День спустя.

Мир Цинсюаня, тёмный и шершавый, плавно раскачивался из стороны в сторону, и связывал его по рукам и ногам, лишая возможности двигаться. Непроглядная мгла, полная пыли, била неприятным смрадом затхлости в нос, от чего Ши морщился. Его новый мир был ограничен верёвками, что стягивали его запястья да лодыжки, и грязным мешком, в котором он себя обнаружил. Всё вокруг кружилось, и Ши был уверен, что это от удара по голове: он потерял счёт времени, но когда голодное урчание в животе повторилось в третий раз — а наученный в детстве по несколько дней голодать Ши ныне редко доводил себя до урчания в животе — Цинсюань понял, что очень много палочек благовоний прошло. А значит, и голова у него вовсе не кружится: это земля волнуется.

Не волнуется, а плывёт.

Цинсюань догадался, что он на корабле. Перекатился со спины на живот, отплёвываясь от распущенных волос, которые лезли и в рот, и в нос, и щекотали шею, и попытался ползти, но в мешке это было очень сложно делать. Ши старался. Очень старался. И его старания привели к тому, что он ударился обо что-то головой. Шикнул, хотел бы потереть, да не смог так поднять руки: мешок сковывал. Мешок, как решил Ши по запаху, где раньше хранилась гнилая картошка.

Удар был не сильный, но неприятный. Цинсюань кое-как перевернулся на бок, пытаясь ощупать через мешок то, во что он так неудачно вписался головой.

Твёрдое. Треугольное… Угол? Какой-то угол! Может быть, от стола? Нет, нет, для стола слишком низко. Для табурета — тоже. А вот для ящика… Неужели Ши в трюме?

Цинсюань застонал и позволил себе просто обессиленно лежать на полу. Он думал.

Всё-таки его похитили. И отправили в трюм, где чем только не пахло — гнилыми овощами, порохом и табаком — но только не свежестью. По крайней мере, Ши не тронули: тело нигде не саднило, значит, на его честь не покушались. Уже хорошо, только вот…

…только вот а что сделают с Ши, когда вскроется, что он и не девица вовсе? Он же будет совершенно бесполезен: он не девушка, чтобы им расплачиваться с сиренами или чтобы развлекать своим телом моряков. Какая тогда участь ждёт Ши?

Его убьют. Точно убьют. Цинсюань был в этом уверен. В лучшем случае просто сбросят за борт — может быть, ему повезёт и его подберёт торговое судно? А может быть, в платье скинут сиренам, пытаясь их обмануть? А может быть, и вовсе решат его наказать и подвергнут пыткам? Или жестокой казни? На крюке вздёрнут? А это больно? Крюк воткнут между лопатками или в живот? И сколько Ши придётся так висеть в муках, прежде чем встретит свой конец? Или же эти пираты решат использовать Ши для плотских утех: в конце концов, какая им разница, к какому именно отверстию пристраиваться, если их заботит лишь своё удовольствие, а не партнёра?

Ши вздрогнул. Всхлипнул. Один исход рисовался ему хуже другого: ни одной мысли он не допускал, что его высадят в ближайшем причале и что ему не сделают больно. Сделают, ещё как! И это будет не просто больно, а очень-очень больно… И он больше никогда не увидит трактира и его грубого хохочущего хозяина. Никогда не погладит кошку, что живёт во дворе. Никогда не будет танцевать, ловя на себе восхищённые взгляды. Никогда не будет бежать к причалу в надежде увидеть среди сошедших на землю матросов и своего брата. Никогда не увидит своего брата!

Какая ирония: родители Цинсюаня сгинули из-за моря и Цинсюань тоже найдет свой конец где-то здесь. А Ши Уду… как моряк, скорей всего, ему могилой станут солёные волны. Не сейчас, а многим позже. Но всё же.

Море. Море. Море. Океан. Из-за него все беды.

Ши всхлипнул: из его глаз текли слёзы. Но что толку от них? Всё его сознание было занято лишь одним: что будет с Ши Уду, когда он вернётся в городок, а брата своего там не найдёт? И ведь никто не подскажет ему, что случилось с Цинсюанем. Пропал ночью — вот и всё. Ши Уду покоя себе до смерти не сыщет, будет искать Цинсюаня, но никогда не обнаружит хотя бы его тело и не узнает правды…

Нет, нет, нет!

