Харуно Сакура…
…уже несколько дней отмечает одну странность. Стоит только подняться восточному ветру, как в воздухе возникает странный сладковатый аромат. Это было особенно заметно на контрасте с резковатым запахом антисептика. Гнилостная сладость просачивалась через приоткрытые окна, распространялась через вентиляцию и даже проходила в щели между дверными проёмами и плотно закрытыми створками.
И этот запах бесконечно напоминал Сакуре столько знакомых вещей, что сложно было выбрать что-то одно. Если бы от него не зудело в носу и не першило в горле, девушка вовсе бы не придавала значение новому аромату в своей жизни. Но сопровождающие странности не давали покоя даже по ночам.
Раздражающая деталь.
Да ещё и работы лишней добавлялось.
После завершения войны не прошло и месяца, а медик уже успела отметить, как навалившаяся гора проблем постепенно заставляет блекнуть те воспоминания. В противоречие с её ожиданиями, количество пациентов лишь увеличивалось. И лишь часть из них имела физические ранения.
Проблема была настолько масштабной, что клан Яманака пришлось привлекать на государственном уровне. Даймё не смог игнорировать волну самоубийств, что прокатилась по континенту. Некоторые люди считали, что возврат к реальности стал наказанием, разрушением счастливой мечты. Трагедией, тяжесть которой невозможно перенести.
На её вопросы Ино лишь фыркала и отмахивалась, профессионально скрывая те эмоции, что не считала нужным показывать. Но Харуно не могла не уловить у старой подруги нотки тоски.
Медик, как избежавшая погружение в кокон, не могла понять остальных. А её мог понять только Какаши-сенсей.
И Какаши-сенсей после войны был занят.
Ведь, в бытности Хокаге, он либо работал, либо навещал старых друзей.
Глубоко вздохнув, Сакура распахнула шторы. Чистая и аккуратная палата на одного человека снова встретила её раздражающим полумраком. Учитель, в своей странной меланхолии, порой забывал о том, что этот пациент любил солнце.
– Вы снова тут? – уставшим, но дружелюбным голосом поинтересовалась девушка у Хатаке.
Мужчина, что умудрился развалиться на неудобном больничном стуле, в молчаливом приветствии поднял правую руку. Левая его рука была привычно занята зачитанным до дыр томиком литературы сомнительного содержания.
Кажется, ещё две недели назад, он перестал при ней переворачивать страницы, имитируя, что читает. Просто сидел и смотрел пустым взглядом куда-то поверх строчек.
– Вас не будут искать? – задала ставший привычным вопрос Харуно.
Пока Какаши-сенсей собирался с мыслями, медик успела подойти к пациенту. Проверив все приборы, она обновила данные в его медкнижке. Пользуясь положением, Сакура сама себя назначила лечащим врачом Ямато, тщательно наблюдая за капитаном. Тот с самой войны так и не пришёл в себя.
– Я не терялся, – хорошо поставленным спокойным тоном ответил учитель. – Имею же я право раз в неделю на законный выходной?
Как глава послевоенного селения, он на самом деле имел слишком много рабочих задач. Но, к его удаче, часть из них разобрали клановые наследники и клерки из администрации. Сам Хатаке позиционировал себя больше как фигуру не очень функциональную. Скорее как назначенное лицо Селения со своей героической историей, внушительной репутацией и хоть каким-то наследным багажом.
– Я бы даже поддержала это заявление, – устанавливая капельницу с физраствором, отметила Сакура, – если бы вы правда отдыхали, Какаши-сенсей.
Тот как-то зябко пожал плечами. Девушка тем временем продолжала, привычным движением взбивая подушку и поправляя одеяло.
– Но вы сидите либо тут, либо у обелиска, – она замялась на секунду, – либо на кладбище.
Джонин еле слышно вздохнул. Если бы ему задумал читать эту лекцию кто-то другой, то были тысяча и один вариантов язвительных ответов этому наглецу. Но это была Сакура. Так что, перебрав сбитыми пальцами по книжному корешку, он тихо-тихо произнёс:
– Гай столько раз меня навещал до войны, что я обязан его проведывать после, – он заметно поёжился. – И не только его.
