Противный мелкий снег сыпал с неба, не переставая. Рейстлин мысленно похвалил себя за то, что применил привычный набор чар, прежде чем отправиться к месту казни. Согревающие и водоотталкивающие. Чтобы самому не мёрзнуть и чтобы мантия не намокла.

Правда, собственная предусмотрительность не подняла настроения. И как же надоел этот снег, эта полугодовая хмарь… Рейстлин кинул короткий взгляд на пасмурное, угрюмое небо и постарался удобнее расположиться в кресле. Напрасные хлопоты – в последние годы на казнях ему практически никогда не удавалось почувствовать себя комфортно. Тем более на этой казни.

«– Мы поймали Крисанию Таринскую, шалафи, – доложил накануне Даламар. Не сдержавшись, он хмыкнул. – Никакого следствия и суда, конечно, не будет?

Рейстлин знал, какой ответ должен дать. Тёмная госпожа хотела смерти этой жрицы, которой так долго удавалось скрываться от сил тьмы. И если бы только скрываться… Крисания совращала людей лживыми разговорами о возможном возвращении своего бога. Она помогала обездоленным, лечила недужных, кормила голодающих. Она осмелилась вступить в борьбу за души смертных, и Такхизис велела Рейстлину и остальным Наместникам поймать и уничтожить её любой ценой.

"Как будто я цепной пёс, мальчик на побегушках", – негодовал Рейстлин, не высказывая возражений вслух и передавая грязное поручение Даламару.

И вот теперь, спустя долгие месяцы, эльф исполнил приказ.

Что ещё мог сказать Рейстлин?

Казнить. Казнить немедленно – и самым жестоким способом. Вот чего хотела Такхизис.

Чтобы не чувствовать себя безвольным рабом, Рейстлин ответил:

– Я увижусь с ней и решу.

Даламар нарочито поднял брови, но промолчал. Очень выразительно промолчал».

Кресло Рейстлина стояло на возвышении, а под ним тянулись ряды сидений для простолюдинов – их сгоняли на казни, чтобы ещё больше запугать, чтобы страх отравил их души, их мысли и развеял даже мимолётное желание бунтовать. А ещё страх разъедал их изнутри, подтачивал волю, уничтожал стремление к добру и свету.

Рейстлин равнодушно скользил взглядом по плетущимся к арене людям. Он чувствовал смрад их затхлых, сломленных душ. Они ненавидели, завидовали, терзались. И боялись. Бесконечно боялись. Отвращение захлестнуло Рейстлина, и он невольно вспомнил о том, чего вспоминать не хотел.

«Крисанию заключили в самую магически защищённую из тюремных камер. Также она была и самой холодной. Когда Рейстлин подошёл к решётке вплотную, то увидел хрупкую фигурку, сидевшую на полу – кажется, ей не дали даже соломы для подстилки. Обхватив себя руками, жрица очевидно пыталась согреться. Рейстлин недурно видел в той кромешной тьме, что заполняла камеры и коридоры главной тюрьмы, но всё же не мог разглядеть лицо Крисании без света… можно было бы и не смотреть – зачем, она ведь в любом случае обречена. Однако… Рейстлину доносили, что Крисания Таринская – самая красивая из жриц умершего бога, что она лучшее из его оставшихся творений.

И ведь Даламар – вот наглец! – уже видел её. Рейстлин не мог позволить ученику обставить себя хоть в чём-то.

Рейстлин хотел её увидеть, пусть и в привычной для себя манере – бегло, вскользь, возвращаясь к желанному объекту снова и снова.

Он зажёг на ладони огненный шар, и Крисания, явно привлечённая светом, подняла голову. Секунда, другая… Пламя в руке Рейстлина дрогнуло – едва заметно, к счастью.

