Тёплое осеннее утро началось для жителей Седьмой общины так же обыденно, как и все предыдущие. Только светило перешагнуло невидимую отметку на небе, по улицам небольшого селения раздался звон металлических пластин. Община мгновенно ожила, люди начали приводить себя в порядок. Жители действовали одновременно, как единый организм, а после утренней рутины каждый из них занялся своим делом, чтобы поддерживать правильную, размеренную жизнь.

Ричард проснулся точно так же, как односельчане, — мгновенно, и сразу принялся за обязательные процедуры. Следуя распорядку, он отхлебнул из кувшина несколько глотков воды, но есть не стал, — принимать пищу вскоре после сна вредно для здоровья, — затем, повернувшись в сторону божественной обители, прошептал молитву Светоносным духам. После этого можно было собираться на работу. Но сначала Ричард перевернул песочные часы — редкую вещицу, которую не все селяне могли себе позволить. Мужчина любил выполнять повседневную работу на время.

Затягивая пояс на бежевой тунике, он прокручивал в голове список дел. Столько всего нужно успеть! Завтра ведь будет великий праздник в честь богов и в честь начала нового года.

Ричард решил украсить повседневную одежду лоскутом ткани, накинув его на плечи и закрепив с помощью иглы — перед праздником-то можно. Однако, задумчиво посмотрев на необычный образ в таз с водой, он всё же снял лишнюю тряпицу. Что-то изнутри, из головы требовало от него нечеловеческой правильности, словно кто-то нашёптывал ему, что всё должно быть безупречно. Единственно, Ричард не стал сбривать щетину, один друг как-то сказал, что она ему очень идёт. Вообще в селении не принято было заострять внимание на внешности. Жителей общины с детства учили, что воспринимать человека надо как духа без плоти, содержание без формы, поэтому они начинали говорить о внешнем виде лишь тогда, когда кто-то выглядел нездорово или вызывающе.

Упала последняя песчинка в часах, а Ричард открыл входную дверь, довольный тем, что снова не задержался ни на секунду. Всё строго вовремя. С книгой «Лекции» подмышкой мужчина вышел из маленького, абсолютно такого же, как у всех, домика и направился к лекторию. В свои двадцать пять лет он уже работал наставником, самым молодым в посёлке, и обучал детей.

Природа давно проснулась и буйствовала в переулках общины: на лозах, что покрывали дома, раскрылись лиловые цветы, запахли розы, космеи, рассаженные вдоль дороги. Блестел белоснежный камень улицы, дыша в небо зноем, на рукотворных прудах перемигивались блики, похожие на сверкающее серебро. В проёмах между домами расхаживали из стороны в сторону хранители порядка. Как они были красивы: полностью забинтованные, с чёрными ободками на месте глаз и такими же чёрными предметами в руках, похожими на толстые палки!

Однозначно, Ричард любил родное селение, любил каждое здание, каждую улицу, каждого человека, живущего здесь.

Дорожка, по которой он шёл, была сложена из белых мраморных кирпичей. Вдоль неё тянулись одинаковые домишки, маленькие, одноэтажные. Они тоже были белыми.

Вдалеке над крышами возвышалась чёрная башня. Её можно было увидеть даже с дальних районов. Величественное сооружение располагалось в центре селения, а от него лучами расходились семь проспектов, между которыми вились узкие переходы. Ричард посмотрел на верхушку башни, но тут же опустил взгляд — глянцевая поверхность отражала солнце и слепила глаза.

Община — совершенство, неизменное, как повторяющийся ночь за ночью сон. Отражение гармонии и беззаботности. Мир сладкого забвения.

Где-то на горизонте виднелись громадные холмы. На них полотном рос лес, в котором жили дикари и господствовало беззаконие. Однако холмы были очень далеко. Они окружали деревню, но селяне никогда их не исследовали, никогда не выходили за пределы посёлка. Людям незачем странствовать, они подобны цветам, что распускаются только в питомнике.

— Эй, смотри! — с крыши одного из домов донёсся голос женщины на вид лет тридцати. Она кричала девушке, стирающей в рукотворном прудике одежду.

В следующий момент женщина отступила несколько шагов назад, приноровилась и с разбегу прыгнула в пруд. На секунду в воздухе взлетел подол туники. Ещё мгновение — и раздался всплеск, в небо поднялся столп брызг. Мелкие капли оросили прохожих и стирающую девушку. Кто-то засмеялся, кто-то полез на крышу, чтобы тоже прыгнуть, а девушка буркнула:

— Мы так никогда не закончим дела.

— Ой, весело же. А ты боишься!

Ричард остановился на несколько мгновений, чтобы посмотреть, как развлекаются односельчане. Сегодня погода была идеальной для купания. Лучи жарили его изящное, немного детское лицо, блестели на свету короткие светло-русые волосы. Ветерок слегка касался отросшей до скул чёлки. Тем не менее, у наставника не было желания веселиться — голову занимали накопившиеся за последнее время заботы.

Он ступил на главную площадь, являющуюся центром поселения. Здесь, теряясь в облаках, возвышалась обитель Светоносных духов — цилиндрическая чёрная башня с двумя голубыми вертикальными полосами на боках. Селяне, проходящие мимо неё, останавливались, чтобы поклониться.

Башня — символ нового мира. Мира без денег, неравенства, насилия. Мира, в котором обществом правит чёткий распорядок, а не царь.

Ричард поклонился в пояс и только после этого продолжил путь.

