— То, что мы делаем — это очень, очень неправильно, — проворчал Сави. 

— Конечно, неправильно. Иначе зачем бы мы это делали? — Сэм открыл уже второй ящик стола Спока, методично пересматривая его содержимое. 

— Потому что любопытство сильнее совести и моральных убеждений? — младший нервно топтался на месте, через плечо брата заглядывая в ящики. — А сила притяжения ученого к исследованиям и того сильнее. 

— Мы возьмем инструмент, попробуем и вернем обратно. Это значительно упростит нам жизнь, а отец ничего и не узнает. Я вообще не понимаю, почему обработку устройств с помощью фазерных лучей не делают постоянно? Это же так удобно. Вместо того, чтобы резать метал, ты просто аккуратно проводишь лазером. Вместо того, чтобы грубо взламывать корпус, почему бы просто не срезать верхнюю часть?

— Потому, что это небезопасно при отсутствии должного опыта. Как у нас. Иначе мы могли бы просто попросить. Отец ничего не узнает, если ты будешь немного аккуратнее складывать все обратно!

— Что это? — Сэм вдруг выпрямился. В его руках старая бумажная папка, таких уже лет двести не бывало. В 21 веке уже пользовались пластиковыми, а потом их полностью заменил электронный документооборот. — Это что-то винтажное. По-моему, внутри бумага.

Не закрывая ящик, он отошел в сторону и сел на кровать. Младший опустился рядом с ним. Внутри папки действительно оказалась бумага.

— Вот это да... — восхищенно выдохнул Сэм, увидев первый листок. — Бумага и карандаш... Под старину. 

— Так вот в кого ты так хорошо рисуешь. Я и не знал, что отец умеет. 

Несколько секунд они рассматривали изображенное на рисунке. Все было выполнено по-вулкански точно, со всеми пропорциями и деталями. Изображен тот самый стол, из которого они достали рисунки. За ним сидел Джим. В домашних коротких штанах, заложив одну ногу под себя. В его руках были плоскогубцы, рядом на столе угадывались и другие инструменты. Но автор, который видел это, сконцентрировался на другом: четко очерченных мышцах обнаженной спины, изгибе лопаток, впадинке позвоночника, мышцам рук и даже наклоненной поближе к столу голове, из-за которой на шее проявился острый выступ позвонка. Спок зарисовал то, что считал эстетичным и достойным, чтобы это запомнить. 

— Это мило, — вдруг отметил Сави. 

— То, что он находит папу красивым? Да. И логично, — хмыкнул старший. 

Он подложил рисунок под низ и посмотрел на следующий. Щеки братьев мгновенно стали красными.

— Нам не стоило лезть в этот ящик. А я ведь ещё думал, почему отец нам никогда не показывал свои рисунки, неужели считал это слишком эмоциональным занятием? А теперь...

На рисунке не было никакого фона и никакого тела, но можно было догадаться, кому принадлежал четко очерченный пенис. Ствол с выпуклыми венками, крайняя плоть, собравшаяся под головкой, густая капля, стекающая по стволу вниз. Плотно обтягивающая тестикулы и лишённая волосков, подтянутая мошонка. 

— Ну, как бы там ни было, это действительно выглядит красиво, поэтому... Знаешь, это ведь искусство, — сумбурно сказал Сэмми, откладывая и эту картинку назад. 

Следующая картинка была не лучше. Узнать в человеке, лежащем на кровати, их папу было не сложно. Его руки были раскинуты в стороны, голова повернута на бок. Он морщил брови, его рот был приоткрыт и вытянут. Внизу рисунка виднелись смутные очертания, но можно было догадаться, что это поднятые вверх колени, бедра и край лежащего на животе члена. Здесь автор уделил особое внимание выражению лица и вообще эмоциональному выражению тела, и не имелось никаких сомнений, что изображенный человек получает удовольствие, приятное и нестерпимое. 

Без каких-то комментариев Сэм снова сменил картинку. Эта вполне проходила под цензуру, но все еще оставляла румянец на щеках. Две ладони, одна накрывает другую и сплетается пальцами. Указательные и средние пальцы соприкасались. Ладонь Джима чуть прятала в себе ладонь Спока, будто бы кроме поцелуя стремилась дополнить это объятием. 

Следующая картинка не оставляла пространства для воображения. Рука — судя по всему, Джима, поскольку нет никакого намека на волоски, — обхватывала два члена, плотно прижатых друг к другу. Один вполне человеческий, с головкой, уздечкой и крайней плотью. Второй же не имел головки, а вдоль, по всей его длине, находились пупырышки-наросты, по два, будто кто-то сделал своеобразный пирсинг. Капельки добавляли рисунку реалистичности.

Следующий снова был откровенным. Снова Джим, теперь на животе. Его спина была напряжена, он опирался на локти, опустив голову на руки. Было видно его ягодицы и то, что некто — очевидно кто — сидел на его бедрах, и заметны очертания его члена между ягодиц.

И дальше тоже Джим, но уже спящий. Он лежал на спине, согнув одну ногу в колене, а другую вытянув. Одна рука была поднята вверх, другая лежала на постели. Его тело было задрапировано простыней. Это даже напоминало живопись эпохи Возрождения, в самом деле искусство. Рисунок отличался интересной детализацией абсолютно всего, за исключением предметов мебели. И выражение лица, и немного волосков в открытой подмышке, и линии ребер, которые были видны, очертания простыни, тщательно прорисованный мягкий член, лежащий на бедре, и был точно повторен каждый изгиб ступни, видно ноготь на каждом пальце. 