Слухи не врали. Рейстлин давно не видел столь изящного и гармоничного женского лица – в Крисании чувствовалось благородство, родовитость, будто десятки или даже сотни прекрасных телом и душой людей вступали в браки друг с другом на протяжении многих веков, чтобы наконец явить миру её. Но что сделали с этой красотой… Крисания была болезненно худой, а прекрасное лицо, эту тонкую кожу цвета мрамора, уродовали лиловые синяки – на правом виске и под губой. Длинные чёрные волосы Крисании, которым полагалось обрамлять её красоту, усиливать её влияние, скатались в колтуны и явно давно не знали ни мыла, ни расчёски. Белое платье жрицы изорвали, а на её хрупких руках виднелись красные и жёлтые отметины.

Прислужники с Крисанией не церемонились, она же наверняка сопротивлялась…

"Что они с ней сделали? Только побили или ещё… "

Мысль о том, что мелкие демоны, которыми управлял Даламар, опорочили эту хрупкую красоту, была отвратительна. Впрочем, и без того…

"Не нужно мне было сюда приходить", – подумал Рейстлин, поймав на себе взгляд Крисании – заинтересованный и несколько презрительный.

"Кто тут ещё кого должен презирать, я хотя бы не выгляжу как побитый бродяга", – нахлынувшее раздражение быстро истаяло. Рейстлин понимал: гордость и презрение к прислужникам Такхизис – вот всё что осталось у строптивой жрицы.

– Ты Рейстлин Маджере? – нарушила тишину Крисания, по-прежнему сверля его взглядом. В её серых глазах пылал огонь. А Рейстлин полагал, что она уже сломлена…

"Фанатичка".

– Верно, – подтвердил он, и хотя не собирался поддерживать разговор, спросил. – Знаешь в лицо всех чёрных магов?

– Только Наместников, – спокойно ответила Крисания. – Это полезно.

– Для тебя уже ничто не имеет ни пользы, ни смысла.

– Думаешь? – спросила она так, точно не в камере находилась, а вела досужий разговор с Рейстлином в его библиотеке. Точно не сомневалась в том, что будет жить дальше.

Какая наглость. Но забавная. За все двадцать лет наместничества Рейстлина никто так не забавлял. А ещё никто не заставлял его сердце сжиматься от не признаваемого, потаённого и оттого особенно тяжёлого чувства жалости.

Крисания была слишком молода и красива, чтобы завтра отправиться на костёр.

– Завтра тебя казнят, – тихо сказал он то ли Крисании, то ли самому себе.

По губам Крисании пробежала горькая ироническая ухмылка, не вяжущаяся с образом светлой жрицы:

– Так это только завтра… у меня бездна времени.

– Ты либо слишком храбрая, либо безумная, – заметил Рейстлин. – Учитывая твою службу умершему богу…

– Ушедшему, – спокойно поправила его Крисания, а потом уточнила. – Паладайн не умер, а лишь ненадолго покинул наш мир. Но не полностью.

Рейстлин шагнул к решётке:

– Я видел его смерть, жрица. Всё это время ты цеплялась за иллюзию, глупую фантазию…

Крисания встала и тоже подошла к решётке. Теперь они стояли непозволительно близко друг к другу.

– Бог не может умереть, пока в него верят, – возразила Крисания, чётко проговаривая каждое слово. – Паладайн ещё вернётся в наш мир. Непременно вернётся!

Голос Крисании взвился ввысь, точно она заклинала своего бога немедленно появиться. Обуреваемая чувствами, она схватилась за решётку камеры.

Как патетично и нелепо.

Поддавшись порыву, Рейстлин обхватил её пальцы своими – теперь они вдвоём сжимали решётку. Руки Крисании были холодны как лёд.

– Тебе следовало покаяться, – прошипел он. – Возможно, тогда Тёмная госпожа позволила бы выбрать для тебя менее болезненную казнь… отсечение головы или сладкий яд.

– Никогда, – выдохнула Крисания, явно напуганная тем, что он продолжал удерживать её руки. Дыхание жрицы коснулось лица Рейстлина – так близко друг к другу они стояли. Почему-то от Крисании пахло мятой.

