Вечер пятницы забивает станцию метро уставшими горожанами. Мелькают цветные юбки, строгие кожаные кейсы и кроссовки со шнурками самых разных цветов. Где-то проскакивают задорные жёлтые рыбаксы, а Харумаса трёт глаза, но больше их не видит. Нет, точно показалось.

Прислонившись к стене, он ждёт Белль и украдкой поглядывает на экран телефона. Она немного задерживается, но это нестрашно. Если бы передумала — написала бы и предупредила заранее. Харумаса не нервничает, нет, но всё же отбивает носком кроссовка ритм по полу и в очередной раз проверяет экран телефона.

Десять минут.

Пятнадцать.

Через полчаса он прячет телефон в карман и идёт к видеопрокату.

Что ж, как и ожидалось, его прошлая ночь выдалась бессонной, но зато в перерывах между набегами в ванную комнату он немного прибрался, приготовил чистое полотенце для Белль и поменял постельное бельё для неё же. А себе раздобыл пару подушек: он на полу в обнимку с Люцифером поспит, нормально. Доводилось и в каверне как-то спать, забившись между листами ржавого железа и зажав коленями лук. И ничего! Всего-то пневмонией отделался, подумаешь, и сжёг слизистую носоглотки эфирной пылью настолько, что полторы недели питался парентерально — ну, подумаешь.

Днём он урвал полчаса сна во время обеденного перерыва, позже, сославшись на магнитные бури, скачущее давление и Венеру в Скорпионе, под прицельным взглядом Янаги сбежал на час раньше. Этот час он потратил на поход в супермаркет: закупился газировкой и закусками для Белль, себе взял овсянку, пару бутылок воды и тыквенный сок. Немного подумав, докинул в корзину кошачьего лакомства.

Ничто как будто бы не предвещало беды.

Или нет.

Потому что с момента последней вылазки «Секции 6» в каверну прошло больше суток, а Персефона по-прежнему молчала: повышенной эфирной активности не было зафиксировано, как и особо опасных эфириалов, — она как будто бы застыла во времени и вновь сделалась пустой и безжизненной. И с лёгкой руки руководства дело было благополучно передано в Собез. «Секции 6» в этой каверне больше делать было нечего, но какое-то гнетущее ощущение не отпускало никого. Командир Мияби ходила из угла в угол, сжимала пальцы, как если бы пыталась схватиться за рукоять меча, и отвечала на вопросы невпопад. Зам. командира Янаги обложилась бобовыми булочками и чашками с кофе, скрылась за кипой бумаг и за истёкший день не издала ни звука. И даже Сокаку шелестела страницами книги сказок тише обычного.

Они что-то упускали.

Какую-то зацепку, которая помогла бы распутать это дело. Что-то важное, лежащее на поверхности.

Харумаса пообещал себе самолично разведать обстановку ещё раз, тайно и от Собеза, и от руководства. Стальной стол для вивисекции до сих пор стоял перед глазами.

А в лечебнице, где он находился мальчишкой, он как-то видел похожий.

Неприятно передёрнув плечами, Харумаса ускоряется. Он проходит мимо «141», и в этот момент его настигает стойкое ощущение чужого пронизывающего взгляда. Враждебного. Ощупывающего с ног до головы и словно бы выискивающего слабые места. Харумаса замедляет шаг и плавно, не поворачивая головы, взглядом изучает окрестности. Вот стайка щебечущих школьниц у кофейни, вот мамочка с коляской, громко отчитывающая мужа по телефону, и несколько уличных кошек, вытянувших лапы на нагретых трубах. Нет. Никого подозрительного. Никто на него даже не смотрит.

Харумаса устало трёт лицо ладонью и выдыхает. Ему бы выспаться по-человечески.

До видеопроката остаются считаные метры.

Он бегло заглядывается на витрину, в отражении стекла проверяет, сносно ли лежат его волосы, и стучит в дверь.

— Привет, милашка! — Дверь открывается в тот момент, когда Харумаса локтем прижимается к стене и придаёт себе независимый и немного загадочный вид. Он перед зеркалом репетировал, если что; должно выглядеть впечатляюще.