Для него сегодняшний день был не совсем обычным — он не навестил единственного воспитанника, Мэттью. Мужчина работал не только наставником, но и воспитателем. Если в обязанности наставника входило ведение занятий в лектории, то воспитатель растил детей, ухаживал за ними, пока те не достигнут шестнадцатилетия. В прошлом таких людей, кажется, называли родителями, но Ричард не понимал, в чём отличие этих понятий, да и не важно это было. Важно было то, что он не навестил Мэттью.

Лекторий располагался на возвышении. Огромное круглое здание с куполообразной крышей выделялось на фоне остальных домов. Младшие дети уже собрались во дворе, какая-то компания гоняла палкой зелёного жука, из-за чего рядом с лекторием стоял привычный визг.

***

Урок сегодня длился дольше обычного, но в помещении стояла идеальная дисциплина и в перерывах между фразами преподавателя слышны были две мухи, наворачивающие круги под куполом. Голос Ричарда эхом раздавался в тишине. Он отскакивал от мраморных стен и собирался в приглушенный гул где-то высоко, над головами учеников. 

— С давних времён люди называли себя разумными существами, отличающимися от животных наличием души. Но в человеческом обществе, которое считалось развитым, царили безнравственность, эгоизм и насилие. Три сотни лет назад люди убивали, крали. Истребляли целые народы. Целые поколения. Одни распоряжались жизнями других, казнили по своей воле, миловали, кого захотят, отдавали приказы, жгли чужие дома. Шло время, а ничего не менялось.

Наставник замолчал и выждал паузу, заглядывая в глаза ученикам. Дети разных возрастов сидели неподвижно, заворожено слушали его, несмотря на то, что дословно помнили эту речь. Молчание Ричарда создало впечатление, будто происходящее — неподвижная сцена, запечатлённая на картине. Три ряда сидений, в центре — пустой круг, где стоит молодой наставник. Луч солнца разрушил это ощущение, заглянув в отверстие куполообразной крыши и осветив преподавателя.

— Люди пытались восполнять духовную нищету высокими небоскрёбами, яркой вульгарной одеждой. Они мечтали научиться управлять природой. Они отказались от Богов, решив, что уподобились им. Но в итоге человечество стало исчезать из-за постоянных войн и научного прогресса. Это доказывает, что люди не способны существовать самостоятельно.

Кто-то в аудитории вздохнул. Ричард опустил глаза, помял рукав туники, поправил пояс и опять заговорил, но уже тише, то и дело останавливаясь.

— За одну высокую технологию люди уничтожили друг друга. Единицы, оставшиеся в живых, были вынуждены прятаться в разрушенных городах. Они были обречены на гибель.

По аудитории прошлась волна шёпота. До слуха наставника долетели фразы:

— Какой ужас…

— Почему они не могли просто поговорить и помириться?

— Не было у них духовного мастера.

— Великое Солнце, что наблюдало за миром, сжалилось над людьми, — к преподавателю вернулся бодрый и уверенный тон. — Оно послало с небес Светоносных духов, великих божеств квину, которые защитили оставшийся народ. Они заботятся о нас и по сей день: оберегают от холода и дикой природы, божественной силой помогают выращивать урожай и очищают наш разум от порочных мыслей.

Сначала в помещении раздались отдельные хлопки, а после аудиторию разразило эхо аплодисментов. Только один мальчик, положивший голову на парту, не отреагировал на конец лекции.

— Итак… — наставник, скрестив руки за спиной и торжественно улыбаясь, прошёлся по зале. — Завтра День сошествия квину. В этот праздник мы можем выказать особое уважение Богам. Вы к нему уже подготовились?

Лекция будто нужна была только для того, чтобы в конце преподаватель задал именно этот вопрос, который и вопросом-то не являлся, ведь каждый член общины готовился к наиважнейшему дню весь год. Пятнадцать голосов одновременно сказали «да».

— Наставник Ричард, можно задать вопрос? — крикнула девочка с последнего ряда.

— Конечно, — Ричард повернулся в сторону ученицы.

— Я, Август и Макс вырастили две яблони, и на них поспели первые яблоки, а ещё мы много помогали взрослым. Я выбрала правильный путь?

— Вы — большие молодцы! Можете завтра отдать яблоки в башню, тогда квину исполнят ваши желания, — ответил наставник, одобрительно кивнув, а потом обратился к другим ребятам. — У остальных какие успехи за год? Рассказывайте.

— Я научился шить.

— А я взрослым помогала в поле. Я видела, как они собрали десять корыт овса для подношения квину!

В аудитории поднялся шум — каждый спешил поделиться успехами за год и рассказать, что он отнесёт в башню. Ричард внимательно слушал детей, отвечал и задавал вопросы, поворачиваясь то к одному ученику, то к другому, стараясь никого не обделить вниманием.

Как только все затихли, он сделал ещё одно объявление.

— Так, у меня есть замечательная новость. Два ученика, Джон и Мэттью, удостоились чести быть избранными в качестве будущих работников башни, — Ричард махнул рукой, предлагая мальчикам подняться с мест.

Джон, полноватый белокурый юноша, встал и гордо осмотрел одногруппников. По рядам прошёлся шорох да перешёптывания: остальные ребята с восхищением рассматривали его — героя, которому разрешили стать учеником духов и жить в башне. Ему досталась престижная роль. Когда Джон присел, дети повернулись в сторону второго избранного, но тот не вставал. Мэттью приподнял голову и, буркнув, что ничего замечательного в новости нет, опять развалился на парте. Соседи по ряду в недоумении уставились на него.

