— Дети! Не толпитесь! Осторожнее! – прикрикнула Хизер на скучковавшихся в проходе детей. Те крутились вокруг своей оси, болтали друг с другом или просто бесновались, бегая вокруг.
Хизер шумно выдохнула, всколыхнув медно-розовую прядь волос, упавшую на лоб.
Работа с детьми никогда не была лёгкой. Но она – пусть и самую малость – делала её счастливой и заставляла чувствовать себя живой. Работа приносила ей ту радость, которую не приносило больше ничто.
Возможно, она просто хотела так заполнить ту самую дыру внутри себя.
Выведя с миссис Долорес всех детей на площадку, после чего те разбежались кто куда, Хизер с чувством облегчения подняла взгляд к небу.
День стоял погожий, ласковый, лёгкий тёплый ветер нежно облизывал макушки деревьев и, озорно подпрыгивая, убегал в подворотни. Макушки в возмущении покачивались, шумя ветвями. Солнце мягко пригревало. Дышалось легко и свободно, и Хизер с большим удовольствием вдохнула этот день как можно глубже, чтобы оставить его внутри себя и хоть немного согреться.
В конце концов, такие мелочи были приятны. В них бурлила жизнь – яркая, игривая и переливающаяся светом.
Миссис Долорес, уже пожилая воспитательница, села на скамейку и теперь читала. Однако Хизер знала, что зоркая женщина непременно нет-нет да поглядывает за детьми, так что можно было не беспокоиться на этот счёт.
Хизер присела рядом, наблюдая за шумной детворой, резвившейся на площадке. Они тоже радовались этому дню, пусть и не до конца осознавали своей радости, думала Хизер.
— Ты выглядишь уставшей, — вдруг сказала миссис Долорес. — Отдохни немного, я пригляжу за ними.
— Нет, что вы! Лучше вы отдохните, я справлюсь.
Миссис Долорес отложила книгу и серьёзно посмотрела на Хизер поверх очков.
— Дорогая, я уже более тридцати лет воспитываю детей. Поверь, эти чертенята ничего мне не сделают, — и посмеялась.
Смех у миссис Долорес был глубокий, идущий как бы от сердца, и оттого приятный, словно бы даже тёплый. В общем, Хизер он нравился, хотя старшая воспитательница смеялась нечасто.
Её смех напоминал старые добрые деньки. Такие же приятные, как сегодняшний.
Хизер расслабленно откинулась на спинку скамейки, прикрывая глаза и поднимая взгляд к небу, к солнцу. Миссис Долорес незаметно скользнула проницательным взглядом по лицу молодой девушки. Она казалась старше своего возраста, и трудно было сказать почему. Вероятно, всё дело в отпечатке тени, которая никогда не сходит с её отчего-то измождённого лица. Под глазами можно было заметить тонкую пелену синяков.
Она никогда не спрашивала, что случилось, но внутренний голос, умудрённый жизнью и опытом, шептал, что это – отпечаток смерти.
В этом миссис Долорес видела и объяснение, почему Хизер стала воспитательницей – возможно, сама того не понимая, она пыталась избавиться от этого следа, невольно протягивая руки к жизни, воплощённой в озорной юности.
Женщина тихо, но тяжело вздохнула.
Хизер вдохнула легче. Было хорошо.
Сейчас было хорошо.
Вот эти моменты она любила. Находиться здесь, среди людей и света, было куда лучше, чем возвращаться в холодную пустую квартиру, где её снова ждала бессонная ночь и пропитанная ледяным потом ночная сорочка.
— Эй, перестань, Джордж! — обиженно воскликнул кто-то. — Я хотел быть Тором!
Хизер приоткрыла один глаз. На площадке среди мальчишек разгорался скандал.
— Ты – и Тором! Ах-ха-ха-ха! Ты видел Тора? У него мышцы, а у тебя что – один жир! Какой же из тебя Тор? — Джордж заливисто хохотал, косо поглядывая на остальных мальчишек, ожидая их одобрения. Некоторые его поддержали.
Бенджамин обиженно надул губы, нижняя задрожала.
Хизер поднялась со скамьи и подошла к толпе.
— Так, дети, что здесь происходит?