Всхлипывая, Цинсюань вновь стал пытаться перекатиться на живот. Он не может так просто сдаться! Гэгэ никогда не сдавался, всегда продирался вперёд, как бы трудно ни было, да ещё тащил на спине младшего брата — он даже жизнь свою с морем связал, как связали их родители-торговцы, на своём собственном корабле отправляющие свои же товары в разные заморские страны. Ши Уду всегда боролся ради Цинсюаня, и Цинсюань не может бросить брата, не может его подвести. Он тоже будет бороться за свою жизнь до последнего: пусть ему придётся претерпеть боль и унижение, но он всеми силами постарается выжить. И первым делом он постарается изучить эту комнату: может быть, он найдёт что-то острое, что поможет ему освободиться от мешка с верёвками. И пусть с корабля не сбежать, но… а вдруг получится незаметно отвязать шлюпку и уплыть на ней? Правда, тогда Ши среди моря может умереть с голода… Но он ведь сейчас в трюме! Наверняка здесь есть ящики с едой. Вот от туда он и возьмёт пару буханок хлеба. И, может быть, что-нибудь ещё. В конце концов, можно ведь рыбачить! Знать бы, правда, как. Но Ши обязательно научится рыбачить: у него просто выбора иного не будет.

А о запасах пресной воды Цинсюань вовсе не подумал.

Всё ещё плача, он смог перевернуться на живот и кое-как пополз. Но снова впечатался в ящик: на этот раз плечом. Ши вскрикнул.

— Кто здесь?

Голос, почему-то очень знакомый, послышался сразу же за скрипом двери. Цинсюань замер. Даже дышать перестал. Пока пираты думают, что он в отключке, пока про него не вспоминают, пока за ним не следят, то у него есть шанс на побег. Маленький, даже чудесный от слова «чудо», в которое Ши не верил, но всё же есть. Так что нельзя дать понять, что он очнулся. Ши затаился.

— Кто здесь?

На этот раз голос звучал настойчивее. И громче. Послышались шаги, которые неумолимо приближались. Ши больше не мог сдерживать дыхания, но всё ещё не смел дышать в полную силу. Напряжённо замер, дыша носом маленькими вдохами. Когда же сапоги оказались рядом, Цинсюань снова в ужасе задержал дыхание.

Он не видел, но слышал. Слышал, что моряк неторопливо прошёл в трюм, явно осматриваясь, и остановился рядом с мешком, где был Ши. Хмыкнул, возможно, пожав плечами, и уже собрался уходить, так ничего не найдя и решив, что ему послышалось, да только его взгляд упал на мешок под ногами.

Моряк стоял, не двигался, и Ши казалось, что он видит его — может смотреть сквозь грубую пыльную ткань мешка, пропахшего гнилью. А может быть, он просто думал, откуда взялся лишний мешок с картофелем. Или даже не лишний: может быть, такого мешка вовсе не должно было быть. Так или иначе, но Цинсюаню казалось, что сейчас он умрёт. От страха. Его сердце билось так быстро, что только одно его биение могло выдать юношу.

Моряк вновь задумчиво хмыкнул и беззаботно пнул мешок — Цинсюань взвыл от боли, когда получил ботинком в низ живота.

— Тысяча чертей! — вскрикнул моряк, и голос ударил в самое сердце. Ши обомлел. Но не надолго, ведь уже через миг его схватили за ноги и поволокли куда-то. А он даже слова сказать не мог, только шипел от ударов то об углы ящиков, то о ступени и пороги… Когда же началась лестница, он начал биться головой о ступени словно кукла с головой на ниточке: если даже чудо произойдет и его пощадят, то он явно отправится к предкам после всех этих поцелуев его затылка со ступенями.

Словно прочитав его мысли — на деле же, просто осознав эту простую истину — моряк ловко подхватил мешок с Ши и закинул себе на плечо. Путешествие стало куда комфортнее, но Цинсюань в ужасе не смел даже дёргаться.

Чернота сменилась серостью, а через затхлый запах мешка пробился свежий морской воздух.