— Мэттью, ты в порядке? — Ричард как бы изумлённо наклонил голову на бок. Он вёл себя так, будто не знал о переживаниях ученика, будто не был его воспитателем.

Мальчик всё же сел правильно, после чего ответил с едкой насмешкой в голосе, указывая пальцем на недовольное лицо:

— Я? Да я так радуюсь! Я бесконечно счастлив. Вот, поглядите, какой я счастливый и весёлый.

— Ты говоришь неправду, используешь иронию. У тебя плохое эмоциональное состояние и тебе срочно нужна помощь, — наставник кивнул, намекая, мол, не стоит говорить о подобных вещах на виду у всех.

— Меня забирают из дома, навсегда отдают неизвестно кому и неизвестно зачем. Я больше никогда не увижу друзей. Вам легко говорить, чтобы я успокоился. — Воспитанник не понял намёк.

— Мэтт, сходи к духовному мастеру. — Рядом сидящая девочка слегка толкнула Мэттью в локоть.

— Он не решит проблему.

— Да, тебе надо к нему сходить, — подхватил Ричард. — Страхи внутри тебя. Когда ты избавишься от них, твои проблемы решаться.

— Ладно, хорошо…

Мальчик повернул голову к окну, показав этим, что не будет продолжать спор. Ричард тоже решил закрыть тему, и, немного замявшись, продолжил занятие, уже не обращая внимания на Мэттью. Он рассказал о том, как пройдёт праздник, как лучше его провести. Оставшееся от урока время прошло спокойно, правда, некоторые ученики ещё поглядывали в сторону воспитанника Ричарда.

После лекции, на отдыхе между темами, в зале поднялся шум: ребята обсуждали, кто что попросит у квину.

— Пожелаю неизменную вечность для жителей общины, — говорил десятилетний ребёнок.

— А я хочу в будущем достигнуть прозрения, — мечтательно закатив глаза, рассуждала девочка постарше.

— Не, пусть мы все будем жить в мире, в котором нет разногласий и талонов!

Мэттью поднялся на второй ряд и стремительно засеменил к выходу, наверняка решив по-тихому ускользнуть с уроков. Однако Ричард его заметил и потребовал явиться в учительскую, дабы поговорить с ним подальше от посторонних глаз.

— Мэттью, послушай. Мы уже обсуждали, что… — оставшись с воспитанником наедине, начал было мужчина.

— Что-то изменилось после наших обсуждений? — перебил его Мэттью.

В последнее время он часто перебивал воспитателя, а порой даже разворачивался и уходил, не желая слушать. Ричард не гневался. Он считал, улыбка, доброе слово и поддержка могут помочь любому. Двадцатый завет Пути Света гласил: «Не бранись, не причини боль, люби всякого человека так, как любишь себя».

— У тебя всё будет хорошо! Это чудесное место, все мечтают оказаться в башне. Тебя ждёт прекрасное будущее! Не понимаю, что тебе не нравиться, — воодушевлённо сказал Ричард, однако в глазах его не было той радости, что прозвучала в голосе.

Мэттью вяло пожал плечами.

— Оттуда никто не вернулся. Каждый год в башню уходят семь человек. Никого из них я больше не видел. Этому, по-твоему, я должен радоваться?

— Чтобы поддерживать работу башни нужно немало людей. Они там работают и потом умирают из-за старости. Им на замену приходят новые.

Мэттью глядел мимо воспитателя, не слушая, что тот говорит. Лицо мальчика становилось мрачнее и мрачнее. Наставник замолчал. Его слова тут же показались ему шаблонными, глупыми и какими-то мёртвыми, но искренне признаться, что он сам переживает из-за ухода ученика, рассказать про жгучее ощущение в груди Ричард не мог. Ему до сих пор не верилось, что он больше никогда не сможет увидеться с Мэттью. С этим неугомонным тринадцатилетним мальчишкой со смешинками в глазах, с торчащими в разные стороны тёмно-коричневыми волосами, вечно весёлым, с уймой неожиданных, сумасшедших, не всегда безопасных идей. Однако Ричард понимал, что ему, как воспитателю, нельзя делиться переживаниями с детьми, его задача — успокаивать и настраивать на лучшее.

— Зачем вообще всё это: башня, помощники квину?.. — тихо начал Мэттью. — У меня была мечта. Я хотел исследовать мир, увидеть дикарей, понять, как они выживают в лесу, узнать, существуют ли другие общины. А теперь…  Теперь у меня нет мечты.

Мальчик опустил голову, обхватил себя за локти. Опять повисло молчание. На полу валялось несколько комочков земли. Мэттью медленно вытянул ногу и так же медленно, осторожно начал по очереди сметать их в сторону. Жгучий шар в груди Ричарда разрастался. Мужчина смотрел на воспитанника, будто на что-то решаясь, а потом, вздохнув, открыл огромную, чуть ли не с туловище мальчика, книгу, что всё это время лежала перед ним на столе. «Человечество до Эры Квину: Разрушенные судьбы» — гласило название.

— Вот, посмотри. — Ричард с трудом перевернул книгу, чтобы Мэттью смог прочитать текст, и ткнул пальцем в один из заголовков. — Видишь, что тут написано? Одинокую старушку обманул денежный дом.

Мэттью поднял на него взгляд, полный непонимания.