– Не думал, что ты так глупа, – произнёс Рейстлин, наконец отпуская её и переносясь в свою башню.

Он и сам не знал, какие чувства испытывает: разочарован её глупостью или восхищён смелостью? Сложный выбор.

А ещё Рейстлина волновало ощущение холодных пальцев Крисании, которое по-прежнему хранили его неестественно жёлтые ладони. Он давно не прикасался к кому-либо или чему-нибудь столь прекрасному. И обречённому. Всё в мире, где правила Такхизис, было обречено насмерть. Рейстлин хорошо знал это – возможно, слишком хорошо».

Такхизис наверняка будет следить за казнью из своего мрачного логова, по ошибке названного замком. Она считала, что её появление у костра было бы слишком большой милостью по отношению к казнённому. Но Рейстлин – как и всякий Наместник, на чьей земле свершалась казнь – должен был взять с собой чёрный алмаз госпожи. Камень вбирал в себя боль и отчаяние жертвы, а также страх всех присутствующих и передавал эту пищу хозяйке.

Сейчас алмаз, зловеще поглощающий падающий сверху снег, лежал на бордовой подушке в соседнем с Рейстлином кресле. По идее, это место предназначалось для его жены – у некоторых Наместников были супруги. Но Рейстлин не строил никаких матримониальных планов, поэтому кресло отошло алмазу.

Даламар занял место на ряд ниже Рейстлина – его окружали прихвостни: мелкие демоны, тёмные эльфы и люди, давно потерявшие человеческий облик. Рейстлин считал этот сброд омерзительным, Даламар же называл его полезным. Что же… правда в его словах была, ведь именно с помощью своих слуг Даламар изловил Крисанию.

Костёр для неё уже сложили – благодаря магии снежинки не могли коснуться середины арены, где высилось место казни.

«Совсем скоро она умрёт», – подумал Рейстлин, ощущая гнетущую пустоту. Как же он ненавидел этот проклятый мир…

Распоряжалась казнью Таша – тёмная эльфийка с глубоким, грудным голосом. Её лицо испещряли тонкие шрамы. Рейстлин знал, что на шее Таше, на её наглухо закрытом чёрным балахоном теле этих шрамов ещё больше – они были близки в те первые месяцы, когда Такхизис только пришла к власти, и Рейстлин упивался своей ролью наместника. Кажется, Таша сама заметила его – может, хотела продвинуться по службе… или предполагала, что раз он уродлив, то легко согласится стать её любовником. Что же – она оказалась права, но долго это не продлилось. Удовольствие всё время казалось неполным, тусклым. Рейстлин закрывал глаза, чтобы не видеть изувеченного тела Таши, но чувствовал каждый её шрам, и порой вообще не мог возбудиться. Он прекратил встречи, предварительно стерев Таше память – нельзя было рисковать.

Рейстлин вернулся в настоящее, когда Таша провозгласила:

– Сегодня именем Тёмной госпожи, владычицы мира и единственной истиной богини Такхизис мы покараем отступницу, лживую гадину, именующую себя жрицей – Крисанию Таринскую.

В этот момент на арену вывели Крисанию – всё в том же рванном белом платье. Наверняка она вся продрогла, но недолго ей осталось мучиться… Руки Крисании были связаны за спиной толстой верёвкой. Двое стражей, напоминающих перекормленных свиней, толкали жрицу перед собой – на рядом с ними она казалась особенно хрупкой, почти невесомой.

Ветер ударил Крисанию по лицу, откинул с её глаз спутавшиеся волосы – Рейстлин встретился с ней взглядом. Её серые глаза по-прежнему были полны фанатичного огня. Вскоре огонь пожрёт её всю. Это будет мучительно, безобразно, отвратительно… Рейстлин знал наверняка – слишком много сожжений видел… и казни жриц всегда были хуже остальных – вероятно, потому что пламя уничтожало красивых молодых женщин, полных того особого света, которого почти не осталось в загнивающем мире. Но сегодня костёр заберёт самую красивую и преданную из них.