— Свистать всех наверх! Всех, всех! Якорь вам в глотку, шустрее, потроха рыбьи!

Вокруг послышалась возня, топот и перекрики голосов. И Ши сжался. Он узнал этот голос. Не мог не узнать… Но и поверить тоже не мог!

Моряк грубо уронил Цинсюаня на доски и, разрезав верёвку на конце мешка, резко сдёрнул его с Ши. Цинсюань взвыл: сперва от удара о пол, потом от того, что шершавая ткань оцарапала его руки.

Руки, которыми он тут же закрыл лицо, сжавшись в комочек.

— Что. Это. Такое.

— Капитан…

— Я спрашиваю. Что. Это. Такое.

Голос моряка, который вытащил Цинсюаня из трюма, звучал строго. Холодно. Он леденил и пугал до дрожи. Пугал не только своей жёсткостью, но и тем, что был определенно знаком.

Был самым родным и любимым голосом в мире.

Цинсюань несмело раздвинул пальцы, позволяя себе подглядеть мир вокруг.

Синего неба да палящего солнца Цинсюань не увидел. Зато увидел толпу пиратов, которая собралась вокруг него — снова вокруг, и от этой мысли Ши вздрогнул. Но главное, он увидел его.

Ши Уду.

Его брат в широкополой капитанской шляпе и с саблей на перевес стоял рядом с ним и учинял допрос своей команде, кто и на кой чёрт притащил на корабль девицу.

Цинсюань подумал, что было бы лучше, чтобы его вздёрнули на крюке, сделав приманкой для рыбы, чем то, что Уду узнал бы в девице, которую он выкатил из мешка с явным недовольством, своего брата.

Цинсюань не вслушивался в разговор — он просто готовился к смерти. Гэгэ его убьёт! Точно убьёт! Уду никогда не простит ему женского платья — и уж тем более макияжа. И уж наверняка танцев. Танцев в трактире, которые приносили Ши те гроши, на которые он выживал…

— Кто притащил эту девицу сюда и зачем? Сознавайтесь! Живо! — Ши Уду не на шутку разозлился. Он лишь немного повышал голос, но говорил с таким бешенством, что дрожал весь экипаж.

Пираты молчали: не только своих выдавать не желали, но и боялись рта раскрыть, пока Ши Уду гневался.

— Молчите, да? Молчите! Ну и молчите дальше, крысы портовые! Может, вы ещё и шторм мутить вздумали*? Эй-нет! Я вас всех на корм рыбам пущу, на дно отправлю, пузыри будите друг за другом пускать*! Эй, ты! А ну-ка тащи доску! Будете у меня по доске гулять*, пока не сознаетесь, пресноводные моллюски, кто её сюда притащил!

Цинсюань совершенно обомлел. В каком бы он ужасе ни был от происходящего, но он никогда в жизни не слышал от своего брата столько ругани: Ши Уду всегда был образцом вежливости и элегантности!

По толпе прошлись шепотки, послышались волнения. В конце концов, один из моряков выступил вперёд. Смуглый, загорелый, со шрамом на одном глазу — низкая гора мускулов, в которой Цинсюань узнал лидера своих похитителей.

— Я.

— Один? — Ши Уду изогнул бровь.

— Мы были вместе с Гао Бо*! — ещё несколько моряков выступили вперёд. Цинсюань бы прыснул от имени и внешности пирата, которые были в полном диссонансе, да только Ши было не до смеха. Он всё ещё жался в комок, пряча лицо за ладонями, но с любопытством подглядывая через растопыренные пальцы.

— Всё?

Гао Бо гордо выпятил грудь. Кивнул. Ши Уду пробежался холодным взглядом по остальному экипажу: те дрожали, но вперёд не выступили. Он кивнул и вновь въелся взглядом в Гао Бо.

— На кой чёрт?

Слова Уду чеканил так остро, словно метал кинжалы.

— Капитан… — уверенность Гао Бо резко сдулась: он ссутулил плечи.

— На кой чёрт, я спрашиваю?!

— Водный Самодур… — начал мычать другой пират, но Уду его резко оборвал:

— Капитан, Водный Самодур — довольно! Вы тупые или совсем тупые, крысы никчёмные?! Я спрашиваю: на кой чёрт! Ответьте мне: на кой чёрт! Разве я так много от вас требую?!