Но улыбка застывает на губах приклеенным. Потому что в ответ на него немного обескураженно взирает… Вайз.

Харумаса моргает. А Вайз окидывает его оценивающим взглядом и вдруг хмыкает.

— Привет, ты тоже неплохо выглядишь. — И добавляет с какой-то странной интонацией, трактовать которую можно как угодно: — На свидание собрался?

— А. М-м. — Что-то не так. Внутренним чутьём, инстинктом он понимает, что стоит вести себя несколько сдержаннее. И Харумаса опускает руку и выпрямляется. — А что, похоже?

— Если ты к Белль, то, увы, она уже уходит. — Взгляд Вайза становится более цепким.

— Ну… да?

— И ты знаешь об этом, но всё равно пришёл? Или ты ко мне по делу?

— Вайз, кто там? — доносится со второго этажа запыхавшийся голос Белль. Что-то грохочет, бьётся о пол, а она взвизгивает и тут же принимается тихо ворчать себе под нос.

А Харумаса удерживает выражение лица нейтральным, он правда старается, но нежная улыбка предательски тянет за уголки губ. Выдаёт его с концами, ой-ей.

Взгляд Вайза меняется. У него такие же глаза, как у Белль, и вместе с тем совсем другие. Порой, вот как сейчас, они становятся на удивление непроницаемыми. Неприятными. Как мутное стекло, расцарапанное и затёртое, такое, что не пропустит ни одного луча света. И сейчас за этим стеклом таится что-то неясное, что-то, причина чему — Харумаса.

— Да так, посетитель, — наконец коротко отзывается Вайз и решительно вытесняет Харумасу на улицу. Закрывает за собой дверь.

Так.

Ну, допустим.

— Как здоровье? — вдруг благожелательно спрашивает Вайз, и Харумаса окончательно теряется.

— Лучше всех.

— А на работе?

— Без пяти минут сотрудник месяца.

Вайз скрещивает руки на груди, а Харумаса упирается ладонями в бока. Они буравят друг друга взглядами — и это до странного похоже на игру в мяч. Быстрые броски короткими фразами, а Харумаса весьма неплох в этой игре, поверьте. Он преуспел в ней, когда ещё мальчишкой общался с медсёстрами за спиной мастера: пытался тайно вызнать, когда же выздоровеет и его выпишут.

Сейчас Вайз делал то же самое.

Аккуратно прощупывал его.

— Вы встречаетесь?

Ох. Ну, или не аккуратно.

— М-м, смотря что ты под этим подразумеваешь. — Уловка звучит как ложь. Ложь самому себе. И горчит на языке, будто бы послевкусие вчерашнего мороженого, которым угощала Белль.

— Белль в последнее время… — Вайз трёт ладонью лоб, ерошит волосы и в целом выглядит так, словно желал бы оказаться где угодно, но не здесь. — Она только о тебе и говорит.

— Хочешь, чтобы я перестал с ней общаться? — недобро щурит глаза Харумаса.

— Хочу, чтобы ты разобрался в себе и перестал её мучить. — Вайз вскидывается и выдерживает его взгляд. Напирает сам. — Она тебе нравится?

— Вайз, Вайз, ну что ты начинаешь, нормально же общались! — с показательной благожелательностью разводит Харумаса руками. — Мне многое нравится: Белль, порт Элпис, чесать живот моему коту и мороженое со вкусом неизбежно грядущей кончины. Так стоит ли обращать внимание…

— Интересно, что моя сестра первая в списке.

— Упс? — Харумаса стучит указательным пальцем себе по подбородку и тут же, резко опустив руку, делает шаг вперёд. Хмурится. — А чего хочешь ты, Вайз? Привязать её к себе и не отпускать? Прекрати ребячиться.

— Я хочу, чтобы Белль перестала грустить! — впервые повышает он голос. И, спохватившись, быстро оглядывается на дверь видеопроката. Возвращает Харумасе непреклонный, полный какой-то уже давней, затёртой временем, горечи взгляд. — Ты отправился в каверну — и три дня от тебя не было ни одного сообщения. Ни одной весточки, здоров ли ты, жив ли, в конце концов. А потом ты появляешься как ни в чём не бывало — и что дальше? Эти три дня Белль места себе не находила, она даже почти не спала, благо Сокаку с ней списывалась.