И, возможно, какая-нибудь другая, очередная казнь уже не тронет сердце Рейстлина.

А Таша тем временем призвала Крисанию, уже привязанную к погребальному столбу, отречься от умершего бога.

– Нет, – громко ответила Крисания.

Ничего другого Рейстлин от неё и не ждал. Он видел Крисанию Таринскую второй раз в жизни, но уже понимал – под её хрупкой красотой скрывается душа, выкованная из стали. И душа эта была верна богу-неудачнику. Какая потеря.

«Но разве Крисания была бы столь прекрасна, если бы служила Такхизис?»

Рейстлин знал ответ. А ещё благодарил себя за то, что так хорошо умел изображать холодное безразличие. Вот и сейчас, ему хотелось остановить бессмысленное изуверство – что может одна, пусть и фанатичная, и умная жрица противопоставить Такхизис и её Наместникам, её слугам? Неужели Тёмная госпожа действительно испугалась этой девушки? Или же всё дело в столь необходимой ей подати – людском страхе, малодушии, отчаянии? И ради них она сжигает Крисанию, которая осмелилась выступить против неё…

Рейстлин хотел бы ещё поговорить с жрицей. Но вместо этого был вынужден смотреть, как загорается костёр, в котором ей предстояло сгореть. Он знал тошнотворный запах палёной плоти и готовился почувствовать его. Вот один из язычков пламени коснулся ног Крисании, вот второй ухватился за лоскут её платья.

«Если бы я стал богом этого мира, то не позволил бы уничтожать такую красоту. Да и всё, что здесь происходит… эти люди, утратившие человеческий облик – кому интересно править столь отвратительным сбродом?»

Преступные мысли Рейстлина прервал громкий крик Крисании – то был не стон боли, не вопль ужаса, а возглас восторга, клич веры:

– Паладайн! И в смерти я служу тебе!

«Безумная», – подумал Рейстлин не без симпатии.

Но в этот момент произошло немыслимое: Крисанию вдруг объял белый ослепительный свет. Она снова громко позвала своего бога по имени, а затем… видение рассеялось, костёр жарко горел, однако Крисания исчезла.

Кто-то крикнул с трибун, за ним второй, третий – люди словно ожили, проснулись от долгого сна, они твердили: «Паладайн! То был знак Паладайна!». И в их восторге, в той несдерживаемой радости, с которой они произносили эти крамольные слова была своя красота.

Но Рейстлин любовался ей лишь мгновение.

Поднявшись с кресла, он взмахнул рукой и ближайший к нему бунтарь упал на спину, из горла и глаз невысокого плечистого мужчины хлынула кровь. Восторженные крики тут же прекратились, люди на трибунах застыли. Рейстлин произнёс, перед этим усилив свой голос с помощью незатейливой магической формулы:

– Вы все заслуживаете немедленной смерти за отступничество и ложь…

Он видел страх на их серых, несчастных лицах, вмиг потерявших всякую искру жизни. Он презирал их, но и жалел немного – они заслуживали более справедливого владыку. Такого как…

– Но Тёмная госпожа, единственная истинная богиня, – продолжил Рейстлин после многозначительной, вымеренной до секунды паузы. – Дарует вам жизнь. Именно она забрала отступницу Крисанию, потому что в последний момент решила избрать для неё другую участь. А теперь, – он снова обвёл ледяным взглядом толпу. – Убирайтесь прочь, пока я не перебил вас забавы ради.

И они бросились врассыпную – перепуганные кролики, а не люди. Противно.

Не сразу Рейстлин обратил внимание на чёрный алмаз – он отсвечивал алым. Такхизис хотела видеть его у себя немедленно.

«Если не явлюсь немедленно, опять залезет мне в голову…»

Такхизис явно мучил тот же вопрос, что и самого Рейстлина: кто спас Крисанию?