Элайджа со смехом выныривает из объятий Ребекки, заявляя, что сегодня с него достаточно гуляний, оставляет ее под присмотром братьев, а сам, перекидываясь короткими фразами c гостями, скользит через толпу, наконец оказываясь на улице. Тишина. Веселые крики, зажигательный джаз и пьянящие напитки остаются позади, в поместье Майклсонов. Звуки праздника уже приглушенно раздаются за закрытыми дверьми дома, и Элайджа поводит плечами от сковавшего все вокруг мороза. Снег без спешки валит крупными хлопьями, фонари зажигаются вдоль улиц. Предвкушение завязывается где-то глубоко внутри, медленно поднимается с каждым новом вдохом и застывает, яркое и неуемное, в груди. Элайджа поправляет воротник пальто и спешит к машине. Ему остаётся только надеяться, что это чудо техники без ворчаний заведется в такую погоду и поедет по заснеженным дорогам.

Машина с недовольным гудением рассекает по снегу, фары освещают уже темные улицы. Рождественские гирлянды на домах едва ли помогают в этом. Элайджа только с улыбкой провожает взглядом случайных веселых прохожих, из которых радость так и льется.

Машина остается недалеко от ворот, и Элайджа, пробираясь по едва расчищенной дорожке, – он уже отмечает себе, чем займется следующим утром – наконец встает на крыльце и звонит в дверь. Терпеливо ждет. Его губы растягиваются в тихой улыбке, стоит ему услышать торопливые шаги. В голове всплывает вопрос: «Босая?» Это не стук ее невысоких каблуков, нет, это именно глухой звук стоп о деревянный пол или ковер.

— Открыто! — раздается изнутри.

Элайджа с усмешкой пожимает плечами и берется за ручку двери. Оказавшись внутри, он первым делом отмечает освещение – его практически нет. Наверное, ему стоит бы уже привыкнуть, учитывая, насколько сильно она любит отдыхать в потемках. Он стряхивает легкий снег с макушки, стягивает перчатки.

— Тут и состариться недолго в ожидании Вас, мистер Майклсон. Некрасиво заставлять девушку так непростительно долго ждать!

Ее тон шутливо-недовольный, и он может поклясться, что она старается всеми силами придать себе грозный вид, но едва может сдержать довольную улыбку.

— Я спешил, как мог, душа моя, — отвечает он, буквально тут же начиная с ее слабостей.

Элайджа стягивает с себя пальто в абсолютной уверенности, что ее щека дернулась от ее любимого обращения – только бы еще поиграть и скрыть свои эмоции! В ответ ему не звучит колкость. Он поворачивается к ней с каким-то внутренним удовлетворением, словно одержал победу в дебатах, но тут же принимает мгновенное поражение.

Она стоит перед ним абсолютно спокойно, в терпеливом ожидании, но ее вид вместо нее говорит о предвкушении встречи. На губах играет легкая улыбка, почти озорная, а глаза сияют удовольствием. Она знает, какое впечатление производит, и абсолютно наслаждается зрелищем.

Наученный за долгие века контролировать эмоции, он не может скрыть легкое замешательство, перемешанное с приятным удивлением. За эти века должен был пропасть вкус не то что к женщинам, а к самой жизни, но Элайджа изо дня в день находит мелочи, которые не дают его человечности угаснуть. И сейчас, рассматривая девушку перед собой, он чувствует тихую нежность, что не ютится где-то на задворках сознания, а наполняет все его тело.

Она стоит перед ним будто живая статуэтка. Держит одной рукой подставку с небольшой горящей свечой, что освещает улыбчивое лицо. На плечи накинут длинный, но легкий халат, который лишь подчеркивает мягкие изгибы тела. Сильного, но невероятно хрупкого. А волосы, светлые, вьющиеся, раскинуты по плечам… Стоит перед ним одетая, но будто обнаженная душой.

— Мистер Майклсон, неприлично так бессовестно пялиться! — шутливо журит она его. Ее рука дергается в быстром жесте – поправляет сползший с плеча рукав.

Элайджа моргает, словно выходит из транса, и тихо смеется. Переобувается в домашние тапочки, что она так любезно оставляет ему, и подходит ближе.

— А встречать вот так гостя — прилично? — с улыбкой уточняет он и окидывает взглядом ее всю.

— Не понимаю, о чем идет речь, — задрав голову, заверяет его она и переходит на шепот, наклонившись в его сторону. — А вот стоять столбом и держать руки при себе… это верх наглости и самое настоящее преступление.

— Преступлением будет подпалить эти чудесные локоны.

Элайджа без усилий забирает ее рук подсвечник и ставит на ближайший столик, после чего с улыбкой кладет ладони ей на талию.

— Скучно с тобой, Элайджа, скучно.

Она наигранно вздыхает и стряхивает пару ворсинок с его пиджака. Улыбка просится наружу, но с усилием прячется за маской абсолютной серьезности. Ровно такой же серьезности, какой ее когда-то и удостаивал Элайджа. Дистанция, холод, ни единой улыбки. Ни на намека на оттепель в глазах — в них был один только расчет, видевший перед собой рабочие единицы и инструменты, но не людей. Но сегодня посреди ночи и бушующей зимы вдвоем им тепло, как никогда не было раньше.

— И именно это ты и ценишь, — шепотом замечает Элайджа.

Он улыбается, стоит их взглядами пересечься. Она смотрит на него взгляд уже без игривости или напускной серьезности оглядывает его лицо. Мягко касается бровей, ведет большим пальцем вниз, проходится по скуле и застывает на подбородке. Вторая ладонь ложится к нему на грудь, где внутри мерно стучит сердце, живое, но в застывшее вне времени.

И Элайджа тихо улыбается, как она жмется к нему, заключает его в цепкие объятия, словно кто-то пытается отнять их друг у друга. Каждое объятие с ней чувствуется словно последнее. Он, обнимая ее, кладет руки на хрупкую спинку, некогда больную, и прикрывает глаза, как только ее ладонь ложится ему на затылок. Касается мягко, поглаживает любовно.

— Соскучилась, — еле слышно шепчет она и с облегчением выдыхает.

— Знаю. Идем? Сейчас замерзнешь же в таком виде, душа моя.

— Идем-идем. И не ворчи, тебе же нравится.

Она выпрыгивает из его объятий, отстраняясь, словно этой минуты нежности и не было, чем вызывает у Элайджи добродушную усмешку. И он с абсолютной покорностью следует за ней по полуосвещенным коридорам спящего дома, ее хватка на запястье крепка, но для Элайджи это чувство не дискомфорта, а какой-то причастности, факта того, что он действительно здесь и такие минуты вне остального мира более чем реальны. Всюду устеленные ковры, диковинки прошлого и настоящего и свет, идущий от зажженного камина.

Она плюхается на диван с довольным видом и тянет за собой Элайджу, после чего наглым образом пристраивается как можно ближе у мужского бока. А он только с тихой радостью принимает это и дает ей полный простор для удобства: чуть двигает руку, давая ей буквально вжаться в него, и обнимает за плечи.

— Вот теперь все правильно, — прикрыв глаза, замечает она.

Ее голова пристроена на надежном мужском плече, тело укутано в теплую накидку, а она сама будто закрыта от целого мира его руками. И Элайджа... рад просто помолчать. Посмотреть на огонь и чувствовать ее тепло. Слушать, как она засыпает и как спокойно стучит ее сердце. Большего не нужно.