— Этот коллектив раздавал людям монеты, от которых зависела их жизнь, и при этом обманывал людей, представляешь, — продолжал Ричард. — Несчастная осталась без еды и крыши над головой. Никто с ней не поделился монетами, и никто не наказал работников денежного дома. А вот здесь вообще ужас.

— Ты… Ты сейчас серьёзно?! — запнувшись, прошептал Мэттью.

Ричард перевернул лист, не обратив на него внимания. Под заголовком «Сораки Мидзуно» находилась трагичная история одной семьи. На странице было в подробностях описано, как серийный убийца заманил семь человек к себе домой и издевался над жертвами два года. В результате члены семьи погибли. От того, на что были способны люди в прошлом, леденели кончики пальцев. Предки не видели ценности жизни, красоты человеческого тела и не понимали, что каждая душа — это целый мир. И первая, и вторая истории обличали человеческую природу, жестокую, эгоистичную, жадную. Ту природу, которая на протяжении веков отнимала свободу у людей. Природу, которая обязательно проявится вновь, если её не контролировать.

— А посмотри-ка сюда. — Ричард пролистал книгу назад, не заметив, как Мэттью опускает руки, выпрямляется, сжимает кулаки, как краснеют уши мальчика. Он показал ему биографию двух человек: женщины, осуждённой за неугодные вышестоящим людям высказывания, и мужчины, наказанного за творчество.

— Понимаешь, помощники квину очень нужны. Они вместе со Светоносными духами берегут наш справедливый мир. Видишь, как жили люди, когда их не было? — заключил Ричард, пытаясь доказать Мэттью важность его будущей работы.

Он не сразу заметил кулаки, плотно сжатые губы и глаза, наполненные злостью и разочарованием. Слишком поздно понял, что перегнул палку.

Мальчик запрокинул голову, зажмурившись, прерывисто вдохнул и процедил сквозь зубы:

— Всё, что ты делаешь — цитируешь книги. Тебе без разницы, что со мной будет.

Ричард замолчал, потерявшись в словах.

— Почему ты не попросил старейшину, чтобы меня никуда не отдавали? Почему?! Я тебе не нужен! — не сдержавшись, закричал Мэттью.

— Мэттью, я…

Не дожидаясь ответа, Мэттью развернулся и вышел из кабинета, напоследок демонстративно хлопнув дверью, да с такой силой, что дрогнул пол.

Наставник опустился на стул. Посидев некоторое время в тишине, он прошептал в пустоту:

— Прости, я не должен был всего этого говорить.

Перерыв между уроками закончился, и Ричарду надо было идти в залу, но он не мог вот так сразу, будто ничего не произошло, продолжить занятия, поэтому какое-то время бесцельно бродил по пустому коридору.

Обычно он легко находил общий язык с учениками. Ричард вёл занятия в лектории четыре года и за это время научился находить подход к детям. Более того, наставник не помнил случая, когда ребята заставили его нервничать. Они всегда прилежно учились, слушали нравоучения, брали с него пример, в развлечениях знали меру; их просто не за что было ругать — следить-то за ними особо не приходилось.

Мэттью отличался от сверстников: часто капризничал, а также имел на всё своё мнение. С ним Ричард познакомился, как только получил должность воспитателя, пять лет назад. Тогда ему было двадцать, а воспитаннику — восемь. Потом ему разрешили преподавать в лектории. Но Ричарду всегда больше нравилось проводить время именно с Мэттью. Для него он был особенным и не потому, что много проказничал, а оттого, что только рядом с ним Ричард чувствовал себя по-настоящему счастливым и живым. Ещё рядом с Яндой, подругой детства, но её давно не стало.

С того самого дня, когда старец зачитал имя мальчика из списка избранных, воспитатель не мог найти себе место, постоянно думая, как помочь Мэттью. И, возможно, помог бы, если бы знал причину его страха. Он понимал, воспитанник не хочет прощаться с друзьями, сам переживал из-за его ухода. Однако мальчик не просто тяжело расставался с привычной жизнью, он боялся будущей работы. Это и вводило Ричарда в ступор.

Жителям общины с раннего возраста старцы подбирали ремесло. Благодаря такому порядку людям не приходилось задумываться над своим будущим, делать сложный выбор. Мэттью говорил, что это несправедливо.

Ричард мог бы обратиться к духовному мастеру за советом, но он не хотел показать себя плохим воспитателем. Вернее, боялся признаться самому себе, что он — плохой воспитатель. Мужчина ведь носил звание примерного селянина, которое давали только хорошим людям. А хороший ли он, если не справляется с работой? И какой же он после того, как не помог близкому человеку, бездействовал? Ричард сомневался, достоин ли он называться примерным селянином.

«Как бы ты поступила на моём месте, Янда?»

По воспоминаниям Ричарда Янда тоже была не от мира сего, и характером напоминала Мэттью. Она любила мечтать, в отличие от Ричарда, с раннего детства привыкшего думать о настоящем моменте и верить исключительно в то, что ему сказали взрослые. Он восхищался старшей подругой, смотрел на неё, как на недосягаемый идеал.

Ему казалось, он отпустил её. Пустое место, что образовалось в душе после смерти подруги, занял Мэттью. Но когда воспитанника назначили помощником квину, Ричард опять начал думать о Янде.

***

— Сначала под землёй жили жуки, — рассуждал светловолосый парень, облокотившись о стену дома и задрав голову, — а сейчас под землёй живём мы… Как какие-то насекомые.

— Белка, кончай философствовать, заколебал уже, ну.