Экипаж молчал. Похитители тоже молчали, испуганно переглядывались. А Цинсюань со связанными лодыжками и запястьями, позабыв о том, что скрывает лицо, даже немного больше сделал щель между пальцами, словно пытался разглядеть брата.

Водный Самодур! Подумать только! Водный Самодур, этот пират, чьё имя уже несколько лет гремело, как имя главного тирана торговых судов, настоящей грозы морей — и Ши Уду?! Цинсюань не мог в это поверить! Не мог его брат быть разбойником, пиратом! Не мог уподобиться тем, по чьей милости братья Ши стали сиротами и остались без крова над головой…

Но нет. Цинсюань во всё глаза пялился на капитана. Это определенно был Ши Уду. Водный Самодур. Пират. Его брат.

— Сирены, — сказал Гао Бо.

— Что сирены? — спросил Уду.

— Она — откуп от сирен.

Ши Уду с миг молчал, а потом шикнул.

— В рыбьих потрохах больше толка, чем в твоей пустой голове, — отчеканил он. — Девица в уплату сиренам? Это глупая легенда. Не спасёт нас эта девица.

— Но она дев… того! Без кораблей в причале, — сказал другой пират. Он-то и заслонял своей огромной прямоугольной фигурой солнце. Тот самый бугай — Ши узнал его.

Ши Уду уставился на него. Несколько секунд сверлил взглядом, а потом вздохнул и потёр переносицу.

— Я определённо вам польстил, когда сравнил ваши умственные способности с рыбьими потрохами. Для потрохов это слишком серьёзное оскорбление.

Дав себе небольшую передышку, Ши Уду успокоился. Смирился с тем, что его экипаж — дуралеи, которые верят в легенды.

— Что я вам говорил? — почти ласково спросил Уду, но пугающие нотки всё ещё звенели в его голосе. — Что я вам говорил по поводу девушек на корабле?

— Никаких девиц на корабле…

— …ни в плавании…

— …ни на причале…

— Умницы. Вы поднялись до ранга безмозглых медуз, — сообщил Уду. — Так почему же вы притащили девицу на борт?

— Сирены же…

— Я понял! — Уду прикрикнул. — Я говорю, почему вы решили, что нарушать мои правила — это отличная идея?

Корабль погрузился в полнейшую тишину. Лишь плеск волн за бортом нарушал её.

— Понятно, — мрачно изрёк Уду. — Мало того, что вы притащили девицу на борт, так ещё и наивно пытались это скрыть от меня, спрятав её в трюме. Думали, что я не найду? Мне вот интересно, а поить-кормить вы её как собирались? А то ведь она через пару дней стала бы вонять похлеще, чем этот проклятый мешок!

Экипаж всё ещё молчал. Ши Уду скрестил руки на груди, злобно сверкнул глазами и, бросив:

— Разберусь с вами позже, — развернулся к Цинсюаню. На миг взгляды братьев встретились, и Цинсюань поспешно сдвинул пальцы, скрывая лицо, и ещё больше сжался: ему показалось, что гэгэ его узнал!

— Так, ты, — Уду подошёл к Цинсюаню и присел на корточки. — Не бойся.

Цинсюань не открывал лица. Он услышал какое-то шуршание, а потом что-то холодное коснулось его ног. Одна его часть в ужасе вопила, что сейчас его зарежут, а другая кричала, что брат не такой, он не будет убивать!

Кортик легко сделал надрез. Путы спали с ног Цинсюаня: он не увидел, но ощутил это. Но всё ещё жался.

Ши Уду потянулся к его рукам — Цинсюань отпрянул. Уду нахмурился и ловко схватил Цинсюаня за руку, потянул на себя, но Цинсюань, поняв, что откроет своё лицо, всеми силами начал сопротивляться.

— Да что ж такое! — фыркнул Уду. — Моллюски тебе в поясницу, я тебя развязать хочу! Не дёргайся!

— Не дури, Водный Самодур, — послышался голос Гао Бо. — Она же пленница. Её лучше оставить так…

В этом была своя правда: чтобы девица ничего не натворила, лучше было бы оставить её связанной. Хотя бы до тех пор, пока её не запрут в каюте.