Мальчишки, только что весело улюлюкавшие, боязливо посмотрели на воспитательницу. Бенджамин молчал.
— Джордж, я правильно услышала, что ты унижаешь другого только из-за его внешности? — строго вопросила Хизер.
Мальчик стыдливо опустил голову, злобно поглядывая на Бена.
Хизер присела возле него на корточки.
— Послушай, Джордж, — её голос стал мягче, а взгляд – проницательнее. — Мы все разные и никто в этом не виноват. Я хочу сказать, что мы не выбираем, какими родиться, понимаешь?
Джордж кивнул.
— Поэтому унижать себя или других за это – неправильно. Ты имеешь право не любить что-то в других, но не имеешь права оскорблять их за это, видишь?
Джордж снова кивнул. Хизер тяжело вздохнула, понимая, что ни черта он не понял.
Она поднялась, чувствуя покалывание в ногах. А ещё – разочарование. Её мама умела разрешать такие ситуации.
— Почему бы вам не бросить жребий? — голос её стал веселее и бодрее. Дети встрепенулись, переглядываясь. — Допустим, возьмём маленькие прутики… Или веточки… Или что-нибудь наподобие… Несколько длинных и одну короткую. Кто вытянет короткую – тот и будет Тором.
Ребята весело разбежались искать веточки и, когда работа была выполнена, стали тянуть жребий. Роль Тора, конечно же, досталась Бенджамину.
Всё-таки Хизер не любила несправедливость.
И вместе с тем никогда не играла честно.
Этим же способом выбрали Вдову (потому что девочки тоже едва не подрались за эту роль), остальные стали играть агентов Щ.И.Т.а.
Хизер села на скамейку, наблюдая за игрой с чувством горечи. Дети с блеском в глазах бегали по площадке, чувствуя себя героями, пока Хизер думала о том, что в некоторых героях нет ничего святого.
***
День близился к концу. Небо, будто смутившись, порозовело, как юная девушка перед первым свиданием с возлюбленным. Облака, полупрозрачные, как фата невесты, беспечно и тягуче плыли по медно-розовому полотну, точно потягиваясь перед сном.
Несмотря на сонную плавность небес, жизнь в городе била ключом. Хизер знала – Нью-Йорк никогда не спит. Даже наоборот – ночью в нём открывается другая сторона, тёмная и порочная. Эта обольстительница манит в подворотни наманикюренным пальчиком, чтобы затем выхватить нож и ударить под дых, обобрав до нитки. Не брезговала она пользоваться и пистолетом, причём не тем аккуратным, дамским, как из дешёвых нуарных детективов, а тяжёлым, из какого брутальные мужчины в боевиках целятся во врагов.
В общем, дрянь она была, самая отъявленная, отчаянная и потому – безмерно опасная.
Вот почему Хизер её опасалась, эту ночную прожорливую охотницу, и почему всегда после работы спешила домой. У людей нет инстинкта самосохранения, но есть страх и рефлексы, и сейчас этот страх подгонял её домой.
Хизер старалась никуда не заходить после работы.
«Так, на ужин, на ужин… Может, пиццу заказать? Чёрт, нет, надоело… Сделать вафли? Нет… не могу… Пожарить стейк? Звучит, как отличный вариант, но мясо… Чёрт! Придётся за ним возвращаться».
Мясной магазин находился на углу, Хизер всегда ходила мимо него. Купив мясо, Хизер поспешила домой.
Консьержа, как обычно, не было на месте, только тлеющая сигарета всё ещё слегка дымила.
Хизер поморщилась.
Попыталась вызвать лифт, но кнопка не работала. Чертыхнувшись, пошла к лестнице – делать всё равно нечего.
«Так, а с какой приправой его приготовить? Присыпать розмарином? Нет, не хочу розмарин… Кстати, кажется, где-то оставалось вино… Интересно, звонил ли Джейсон? Он обычно звонит по четвергам… Хотя чёрт его разберёт, он сам себе на уме…».
Хлопок.
Удар.
Возня.
Хизер замерла на предпоследней ступеньке пролёта.
— Что, сука, молчишь? — последовал рык, а затем ещё один удар.
Кто-то взвизгнул. Противно, как будто даже по-свиньи.