— Ему бы это на выставку какую-то... — не удержался Сэм. — Вообще, вот это всё, на выставку. 

— Как ты себе это представляешь?! — зашипелна него Сави. — Они же там сексом занимаются!

— Зато как они это делают! — засмеялся старший, смущение которого уже схлынуло, сменившись привычной бесстыдностью. Следующая картинка заставила даже его смущенно фыркнуть: — А, вот как они это делают...

Лицо мужчины было самым четким на этом рисунке, более четким, чем член, который он заглатывал, и чем рука, которая поддерживала его подбородок. 

— Ты же не собираешься смотреть все?!

— А почему нет?..

Он рассматривал новую картинку, одну из самых цензурных. Здесь Джим был наконец одет, но только в боксеры, и смотрел на себя в зеркало. Это позволяло видеть его со спины и, в отражении, спереди. Он рассматривал следы на своем теле. Несколько укусов было на плечах, а больше всего на шее, в области холки. Множество засосов россыпью по всему видимому зрителю телу. На бедре, чуть выше белья, несколько синяков, напоминающих отпечаток ладони. Это была первая, если не единственная картинка, где на обратной стороне был текст. 

«Я нарисовал это, если тебе так нравится этим любоваться, чтобы мы могли свести это с твоего тела», — ровным, стройным, прописным почерком с идеальным наклоном вправо. 

«Они каждый раз выглядят иначе, я не хочу их сводить. А рисунок очень красивый, я сохраню его. Это не следы причиненной боли, это следы совместного удовольствия», — более прыгающим, неровным. 

Он уже собирался посмотреть следующую, когда отчётливо услышал звук открывающейся двери. 

Братья переглянулись. И, подпрыгнув, поспешно принялись уничтожать следы своего присутствия. Кивнув старшему, Сави рванул из комнаты прочь, в прихожую, отвлекая прибывшего родителя. Родителей — по голосам услышал старший. Тем временем он запаковал рисунки, как они были. Завязал папку — не очень удачно, она выпала из рук и не очень хотела поддаваться дрожащим рукам. После запихнул все в ящик, закрыл его и поспешно покинул спальню. 

Он и не заметил, как один из рисунков выпал из папки. 

А несколькими часами позже Спок наклонился к столу — он заметил что-то, лежащее возле ножки под ящичками. Он узнал свой рисунок сразу же, и эйдетическая память подсказывала, что утром он здесь не валялся. 

— Ты открывал папку с рисунками? — уточнил он у Джима. Тот отвлекся от своих дел:

— Нет, а что такое?

Спок молча продемонстрировал ему листок. 

— Кто-то уронил это здесь. 

— Оу, — произнес Джим и улыбнулся: — А я думаю, почему мальчики сегодня такие молчаливые и странные. А вот оно что... Твой секрет раскрыт. 

Уши Спока чуть позеленели. Он был определенно смущен и отчасти недоволен, что дети видели это. 

— Видимо, мы плохо объяснили им понятие личного пространства и личных вещей. Мне поговорить с ними?

— Не думаю, что стоит, — прицокнул Джим. — Сделаем вид, что не заметили. Они тоже делают вид, что ничего не знают. 

— Они не должны были на это смотреть. 

— Тебя только это беспокоит? — фыркнул он. — Я помню, что вулканцы очень правильные, и раскрою тебе ужасный секрет: все дети — мы сейчас говорим о землянах — так или иначе видели, как их родители занимаются сексом. Или случайно, или намеренно подглядывали — что случается чаще всего. И не надо смотреть на меня с таким ужасом. Считай это элементом нормального развития. Обычно у всех сначала кризис «о боже, мои родители занимаются чем-то отвратительным», но потом это перейдет в что-то вроде «они любят друг друга, они живые люди». В конце концов, если родители правильно подходят к вопросу секса, то и у детей не будет проблем в этой сфере в будущем, с их партнерами. Кому нужны комплексы? А твои рисунки вряд ли могут навредить. Это же чертово произведение искусства! Считай, ты добавил +30 очков к их чувству прекрасного. 

Спок молча слушал его. Достал папку и вернул рисунок на законное место. 

— Я не подсматривал за родителями. 

— Бедняжка. Уверен, именно поэтому ты так боялся мне сказать о своих чувствах, что чуть не умер, — поддел его Джим. 

— А ты, значит, подглядывал? — поинтересовался Спок.

Кирк вдруг помрачнел.

— Когда я был ребенком, старший брат приводил домой девушек. Он не скрывал, в каких они отношениях, и что будут делать ночью. Возможно, я пару раз заглянул. А когда мне было четырнадцать, я видел, как трое человек насиловали маленькую девочку, мою ровесницу или даже младше. Я видел, как более старшие подростки занимаются сексом в лесу, потому что это единственный способ почувствовать, что вы живые и не в мире кошмаров. Мне довелось видеть самый разный секс в детстве. 

Спок нахмурился, поджал губы и присел рядом. Бережно коснулся тыльной стороной ладони щеки Джима. 

— Я не хотел ворошить старое. 

— Все в порядке. Сейчас у меня есть ты и, что бы ни произошло, все будет в порядке. 

— Я люблю тебя. 

— И это очень важно, — Джим перехватил его пальцы и нежно их поцеловал.