Юноша оторвал взгляд от неба и возмущённо ответил:

— А ты у нас прям гений! Решил, чтобы мы оделись, как селяне и без оружия ходили по улицам. Ничего получше придумать не мог?

— Замолчи, у меня от тебя голова болит.

Змей и сам был не в восторге от своего плана. Вернее, от отсутствия плана. Притвориться жителем общины — определённо худшая идея, которая когда-либо приходила ему в голову. Но, по крайней мере, у разведчиков была маленькая вероятность вернуться в подземный город.

Надо сказать, вольным людям до сегодняшнего дня не приходилось пробираться в деревню без командира и исследовать центральные районы, тем более, не в праздничное время, а в обычное, когда башня работает исправно. Что самое неприятное, они оказались вынуждены разгуливать по селению днём, ведь если бы они пришли ночью, как делали всегда, было бы ещё хуже — здешним жителям запрещалось выходить из домов в тёмное время суток, поэтому незаметно изучить близкие к центру улицы дикари бы точно не смогли.

В итоге три человека из вольного города в одинаковых туниках и бриджах шастали по переулкам общины, пользуясь тем, что селяне были заняты подготовкой к празднику.

Сейчас Окурок, самый низкий из них и самый опытный, проверял соседнюю улицу — в центре хранители порядка были понатыканы чуть ли не перед каждым зданием. Остальные прятались в узком проёме между домами. Змей пытался сообразить, что им делать дальше, куда идти и, главное, как, чтобы не нарваться на проблемы. Белка… А Белка просто бездельничал, иногда его пробивало на мрачные думы и он сетовал на нелёгкую судьбу.

Змея раздражало всё: и товарищи-разведчики, и ситуация, в которой он оказался, и «розовые тряпки». Белка однажды возразил, что одежда у жителей общины не розовая, а, скорее, телесная, на что Змей ответил «с бабами спорь, какого цвета это лоскутьё». Называть одеждой наряд селян он принципиально не собирался.

В проходе показалась низкая фигура. Окурок подошёл к товарищам и сказал, что слева на ближайшем перекрёстке стоит бинтованный, а впереди дорога чиста. Змей тут же достал блокнот, открыл разворот с криво нарисованной картой улиц, которые дикари уже изучили, и поставил жирную точку, обозначающую хранителя порядка.

Разведчики продолжили путь. Им нужно было найти склады. Проходя мимо перекрёстка, на котором, по словам сослуживца, дежурил бинтованный, Змей остановился, осторожно заглянул за угол, а после пробормотал:

— М-да, знатная у него пушка. Пальнёт один раз, от нас пепла не останется. — Он невольно потянулся за кинжалом, но раздосадовано сморщил нос. Когда грозила опасность, Змей всегда обхватывал латунную рукоять. Как он мог забыть: селяне же не носят кинжалов!

Как только компания отдалилась от хранителя, Белка заныл:

— Может, ну его, плюнем и уйдём отсюда, а командиру скажем, что всё разузнали. Кто проверит?

— Нам по этим улочкам завтра с ним ходить. Если с кем-то столкнёмся, нам же плохо будет.

Восходящая звезда Дандзона — так называли Ларса, одного из восьми командиров. Руководство на его проделки закрывало глаза, а люди, не знакомые с ним лично, восхищались им. Чего он только не обещал народу подземного города: хранилища, полные продовольствия, «выход» людей из пещеры, освобождение от гнёта квину. Ларс мастерски умел пускать пыль в глаза.

К тому же, он не только красиво говорил — он действовал. Начал совершать набеги на селение квину каждые три месяца — до него дикари выбирались за пределы леса в лучшем случае два раза в год. А потом он придумал обворовать центральные дома и склады. Но прежде, чем сделать это, нужно было изучить улицы посёлка, проверить, в каких домах лежат хорошие лекарства и орудия труда, нарисовать карту и отметить на ней, где дежурят хранители порядка — через два дня бинтованные будут в тех же местах, поскольку люди эти, нет, существа маршрут меняли очень редко. Вот командир и послал Змея, Белку и Окурка на разведку.

— Почему Ларс сам не пошёл к этим «ангелочкам»?! Так-то он тоже на них похож, — не успокаивался Белка. — Мы у него как зверьё, которое можно вперёд пустить и посмотреть, помрёт оно или нет.

Змей, видя, что Окурок ушёл вперёд и потому их диалога не слышит, произнёс шёпотом:

— Кто знает, может, завтра будет его последняя вылазка. Ну, мало ли что случится.

Непонимающе изогнув бровь, Белка замолчал на несколько мгновений, а потом ошеломлённо распахнул глаза, точно о чём-то догадавшись.

— Не, вот это без меня!

— Да ты про что подумал-то?! — отмахнулся Змей. — Я ничего не собираюсь делать.

Ларс рисковал не ради будущего Дандзона. Он мечтал получить энергоружьё. Руководство выдавало его только командирам за значительные заслуги перед вольным народом. Первый раз в истории города разворовать центр Седьмой общины — достижение немаленькое.

Центральная улица пугала подозрительной тишиной. Днём, как только дикари прибыли в посёлок, даже на окраинах было полно народа, со временем селяне встречались реже и реже, а после непонятно откуда донёсшегося перезвона и вовсе исчезли. Змея это и радовало, и настораживало.