— Я-я-я н-н-нич-ч-чего н-не вид-дел, — донёсся лепет, и на лбу Хизер выступил потом, когда узнала в нём консьержа.
Этот наглый мужик на всех смотрел свысока, считая себя центром вселенной, не стеснялся подкатывать к каждой проходящей мимо женщине, а один раз даже приставал к уборщице. Уж каким чудом дело удалось замять – Хизер было невдомёк, однако ту бедную девчушку она больше не видела.
И вот теперь слышать его голос, раболепный вместо снисходительного, дрожащий вместо уверенного, было так необычно, что поначалу вызывало некий диссонанс. Хизер даже было подумала, что обозналась. Она решила пойти осторожнее, чтобы не создавать шума.
Наверняка обычные разборки. Здесь такое часто бывает. Не Адская кухня, конечно, и не Гарлем, но всякого хватает.
— Он был у тебя! — взрыкнул опять некто.
— Д-да, б-был, но п-пот-т-том приш-шли люд-ди в к-как-ких-то к-кап-пюшон-нах и з-з-забр-рал-ли ег-го!
— Сука! — донеслось рычание, а затем опять возня. Судя по звукам, кто бы это ни был, он оттолкнул консьержа.
«Что ж, я бы тоже не захотела его трогать. Мерзость!» — невольно усмехнулась Хизер, шаря по карманам в поисках ключей.
— Кто ещё знал, что кейс у тебя?
— Н-н-ник-кто, даж-же жен-не не с-сказ-зал!
— Твою мать! Какой же ты идиот! — рычавший тяжело задышал, как после длинной пробежки. Вот-вот и у него случится истерика, подумала Хизер. — Может, убрать тебя по-тихому, а?
Щелчок затвора.
— Ч-что?! Н-н-н-н-не н-н-н-н-над-д-д-до! — консьерж стал задыхаться.
— От тебя толку всё равно никакого! Если Щ.И.Т. загребёт себе кейс, то всё дело пойдёт по пизде! А виноват в этом подсказать кто?
Шорох.
Хизер зашарила в карманах активнее.
«Вот уши развесила, идиотка! Где же эти долбанные ключи?!».
Мельком подняла взгляд к лестничной площадке наверху, но ничего не увидела. Только и слышно было, что звук какой-то возни и гневный шипящий шёпот.
«Нашла!».
Ключи звонко зазвенели в руке, и Хизер замерла. Если бы была кошкой, то непременно прижала бы к себе уши.
Однако она осталась незамеченной.
«Только-то и нужно: вставить ключ, повернуть два раза, потом второй и повернуть три раза… Давай, детка, побыстрее!».
На третьем повороте второго ключа всё вокруг схлопнулось и замерло, как будто само пространство взорвалось. Дыхание исчезло, исчезли звуки и даже сама тишина, обволакивающая и ощутимая, как будто испарилась, оставляя место растекающемуся ничему, безликому и пустому.
Руки сами потянули на себя дверь, и тело, спешно врываясь в квартиру, на автомате повернуло все возможные замки и даже цепочку повесило для пущей верности и опустилось на пол, сжимаясь. А затем вернулась тишина, и оставаться с ней тет-а-тет оказалось ещё более жутко, чем наедине с ничем.
На лестнице послышались торопливые шаги.
— Ещё мне свидетеля не хватало! — прошипел кто-то на её лестничной площадке.
Хизер замерла, как напуганный зверёк. Ей казалось, если она не будет шевелиться, то и время остановится, и некто с пистолетом за дверью тоже исчезнет, как исчезают призраки, стоит первым лучам солнца скользнуть по небесной лазури.
Она не знала, сколько так просидела.
Когда очнулась, первым, что увидела, была – кровь. Ничего не понимая, она судорожно стала стряхивать её с рук, пачкая себе сарафан.
Но кровь не исчезала.
Упершись рукой в пол, она заметила целую лужу, и глаза её расширились от страха, и слёзы навернулись в преддверии истерики.
Дыхание стало надрывистым, она задыхалась.
Но потом взгляд заметил пакет.
Хизер не сразу поняла, что это за пакет.
«Пиздец…» — только и мелькнуло в голове.
А из пакета так и текла кровь, смешанная с водой, от размороженного мяса для стейка.