— Хочу — и дурю, — только и ответил Уду, после чего до боли сжал запястье Цинсюань и резко дёрнул на себя. Цинсюань был не в силах сопротивляться. Нехотя он был вынужден вытянуть руки, но всем своим туловищем он старался быть как можно дальше. Свет ударил ему в глаза, и он прищурился, отвернувшись от Уду.

Только бы не узнал. Только бы не узнал. Только бы не узнал…

Взгляд Уду на миг замер на его лице, после чего он чиркнул кортиком по верёвке, и она упала на палубу. На запястьях Ши остались алые следы от неё. Не смотря на Уду, Цинсюань попытался вновь скрыть лицо ладонями, но Уду всё ещё не выпускал его рук. Разглядывал, и его взгляд был более чем ощутим. Цинсюань поджал губы.

Неужели узнал?

Дрожь прошлась по всему телу Ши, когда Уду, склонившись над ним, грубо поймал его за подбородок и заставил посмотреть себе в лицо. Цинсюань в ужасе замер, широко распахнув светлые глаза. Во взгляде Уду он увидел узнавание.

Уду резко отпрянул и поднялся.

— Ведро воды. И тряпку. Живо!

Гао Бо тут же сорвался на бег: он знал, что сильно провинился перед капитаном, так что теперь старался показать, насколько он полезный и послушный моряк. Гулять по доске ему совсем не хотелось!

Цинсюань поймал на себе холодный взгляд брата и втянул голову в плечи, отводя взгляд в сторону и пытаясь прикрыть лицо ладонями, хотя он уже понимал, что это бесполезно. Сожаление поселилось в его сердце: надо было его брату увидеть его именем таким! Платье и макияж Уду бы никогда не одобрил, но сейчас Цинсюань сожалел, что, наверняка, его одежда помята и испачкана, его волосы растрёпаны и спутаны, а макияж и вовсе смазан: он предстал в таком неприглядном виде перед братом! Осознание этого, своего испорченного образа, который увидел Уду, ещё больше угнетало Ши.

Наконец, Гао Бо вернулся. Ведро воды он поставил перед Уду, полотенце покоилось у него на плече.

— Что прикажете, капитан?

— Уподобься рыбе: замолчи уже.

Уду взял ведро и подошёл с ним к Цинсюаню, который в тот же миг захлебнулся в холодном потоке воды: всё ведро Уду опрокинул на него.

Экипаж дружно охнул. Цинсюань в ступоре замер, мокрый до нитки, а Уду, сдёрнув полотенце с плеча Гао Бо, протянул его Цинсюаню. Молча, без слов. Цинсюань на миг поднял испуганный взгляд на брата и, встретив сталь в его глазах, тут же схватил полотенце и стал утираться.

Весь макияж остался на полотенце. Ши это понимал, а потому медлил… знал, что вот-вот наступит момент его экзекуции: не только весь экипаж увидит, что он мужчина, но и его брат!

Хотя Уду и так уже всё понял.

— Хватит тянуть удочку: дёргай уже, — шикнул на Цинсюаня Уду. Цинсюань вздрогнул, ещё немного помедлил и нехотя опустил полотенце на колени. Цинсюань всё ещё сидел на полу, его голова была опущена, а пираты стали наклоняться, чтобы рассмотреть его лицо. Волна удивлённого шепота прокатилась по толпе.

— Она мужчина!

— Он парень! А ведь от девицы был не отличим!

— Юнец! В платье!

Ши Уду молчал, но не сводил взора с брата. Поджав губы, Цинсюань набрался решимости и поднял взгляд. Правда, его решимость тут же испарилась, стоило ему увидеть недовольный огонёк в глаза Уду. Цинсюань вздрогнул, вжал голову в плечи и нервно разгладил полотенце на коленях.

— Я могу всё объяснить, гэ… — прошептал Цинсюань, стыдливо опуская взгляд. Тут уже шёпоты пиратов переросли в настоящий шум.

— Сначала приведи себя в достойный вид, а потом поговорим, — холодно сказал Уду. Он обернулся на экипаж, который мгновенно стих, и приказал:

— Принесите комплект мужской одежды.