Дорога, по которой шли дикари, обрывалась, а дальше начиналось широкое круглое пространство, покрытое коротко стриженой травой. В центре зелёной площади стояла чёрная башня. Она была настолько высока, что протыкала верхушкой облако. Белка застыл с широко разинутым ртом. Башню он видел впервые. В Дандзоне ничего, кроме тёмных туннелей, не было.

— Пошли, хватит пялиться! — Змей толкнул его в очередной узкий переулок.

Башню во всей красе он тоже раньше не видел, иногда только во время вылазок замечал, как в темноте, где-то далеко, тянуться в звёздное небо две голубые полосы. Но он, в отличие от Белки, обратил внимание не на величественную постройку, а на бинтованных, что караулили на границе улицы и площади, стоя у крайних домов с обеих сторон дороги.

Пройдя несколько перекрёстков, разведчики вышли на небольшую полянку. На ней стояли торговые палатки с едой и праздничной одеждой. В воздухе витал аромат овощного рагу. Но главное — сколько тут было народу! Казалось, вся община собралась здесь. 

Змей потянулся к бедру, дабы успокоиться, не нашёл там любимого кинжала, и тогда сжал ткань под воротом. Пальцы нащупали овал амулета, спрятанного под одеждой, — единственной вещи, что спасала разведчиков от обнаружения и напоминала о родном городе.

Стоило ему на секунду отвлечься, Окурок оказался возле красного в белую полоску навеса, и, пока работница прилавка что-то увлечённо объясняла компании молодых людей, потянулся к мешочку с пряностями. Он уже коснулся рогожи, но тут сзади позвал Змей, не по прозвищу — по имени. На оклик обернулись и молодые люди, и работница прилавка. Окурок отдёрнул руку и с невозмутимым видом отошёл от навеса. Змей шёпотом назвал товарища идиотом, после чего разведчики засеменили в сторону речки, а работница провожала их взглядом, полным любопытства и недоумения. Отходя от прилавка, Окурок обернулся и крикнул:

— Красавица, а формы у тебя ничего такие, — и залихватски подмигнул.

Змей раздражённо вздохнул и опять схватился за ворот, нащупывая под одеждой овальный камень.

— Чего?! Они же любят комплименты.

— Не такие!

— Да забей, она что, жаловаться пойдёт? — хмыкнул Окурок и тут же воскликнул: «Ого, инжир! И груши! Дай одну возьму».

— Я сказал — нет, мы не будем обчищать торговые лавки! — повышенный голос Змея не перебил гул базара, фразы потерялись в гомоне продавцов и покупателей, слились с выкриками и смехом селян, но Окурок разобрал слова.

— Конечно нет, дружище! Зачем их обчищать? — пролепетал он. — Можно натаскать из каждой по яблочку, по кулёчку зерна, по колечку. Тогда никто не заметит.

Змей закатил глаза.

— И таскать по яблочку мы тоже не будем! Если нас поймают, тебе не понадобятся ни яблочки, ни колечки!

Окурок опустил голову, помрачнев. Змей перестал теребить амулет, поправил тунику, проверяя, не видна ли цепочка, на которой тот висел. Глушитель — так называл его Ларс. Внутри подвески в виде гладкого синего камня размером чуть меньше ладони находился прибор, что скрывал находящихся рядом с ним людей от башни, поэтому сослуживцы не могли отходить от Змея дальше, чем одна улица. Без амулета вольные люди не смогли бы даже приблизиться к общине.

— Скоро закат. Надо домой возвращаться, — беспокойно заговорил Белка, когда разведчики ушли с поляны. — Какой смысл без дела шататься по улицам? Я понимаю, что…

Змей поднял руку, жестом приказав юноше замолчать. Сначала он не поверил увиденному, но потом на лице расплылась улыбка. За палатками находился спуск к речке, на берегу шумела водяная мельница, а на противоположной стороне жались друг к другу длинные, как гусеницы, дома, возле стен которых стояли телеги с овощами и валялись огромные снопы сена. Склады.

Змей поставил ещё одну пометку на карте. Лазутчики так обрадовались выполненному заданию, что даже на несколько секунд расслабились.

Солнце висело над линией горизонта, едва её не касаясь, и разведчики, наконец, решили, что пора возвращаться в Дандзон. На обратном пути они шли по начерченной карте и не боялись наткнуться на хранителей порядка. Дикари быстро добрались до окраин, впереди уже виднелся пригорок, с которого они утром рассматривали селение, за ним — лес. Вокруг не было ни одного человека.

Вдруг Змею послышалось, что кто-то копошится на соседней улице, как будто перебегает от одного дома к другому.

— Стойте! — прошептал Белка и замер, уставившись на узкий проём между лачугами. — Там кто-то промелькнул, я не успел его рассмотреть. Люди так не двигаются.

Холодок пробежал по спине Змея. Окурок велел сослуживцам затаиться и ждать его, а сам пошёл проверять соседнюю улицу. Белка встал возле окна пустующей лачуги, готовый в случае опасности запрыгнуть внутрь, а Змей спрятался за невысоким деревом рядом с юношей.

— Я думаю, лучше бежать в лес, чем ждать, пока нас поджарят. Лес тут близко, — тихо сказал молодой лазутчик. Он даже в напряжённой ситуации не мог помолчать.

— А я думаю, нас прибьют, если сдвинемся с места. Они стреляют быстрее, чем…

Змей не успел договорить. Неожиданно глаза ослепила красная вспышка. Мужчине хватило быстроты реакции, чтобы упасть на землю. Дальше был взрыв. Обугленное дерево заскрипело и грохнулось вслед за разведчиком, чудом не придавив его. Раздался испуганный вскрик Белки. Откуда-то полетели камешки. Змей вскочил и бросился к соседнему дому, краем глаза заметив, как молодой сослуживец прыгает в окно.