Сакура ощутила, как в горле в очередной раз собирается ком. Горький и плотный, он эти недели иногда мешал ей дышать. И чтобы она ни делала, сглотнуть его не получалось.
Она поняла, про чьи могилы он говорил.
Поняла и, внутренне сжавшись, отвела взгляд.
Сама Харуно была у ребят только однажды — во время похорон. Когда кинула последний раз взгляд на то, что осталось от сокомандников после поединка. А потом ушла оттуда не оборачиваясь.
И пока ни разу не могла себя заставить даже приблизиться к тому месту. Сейчас, кажется, там планировали возвести мемориал. Как дань памяти.
Встряхнув головой, Сакура постаралась не думать больше об этой теме. Потому что каждый раз, стоило лишь начать осознавать случившееся, она будто бы теряла контроль над своим телом. Дыхание, словно вибрируя в трахее, начинало дрожать, вторя кончикам пальцев и сбивчивому бою сердца. В глазах темнело, а в ушах поднимался тихий писк.
Подняв свой взгляд на Хатаке, девушка поджала губы.
Он сидел с абсолютно пустым лицом. Взгляд его плавал от лежащего под капельницей Ямато к чуть колышущимся от ветра шторам.
Ей о стольком хотелось поговорить со своим учителем. Слишком много невысказанных слов. Вопросов, что она хотела задать до болезненной горечи где-то за нёбом. Из-за которых её горло сжималось и ныло от напряжение.
– Я занесу ужин, – еле слышно выдохнула медик и тихо-тихо покинула палату.
Звук, с которым повернулась ручка, казался ей самым громким, что она слышала за сегодня.
Чоуджуро…
…в который раз внимательно изучает это существо.
Чёрный пронзительный взгляд был удивлённым. Как вообще такая туша умудрилась сесть на мель аккурат между Кири и береговой линией материка? Хотя, наверно стоит винить ветра и течения, что в этом месте буквально сплетались в едином направлении.
Запах до их Селения почти не долетал.
Здесь воняло невероятно.
– Вот махина, да? – один из джонинов, что сопровождал их дипмиссию, задумчиво изучал горизонт. – Чем же он в океане питается?
Чоуджуро было нечего ответить. Парень, унаследовавший от своего клана способность долгое время проводить под водой наравне с некоторыми рыбами и млекопитающими, не так часто заплывал настолько далеко от территории Страны Воды. Скорее, не рисковал. Открытые воды немного его пугали своей бесконечностью и чем-то необъяснимо тревожным. Словно он где-то на краю сознания знал, почему туда не стоит соваться. Просто не помнил.
– Д-думаю, есть чем, – выдавил из себя голубоволосый мечник. – Океан слишком большой, чтобы строить догадки.
Мужчина поскрёб свой затылок. Жёсткие темные волосы топорщились между грубоватыми пальцами. А заострённые зубы намекали на отдалённое родство с кем-то из акульих кланов.
«Кто-то из внуков детей полукровок,» – отвлечённо подумал Чоуджуро. – «Клановые отличия задерживаются лишь на несколько поколений. Потом рождаются просто люди.»
Разве что могут мелькнуть иногда голубоватые оттенки в волосах или квадратная челюсть вместе с тёмным, словно без зрачков, взглядом. Но этих людей уже нельзя было считать акулами.
Старые кланы почти выродились.
Чоуджуро сам оставался лишь эхом одного такого семейства.
Полукровка первого поколения, чья чистокровная мама, по случайности, полюбила человека.
– Странно, – продолжал тем временем джонин, – что раньше их никто не видел.
Взгляд мужчины был прикован к нагромождению подгнивающего мяса. Существо нельзя было охарактеризовать никак иначе, как «гигант». Оно было слишком массивным и деформированным, чтобы представить первоначальный облик.
– Т-тут им мелко, – отметил Чоуджуро. – Неудобно было заплывать.
Старший шиноби хмыкнул. Поправив свой двуручный меч, тот перепроверил ремни крепежей и пояса. Просто на всякий случай.
– А потом ему не повезло, – иронично добавил старший. – И шторм дотащил до нас это… тело. Хотя это целый мясной остров!