— Эти три дня я провёл в каверне. — Собственный голос звучит жёстче и агрессивнее, чем следовало бы. — Работа у меня такая, Вайз.

— И что, ни одной минуты свободной не было? У тебя?

Было. Да, было. И что? Он препарировал телефон взглядом, расположение каждой царапины и потёртости корпуса уже наизусть выучил, но заставлял себя отложить его в сторону — и так каждый раз. Потому что у него есть чувство собственного достоинства. «Привет, меня всё ещё не вынесли вперёд ногами, а у тебя как дела?» — такие сообщения он должен был отправлять? Это жалко и унизительно. Достаточно, что он перед доктором регулярно отчитывается: как ест, как спит, даже как, блядь, в туалет ходит. А Белль и так уже дважды видела его далеко не в лучшем состоянии — и ему немного стыдно, ладно? Он хочет выглядеть в её глазах лучше, он правда старается. Но от слов Вайза что-то неприятно царапает внутри.

Харумаса набирает воздуха в грудь, но ответить не успевает.

За дверью слышится частый топот: это Белль вот-вот выскочит на улицу.

— Разберись, чего ты хочешь, и не морочь ей голову, — угрюмо бросает Вайз напоследок и отходит в сторону.

Дверь распахивается, и на полной скорости Белль выкатывается на улицу, кубарем влетает Харумасе в руки.

— Поймал! — смеётся он, а Вайз на отдалении темнеет лицом.

Белль с удивлением округляет глаза. Ух ты, она накрасила ресницы синим! А на губах у неё прозрачный блеск с блёстками. В груди теплеет оттого, что это всё — для него.

Кажется, со своим десертом на сегодня Харумаса уже определился.

— О, Харумаса, ты здесь, а я думала… — Она отскакивает от него и поправляет сползшую лямку рюкзака. Оборачивается к брату и часто, будто бы в оправдание, тараторит: — Эм, Вайз, он проводит меня к Николь, у него дело к «Хитрым зайцам», а нам… просто оказалось по пути.

К «Хитрым зайцам». «Просто по пути». Ясно. Тепло в груди мертвеет камнем, и Харумаса сжимает губами неприятную улыбку. Но Белль толкает его локтем в бок, и он послушно кивает.

— Да, верно. Та девушка — Энби, кажется? — в общем, мы с ней договорились обменяться… м-м, рецензиями на фильмы ужасов.

— Передавайте привет Николь и ребятам, — засовывает руки в карманы Вайз.

Его глаза вновь делаются непроницаемыми, а сам он прощается коротким кивком и возвращается в видеопрокат.

— И давно у тебя секреты от брата? — Уже у станции метро Харумаса подхватывает Белль под локоть и притягивает к себе. Отбирает у неё рюкзак и забрасывает себе на плечо. Голубой с кошачьими ушками — ему точно пойдёт!

— Думаю, так будет лучше, — хмурится Белль и качает головой. — Извини. И спасибо, что подыграл. Ну что, пойдём?

***

Харумаса распахивает дверь и театрально кланяется, пропускает Белль первой.

— Прошу в мою скромную обитель!

«Обитель» и правда не отличается роскошью. Маленькая однокомнатная квартира со светлыми стенами и полным отсутствием картин и украшений. Нет ни дивана, ни груды тканых мягких кресел, в которые можно упасть и не вставать — Харумаса давно обещает себе купить такие, но всё как-то не складывается. Есть только кровать, шкаф, пара тумбочек и простой стол с кипой неразобранных бумаг, которые он уволок с работы, потому что там его стол загромождён настолько, что уже не может уместить их все. А ещё рабочий ноутбук, телевизор с кассетным проигрывателем и вполне себе приличный патефон «Гермес», которым Харумаса в последний раз пользовался… примерно никогда. Кухня оборудована современно, но кто бы проводил в ней время, ага. Крошечный коридор. Совмещённый санузел. Да, в общем-то, и всё.