Следом за первым выстрелом последовал второй, но крона поваленного дерева прикрыла Змея. В спину разведчика ударила взрывная волна и сбила его с ног. В глазах засверкали искры, с разбитого лба потекла струйка крови, однако мужчина этого не заметил. Приготовившись к следующему выстрелу, он обернулся, но сначала не увидел хранителя порядка. Тот стоял очень далеко. Фигура маячила через перекрёсток. Тогда, почувствовав надежду, укусив себя за запястье, сильно, чтобы боль прояснила рассудок, дикарь рванул за угол дома.

Амулет действовал отлично — потеряв из виду Змея, хранитель порядка не мог сообразить, где тот находится, и метался из стороны в сторону с нечеловеческой скоростью. Тем временем, дикарь забежал в ближайший переулок и через окно забрался в одну из лачуг.

Сердце стучало в горле и в ушах. За его грохотом Змей не слышал, рядом хранитель или нет. Хотя понимание, что бинтованный его обнаружил, не помогло бы. Змею уже не куда было бежать. Прижавшись к холодной стене, мужчина глубоко вдохнул и выдохнул, пытаясь успокоиться, однако всё внутри него клокотало: страх смерти, обида и злость из-за того, что их заметили под самый конец миссии.

Змей изо всех сил стиснул зубы, так, будто хотел их раскрошить, и в отчаянии ударился затылком о стену. В глазах опять вспыхнули искры. Снаружи послышался грохот выстрелов. На лазутчика накатил новый приступ страха, но не за себя, а за сослуживцев. Их обнаружили. Змей услышал издалека пронзительный крик и сразу узнал его — то был голос Белки. Потом закричал Окурок, он пытался что-то сказать Белке, но фраз Змей не разобрал. Лазутчик сполз по стене на пол, зарывшись пальцами в волосы. Боль острыми спицами вонзалась в виски, тело дрожало от напряжения. Следующую серию выстрелов Змей услышал словно сквозь толщу воды. А потом наступила тишина. Разведчик долго сидел на полу, не двигаясь, и ждал, когда к нему ворвётся хранитель порядка, но ничего не происходило.

Как же он ненавидел всё это! Ненавидел квину. Проклинал общину, вечно улыбающихся, как последние идиоты, селян. Терпеть не мог свою работу. Своего командира.

— Ненавижу, — прохрипел он и поднялся с пола.

Достал карту селения, посмотрел на неё и спрятал обратно. Подождав ещё некоторое время, Змей решился выйти из дома.

«Ну, здравствуй, смерть! Что-то ты опоздала ко мне. Я должен был умереть после первой встречи с бинтованным» — с такой мыслью он распахнул дверь. Вопреки ожиданиям, возле входа его никто не караулил. Змей быстро прошёл окраинный район и оказался за пределами общины, в лесу.

Чтобы он ещё раз согласился на подобную авантюру! К чёрту командира!

Лазутчик уже не видел, как на улице, по которой шёл с товарищами, собралась толпа бинтованных, как они прятали трупы Окурка и Белки, чтобы ни один селянин не увидел изуродованных бездыханных тел.

***

Перед празднованием сошествия квину общественный огород разрывался от гвалта десятков, нет, сотен голосов. В полдень, как только рабочий день у большинства селян закончился, перезвон металлических пластин позвал всех собирать урожай. Вечерело, горизонт окрасился в розовые и желтоватые тона, но жители общины не думали прекращать работы. Люди старались собрать последний урожай до захода солнца, чтобы всю следующую неделю отдыхать и развлекаться. Одни трудились в поле. Среди золотого озера спелой пшеницы то и дело сверкали белые вспышки — это в солнечном свете сияли серпы. Другие же, успевая только пот со лба смахивать, собирали в мешки груши и яблоки. А чуть поодаль от сада, по узенькой пыльной дорожке мужики толкали телеги с дынями и кукурузой.

Ричард собирал тыкву с соседями по улице. Сейчас у группы был короткий отдых, поэтому он сидел на бочке, подперев руками подбородок. Девчонки рядом время зря не теряли — развалившись на траве, нанизывали на нитки бусины, чтобы завтра украсить ими шею.

По правилам жителям общины нельзя было наряжаться, однако так повелось, что раз в году, во время праздника, люди снимали одинаковые туники, вместо них надевали красивые наряды, а на головы закрепляли ореолы в виде корон.

Ричард смотрел на поле и на зеленеющие вдалеке холмы. Вспоминал, как в детстве веселился здесь вместе с Яндой. Девочка часто таскала его к границе леса, и они вместе прислушивались к звукам, доносящимся из тёмной чащи, нюхали непривычные запахи. Оттуда несло хвоей, плесенью, набухшей, почерневшей от влаги древесиной. Потом Янда придумывала сказки о дикарях, живущих в этом лесу, и говорила, что хочет хотя бы одним глазком на них поглядеть. Ещё она обожала бегать по полю. Девочка неслась впереди, босая, весёлая, и вдруг растягивалась на земле, среди колосьев. Ричард ложился рядом с ней. Она брала в рот соломинку, после чего долго лежала, не шевелясь, спрашивала: «Слышишь?» Ричард ничего не слышал, кроме ветра и её дыхания, но отвечал «да», чтобы не расстраивать подругу.