Голубоволосый мечник лишь поджал свои бледные губы. Взгляд его невольно опустился на воду. Помутневшая из-за разложения этой огромной туши, она полнилась всплывшими мёртвыми рыбёшками. Что-то в этой махине отравляло побережье.
– Знали бы мы, – пробурчал себе под нос Чоуджуро, – что с ним делать.
Блуждающий чёрный взгляд перетёк на берег, легко находя бледное пятно. Очередная акула. Даже с такого расстояния Чоуджуро ощущал это по клановому поводку. Некоторым белым он даже сам его ставил. Тем, кто родились на клановой территории за последнее десятилетие.
Он был последним, кто помнил, как этот поводок ставится.
Его внимательный взгляд не остался незамеченным. На плечо юноше опустилась рука.
– Не грусти, парниш, – старший джонин чуть сжал пальцы, выказывая простую поддержку. – Даже если они все кончатся, то вырастишь новых.
Это больно кольнуло где-то под рёбрами. Там, где Чоуджуро представлял своё сердце.
«Новых,» – горько повторил он про себя, снова окидывая взглядом бледное мёртвое тело. – «Словно они что-то…»
Сформулировать мысль он до конца так и не успел. Громким окликом их внимание привлёк дипломат.
Раздражённый, мужчина бесконечно поправлял свитки, что должен был передать как представитель своего селения. Чоуджуро понимал, в какой-то степени, его переживания. И был благодарен, что от него самого не требовалось никаких политических решений. Слишком муторное и сложное дело, разбираться в полутонах жителей материка.
«Я просто выполняю задачи Мизукаге,» – бросая последний взгляд на побережье, решает мечник. – «Она уже сделала то, что никто не смог. Точно не мне лезть в её планы.»
Такое решение позволяло Чоуджуро держать свой ум в спокойствии. Пребывание среди людей, которым одного взгляда на него хватало, чтобы начинать лучиться нервозностью, и так отнимало порядочно сил. Пожалуй, хорошее наследство способностей от своего акульего клана было сложностью в этом мире. Где подобных ему почти не осталось.
Исключением был разве что младший Хозуки, что родился от прямых потомков своего семейства. Но Чоуджуро сомневался, что когда-нибудь им удастся не то что нормально поговорить, а хотя бы увидеться.
И сейчас, пробираясь через лесные заросли большой земли, Чоуджуро как никогда остро осознавал то, что ему одиноко. Всё вокруг было неприятным.
Резкие запахи.
Яркие цвета.
Режущий солнечный свет.
Сухой воздух, что выхолаживал трахею своими острыми перекатами.
Гнилостное послевкусие сохраняется и тут, у самой Конохи. Оно не пропадает даже после того, как делегация островного государства пересекает ворота. Разве что начинает мешаться с чем-то новым.
Чоуджуро с отвлечённым любопытством принюхивается к непривычным сочетаниям продуктов и специй. Отмечает иные фасоны в одежде, причёсках и даже жестах. Гражданские, в отличие от шиноби, ярче, концентрированней и честнее показывают то, как их взрастила страна и культура.
С интересом он проходит мимо деревянных строений, которые дома не увидеть из-за высокой влажности. Непрактично.
А раздвижные стенки, обклеенные бумагой, вызывают в нём искреннее непонимание.
В другой жизни, при абсолютно иных условиях, он обязательно прошёлся бы по местным улочкам. Укутанные тёплым светом и цветастыми бумажными гирляндами, они выглядят уютно.
Но, болезненно сморщившись, Чоуджуро понимает, что это невозможно.
Кири — это селение прокажённых для всего материка.
Так было всегда. Пугающее из-за своей отдалённости от большой земли. Сплетённое своей судьбой с кланами, которые даже людьми толком не назовешь. Опасное в своей нечеловеческой природе.
Он был уверен, что их не любили больше прочих. Опасались, фоном ожидая каких-нибудь безумств и кровавых сеч.
«Словно мы животные какие,» – мелькнула у него горькая мысль, когда их отряд провели ко входу в административный квартал.
Дипломат, готовый ко всему, достал заветный свиток и несколько документов.
И Чоуджуро постарался вдохнуть, чтобы приготовиться к тому, что начнётся всего через несколько минут.