На следующий день Хизер проснулась не от будильника, а от настойчивого стука в дверь. Голова была тяжёлая, как после точного удара железной битой. Воспоминания вечера нахлынули, как волна во время прибоя, и тотчас приковали к постели. Стук продолжался, и Хизер заставила себя встать с кровати и босиком по холодному полу на цыпочках проследовать к двери.
Она осторожно заглянула в глазок.
— Открывайте! Полиция! В глазок тут же тыкнули удостоверением.
Ага…
Хизер осторожно приоткрыла дверь, не снимая цепочки.
— В чём дело? — прохрипела она, ужасаясь собственному голосу. Неловко прочистила горло.
— Мисс, просим прощения за беспокойство, но у вас здесь произошла трагедия, так что мы хотели бы задать несколько вопросов.
— Что случилось? — удивлённо спросила она.
— Вы знаете мистера Майлза Полонски?
— Консьержа-то? Знаю, конечно. А что, он что-то натворил?
«Чёрт, в актрисы мне, что ли, податься?».
— Вчера вечером он был застрелен этажом выше. Вы ничего не слышали? — взгляд офицера стал пристальным и пронизывающим.
— Простите, офицер, но вряд ли. Вернувшись домой, я почти сразу отрубилась – устала после работы… Да даже если бы и услышала, не придала бы значения – здесь часто что-то происходит, понимаете?
Хизер невинно улыбнулась, а взгляд офицера потемнел.
«Один-ноль, хрен ты лысый!».
— Во сколько вы вернулись домой? — уже мрачнее спросил он.
— Около, может, половины восьмого… Точно не помню, не смотрела на часы.
Он чиркнул в своём блокноте и захлопнул его.
— Как ваше имя? И мне нужен номер вашего телефона.
— Хизер. Хизер Винес Грин. А номер я напишу.
— Не покидайте город, мисс Грин, — предупредил офицер, забирая из рук Хизер блокнот. — И как что-нибудь вспомните, обязательно дайте знать.
— Разумеется, сэр.
Захлопнув за ними дверь, Хизер села на пол, закрывая лицо руками. «Проклятье!» — выругалась она мысленно. Может, стоило всё рассказать? Нет! Это так глупо – подставляться! Все знают, полиция никогда не может нормально защитить свидетеля.
«Но что я видела?».
Хизер взглянула на часы.
«Нужно собираться, иначе опоздаю».
Уже в автобусе, стоя возле окна, она лихорадочно стала вспоминать обрывки из разговора консьержа и… и того, кто бы это ни был.
«Рычащий парень явно что-то искал. Какой-то кейс. Он отдал его Полонски, но для чего? Зачем отдавать такую важную вещь – а она, очевидно, была очень важной – какому-то тупице-консьержу? По нему же и так видно, что в голове перекати-поле…
Итак, допустим, Полонски вляпался в какое-то неприятное дельце. Возможно, ему дали кейс на сохранение, чтобы отвести от себя подозрение. Возможно, Полонски ему задолжал и тем самым выплачивал долг.
Кейс у консьержа забрали какие-то люди «в капюшонах». Наверняка, скрываются. Может, преступная группировка? Явно не из правоохранительных органов, те не носят капюшоны. Да и Полонского давно бы упекли тогда. Но кто?
И самое главное – что вообще находится в кейсе? Это явно что-то серьёзное и, вероятно, даже опасное. Рычащий парень упоминал Щ.И.Т. Либо это что-то, что они ищут, либо то, о чём не должны узнать…
Полонского убрали довольно жёстко. Судя по лицам приходивших полицейских, они ещё проводили осмотр, но скорее всего вряд ли что-то нашли. В деле фигурирует Щ.И.Т., значит, этот тип – куда бóльшая угроза, чем можно изначально подумать. Может быть, даже какой-нибудь агент или вроде того.
Если это так, ему не составит труда узнать, кто был свидетелем их разговора…».
Автобус резко качнулся, вырывая Хизер из размышлений.
«Приехали…» — и с тяжким вздохом пошла на работу. Нельзя приходить к детям с такой кислой миной, в конце концов.
И она заставила себя улыбнуться малышке Джейн, прижимавшей к груди белого плюшевого зайца, пока внутри всё зудело и скрежетало от страха.