С минуту всё обратилось в вой бури, песок и предчувствие собственной необратимой смерти. Гибель как таковая не так страшна, но каково будет Люку? Нельзя оставлять надежду. Есть долг, который надо исполнить, иначе...

«Оби-Ван!» – позвал знакомый голос.

«Учитель», – ответить пришлось мысленно, поскольку тело уже не слушалось, находясь в неком промежуточном состоянии и, к тому же, было засыпано песком.

«Оби-Ван, слушай внимательно. Мол нанёс тебе ужасную рану, но сейчас для тебя не время погибать. Начни с исцеляющего транса».

Учитель, наконец, подал голос, и от этого стало хоть немного легче. Оби-Ван решительно выгнал из головы любые мысли о Моле и все остальные, что могли навредить его концентрации.

Исцеление не было его сильной стороной, если не сказать – давалось ему из рук вон плохо. Даже С помощью Квай-Гона процесс будет тяжёлым и долгим. Оби-Ван заставил себя расслабиться: по крайней мере, Живая Сила была сильна на Татуине, и он от души надеялся, что она не заинтересована в его смерти.

Он давно уже не слышал звуков бури; все функции организма замедлились, и осталось только сосредоточиться на заживлении тканей.

«Насколько смертельна рана?», – на всякий случай спросил он у Квай-Гона.

«Сквозная», – после неловкой паузы ответил учитель. – «Постарайся зайти дальше, в гибернацию».

С гибернационным трансом надо было быть осторожней. Обнаружить признаки жизни в Оби-Ване станет невозможно без сверхчувствительной аппаратуры. А'Шарад или Мол могут почуять его в Силе, но они оба были против него.

Не важно. Нужно как можно дольше продержаться в живых, а там посмотрим.

Кругом была только бессознательная темнота. На долю секунды Оби-Ван решил, что уже мёртв, если бы вдруг не ощутил собственное тело заново. Он открыл глаза.

Ему двенадцать, и его только что вышвырнули из храма, объявив, что такому неуправляемому ребёнку никогда не стать рыцарем.

Ему тринадцать, и он отдаёт меч Квай-Гону, покидая Орден ради участия в гражданской войне.

Ему пятнадцать, и он до безумия влюблён, готовый бросить всё, стоит ей сказать слово.

Но он не бросает. Есть те, чья жизнь важнее его, и есть обязанности, что важнее любых личных желаний. От этого нельзя отказаться. Порой он видит обычных людей, нечувствительных к Силе, видит удивительную способность испытывать полный спектр эмоций, не теряя рассудок и не превращаясь в исполненных ненависти чудовищ. Он видит их семьи.

Выбор сделан, и он не должен этого желать, но иногда всё равно мечтает.

Люк. У мальчика мирная, счастливая жизнь. Он не подозревает о могуществе, что кроется в нём, и он не страдает. Полон амбиций и мечтает о полётах, но...

Но он не готов к тому, что эта идиллия когда-нибудь разрушится, и на его плечи ляжет огромная ноша – возродить цивилизацию, о которой он не думает и не заботится. Люк действительно захочет этого? Что, если в решающий день он откажется от предназначения?

Есть его сестра. Но если и она?..

«Мол заронил в твой разум сомнения, – объявил учитель. – Он судит по себе, как тот, кому не дали выбора стороны. Однако, он сам выбрал путь мести и сам не может отступить».

Оби-Ван огляделся: иллюзорный мир рисовал ему воспоминания, в которых повсюду мелькали золотые глаза и звериный оскал.

«Его не научили отступать, – ответил он. – Слишком... зациклен на победе, и до глупости целеустремлён. Но победить чьё-то сердце не так просто. Невозможно, в нашем случае. А невозможные задачи он решает смертью – своей или чужой».

«Оби-Ван...».

«Может, я просто наивный старый дурак, который до последнего верил, что он заслуживает спасения».

Нет ответа. Оби-Ван решил разглядеть что-то осознанное в собственном разуме; чем упорней он фокусировал взгляд, тем меньше красок видел. Воспоминания рассеивались, оставляя лишь одно.

Лавовые озёра и раскалённые красные плиты, запах горелой плоти и отчаянный крик. На мустафарских скалах были развешаны изуродованные до неузнаваемости тела живых, ещё дышащих и мыслящих существ. Прибиты, перешиты и извращены чьей-то не знающей жалости рукой.

На берегу лавового озера стоял человек, мужчина, со светлой кожей и медными волосами. Глаза у него – как грязный лёд, и пронзительные, заглядывающие в самое нутро.

– Ты боишься, – спокойно сказал двойник.

– Я знаю тебя, – ответил Оби-Ван, пряча руки в широких рукавах. – Мне известно, на что ты способен. Часть этих злодеяний, – он осмотрел чудовищную выставку, с ёкнувшим сердцем узнав каждое лицо, – ты совершил, поддавшись тьме...

– Но часть из них, – двойник отошёл, позволив увидеть горящего юношу на берегу лавового моря, – задумывалась тобой как проявление величайшего благородства и доброты. Бен, – двойник шагнул ближе. Развёл руки, чтобы показать, что в них нет оружия. – Ты ужасаешься моими творениями, что прибиты к стенам вокруг. Но всмотрись. Ты узнаёшь их лица. Преступники и тираны, которые заслужили вечную агонию. Неужели ты считаешь, что можно было отринуть правосудие и не наказать их за содеянное?