«Интересно, как чувствует себя человек, у которого нет ни Янды, ни Мэттью…»

Вдруг послышался глухой удар.

— Ах ты, пустая голова! Смотри, куда идёшь, не слепой ведь!

Ричард поднял голову и увидел женщину в возрасте, рядом с ней — парнишку, а между ними — опрокинутое корыто и рассыпавшееся по земле зерно.

— Я-то вижу, куда иду! Это вы на меня налетели.

— Да как ты… Пререкаешься, значит. Быстро всё собрал!

Тут к спорящим подбежал духовный мастер, до этого прогуливающийся неподалёку.

— Вижу, у вас враждебный настрой. Что-то случилось?

— Очень даже случилось! — женщина крикнула на духовного мастера, но тут же опустила голову.

— Ничего страшного. Вижу, вы напряжены, — говорил мастер, обращаясь к ней, — у вашей души блок, поэтому вы злитесь. Нельзя так. Подумайте о чём-нибудь хорошем.

— Извините, я виновата, — стыдливо произнесла женщина, не поднимая головы. — Мои слова ужасны. Я не хотела оскорбить молодого человека. Такого больше не повторится.

Духовный мастер покачал головой, а женщина вместе с пареньком собрала зерно, после чего, пожелав друг другу хорошего вечера, все трое разошлись.

Ричард долго смотрел на место, где недавно лежало опрокинутое корыто, и думал, что у его души, наверное, тоже какой-нибудь блок. Последнее время в голове постоянно мельтешили мысли, и все они были пропитаны тоской. Он что-то делал, с кем-то говорил, куда-то смотрел, как обычно, но душу грызла тревога. Ричард не понимал, почему так происходит. 

Вдалеке золотился простор, а вокруг бочки, на которой сидел наставник, еле заметно колыхались голубые цветки вероники, маленькие, простенькие, но в своей простоте удивительно красивые. Сзади шумел сад, над головой — листва орешника. Со лба на плечи туда-сюда перескакивали солнечные зайчики — это листья пропускали кусочки вечернего света. В глубине сада развели костёр, запахло жаренными овощами. Лучи солнца тускнели, но, несмотря на подбирающуюся прохладу, всё ещё грели. Закатное небо окрашивалось алым цветом, который плавно переходил в фиолетовый, и на землю медленно опускался красноватый полумрак.

Вдруг послышалось пение. Толпа селян, возвращаясь с поля, затягивала песню во славу заходящему солнцу. Молитва то лилась спокойно, то взлетала вверх звонкими трелями, сначала как-то нестройно, неуверенно, а потом набирая силу. Поющие показались на горизонте, в подёрнутой пылью дали, и направились к выходу из общественного огорода.

Там, где только что прошла толпа, показалась белокурая макушка мальчишки. Мальчик приблизился к Ричарду, и тот узнал в нём Джона, которого, как и Мэттью, назначили работником башни. Джон бежал вприпрыжку, размахивая руками и что-то крича, но не Ричарду, а другому человеку в саду.

Наставником овладело одно неожиданное ощущение. То ли вечерний пейзаж подействовал, или всеобщий беспечный дух, а может быть в нём шевельнулось светлое чувство, что зародилось сегодня утром по пути в лекторий. Одно можно было сказать точно: Ричарду стало намного легче.

В голову пришла мысль: «Зачем переживать, если ничего нельзя изменить?» Никто не виноват, нет ни в чём его ошибки. Если и есть, то лишь в том, что переживал и пытался что-то доказать Мэттью. Он забыл простую истину: всё, что происходит в жизни — к лучшему. Главное, развлекаться и не думать ни о чём сложном. Ричард вдохнул полной грудью, и глаза его заблестели. Впервые за три дня он почувствовал спокойствие.

Наставник решил, что завтра поговорит с Мэттью, поговорит искренне. Тогда всё будет хорошо. Правильно ведь духовные мастера учили: проблемы только в голове у человека.

— Привет! Твои ученики в башню идут? — внезапно спросил знакомый из соседнего дома, появившийся будто ниоткуда. Ричард даже вздрогнул.

— Да, двое.

— Ты грустишь? Или волнуешься? — неуверенно поинтересовался сосед.

— Я рад за них. Ты сам-то как? — в сознании Ричарда опять возникло перекошенное от обиды лицо Мэттью, и он поспешил сменить тему диалога.

— Всё замечательно. Только думаю о завтрашнем дне. Немного переживаю из-за скорой выдачи талонов.

— А что так? Что-то хочешь приобрести?

— У меня всё есть. Но талон для меня многое значит. Он показывает, хороший я человек или нет.

Жителям общины на год выдавался документ, позволяющий приобрести определённое количество товаров в месяц. Хорошие люди, что не отлынивали от работы и не совершали проступков, получали бесконечные талоны и с помощью них потом покупали всё, что захотят, в неограниченных количествах. Также, в отличие от других селян, они могли приобрести вещи, которые были в дефиците. Почти каждый житель общины стремился получить этот документ, чтобы считать себя хорошим.

Ричард начал обсуждать с соседом, как хорошо было бы, если бы надобность в талонах отпала. Они проболтали время отдыха, а потом, не переставая разговаривать, пошли вместе собирать остатки урожая. После Ричард отправился на рынок, чтобы купить ученикам подарки. Ему пятый год подряд выдавали бесконечный талон, поэтому он мог в честь праздника побаловать ребят.