вы позволите стать с Вами парой, — говорит Ланосте спустя некоторое время. Киэльнод не видит, но слышит в его голосе улыбку. — Уж извините, но метка сильно жжётся, когда Вас нет рядом дольше, чем двое суток. Пощадите меня.

— ...мне нужно подумать, — в конце концов, это же отличный материал для исследования. О, и было бы неплохо вести записи на случай, если такое повторится в будущем, потому что Киэльнод очень сомневается, что сможет найти что-то об их ситуации в старых записях.

Боже, Рэн всё же была права.