Оби-Ван горько усмехнулся.

– Наказание должно соответствовать преступлению.

– Но в решающие моменты ты об этом не думал.

Горящего юноши больше бы было, вместо него – машина смерти.

– Чего ты хочешь от меня? – выдавил Оби-Ван.

– Признания, Бен, и принятия. Я же никогда не покину тебя. Ты слишком много чувствуешь и слишком сильно любишь.

– Немного можно извлечь из призраков прошлого.

– Пара из них ещё живы. Они принесли тебе много боли, и поступки их были непростительно чудовищны. И всё же, не можешь перестать испытывать к ним тёплые чувства.

Оби-Ван нахмурился, рассматривая молодое, лукавое лицо двойника.

– Не могу, это правда. Меня растили джедаем, а это больше, чем работа. Это образ мысли, и его уже не изменить.

Двойник прошёлся вдоль берега. Теперь они кружили, обходя горячую платформу.

– Это ужасно, – произнёс молодой Кеноби, – быть настолько привязанным к монстрам. Мол убил тебя, Бен. Но я чую твою сочувствие к нему. Как ты можешь оправдывать убийцу нашей дорогой Сатин?

– Мол не хочет оправдания, поэтому не получит его от меня. Он – безумное, сломанное существо, жестокое и опасное. И вместе с тем он ребёнок. Жаждет свободы, но зависит от привязанности.

– Он хочет, чтобы ты зависел от него, как он от тебя! – повысил голос двойник. – Как ты не понимаешь?! Он убил тебя, и убьёт снова, потому что ты не можешь опуститься до его уровня, не можешь изнывать по нему в ответ! – лицо мужчины покраснело, искажённое гневом. – Хватит мучать себя, Бен. Я не могу смотреть, как ты унижаешься. Убей его, наконец!

Оби-Ван глубоко вздохнул. Слова двойника эхом отражались в его голове. Существо испытывало его склонность к тьме – они всегда так делают. Трудность была в том, что в чём-то их мнения совпадали.

Он помнил, как выкарабкался из пещеры вслед за Хеттом, и помнил, как в темноте бури падший джедай прокричал Молу выбрать сторону – Кеноби или ситхи. И Мол выбрал убить Кеноби. Он тоже решил оборвать страдания. Предал Оби-Вана за то, что тот не способен ответить взаимностью. Легче от этого не становилось.

Более ранние воспоминания терзали душу. Радость и комфорт, что нашлись в уходе за раненым; растроганность, когда Мол защищал его, когда лечил его травмы, когда костёр горел и впервые за много лет чужие руки обвили его.

Мол безнадёжен. Не в силах Кеноби его исправить. Может, эвтаназия поможет смертельно больному.

Оби-Вану не давал покоя момент убийства. Песок. Бурая темнота. Ветер уносил голоса...

Мол упрям, и Хетт не смог бы им манипулировать. Тем более, забрак был искренне предан Кеноби – это ощущалось в Силе, круглосуточно даря Оби-Вану чувство тревоги и защищённости одновременно. Мог ли быть хоть небольшой шанс, что убийство было ошибкой?

– Его чувства ко мне извращены философией тёмной стороны, – произнёс старик. – И потенциально злотворны для нас обоих. Но он не ошибался, когда говорил, что остался единственным по-настоящему близким мне индивидом.

– Ты рехнулся.

– Думай, как хочешь, двойник. Если Мол действительно хочет быть нужным мне, то будет доказывать свою ценность. Значит, у меня есть рычаг контроля его безумия – надежда.

Внезапно он подумал о том, что будет делать после того, как отправит Люка в путь. Совсем недавно ответ был «Постараться погибнуть, как джедай». Но ведь его гибель утащит Мола ещё глубже в безумие.

Бросить его так?

– Может, так было бы правильней, но я не могу простить ему Сатин, – тихо выговорил он. – Как он не может простить меня. Мол всегда хотел, чтобы я разделил его боль. Так оно и случилось. Если моё убийство было не больше, чем ошибкой... Придётся приложить много усилий. Очень много, но я устал бегать от ответственности. Я не медик и не целитель разума из храма, потому не поведу его к свету. Но Мол хочет остановить мучения – хочет покоя. К покою мы и отправимся. Вместе.

Внезапно шум лавы стих, и видение слилось в единую красную массу. Голова закружилась и начала нестерпимо болеть.

«Оби-Ван! – тревожным голосом окликнул его Квай-Гон, – всё слишком тяжело. Нужен ещё более действенный транс».

«Морихро? – удивился Оби-Ван. – Он смертельно опасен, учитель. Я могу остановить собственное сердцебиение».

«Можешь. Но и рана способна убить тебя».

Энакин. Мол. Люк. Умереть было бы непростительным эгоизмом. Пусть Мол считает его чувство долга рабством – это не большая неволя, чем его неустанная ярость.

Оби-Ван сосредоточился. «Морихро» был запретной боевой техникой, и без должной подготовки был чреват ужасными последствиями. Дыхания и пульса уже не различить. Он ходил по очень тонкой грани, стоит сорваться...

– Я не чувствую его в Силе, – сказал А'Шарад.

И не поспоришь.

Мол не умел плакать, поэтому кричал, пусть вскоре крик обратился в безудержный хохот.