Он никого к себе не водит, а ему одному с котом и этого вполне достаточно. К тому же расширяться это что-то из разряда недосягаемого: львиная часть дохода уходит на препараты и обследования, солидный процент остатка отчисляется лечебнице и детям, страдающим тем же недугом, что и он сам. Харумаса не жалуется. Он доволен тем, как обустроил свою жизнь.

И сильнее всего доволен тем, что до сих пор жив.

— У тебя здесь уютно, — оглядывается Белль.

Она лукавит, конечно, но Харумаса позволяет ей эту маленькую ложь. А Белль сменяет кроссовки на мягкие тапочки и проходит в комнату, тут же расцветает, завидев Люцифера.

— О, привет, дружочек, давай знакомиться?

Она садится на корточки и тянет ладонь, но, почувствовав незнакомку, кот тотчас же пушит чёрный хвост, забивается под кровать и недоверчиво взирает жёлтыми глазищами.

— Он похож на тебя, — с улыбкой оборачивается Белль.

— Такой же красавчик? — А Харумаса сбрасывает с плеч куртку, вешает на крючок и тоже заглядывает в спальню. Он сгружает рюкзак на кровать и проходит к окну, раздвигает шторы. Впускает в комнату золото заката и сам же от него довольно жмурится.

— Не подпускает к себе.

— Ой ли? — со смешком пожимает плечами Харумаса. — Уверен, вы поладите.

— С одним своенравным котом я уже поладила, — с хитрецой щурится Белль, и Харумаса на мгновение теряется.

— О?..

— Я говорю про Кляксу!

— Эй, ты обязана познакомить нас. А то только обещаешь и обещаешь, может, этого Кляксы и не существует вовсе, а? — Харумаса ворчит не всерьёз. Он уже у шкафа, распахивает его и в задумчивости скребёт ногтями затылок. — М-м, тебе пижаму с ти-рексом или с сосисочным королём?

— Что, прости? — Раздаётся скрип матраса, шуршит застёжка-«молния» рюкзака — и тотчас же смолкает.

— А что? — Харумаса вынимает комплект, ногой закрывает дверцу и разворачивается. Чтобы тут же скомкать одежду и метким баскетбольным броском отправить к Белль. — Каждый имеет право на пижаму с сосисочным королём!

— Справедливо. — Она ловит вещи и сосредоточенно рассматривает принт. Её нос забавно морщится, ресницы трепещут, и видно, с каким трудом она удерживает себя от того, чтобы не рассмеяться. А Харумаса спиной приваливается к шкафу, любуется ею и невпопад пытается вспомнить, куда он сунул упаковку антиаритмических. — Сосисочный король, значит. Чего ещё я о тебе не знаю?

— Ну что ты! — притворно обижается Харумаса и хватается за сердце. — Я как открытая книга!

— На латыни. — Белль фыркает, забирает пижаму и уходит в ванную комнату переодеваться.

— Вообще-то латынь — мёртвый язык! — кричит ей в спину Харумаса и сам же хохочет над собственной шуткой.

— Разве не ты вчера хвастался местом на кладбище? — Белль выразительно щёлкает замком.

Подловила.

Ну вот, научил и её плохому.

Всё ещё тихо посмеиваясь, он включает телевизор и видеоплеер, пытается вытащить из-под кровати Люцифера, но получает удар лапой по пальцам и грозный предупреждающий мяв. Ну и ладно. Ну и пожалуйста. Не очень-то и хотелось.

У него в планах немного пообниматься кое с кем другим, не менее тёплым и приятным. Так-то, вредный котяра, потеснись!

Белль возвращается быстро, неловко заглядывает в комнату. Пижама ей явно велика, ткань открывает шею, ложбинку между ключиц и собирается в складки у талии, и у Харумасы как-то внезапно пересыхает во рту. А сердце сбоит и частит, так что в висках отдаётся гулом — словно бы от электричества. Кажется, атенолол он переложил в аптечку в ванной комнате, надо бы улизнуть и принять. Унять этот заходящийся ритм, унять самого себя, и — боже. Он атеист, его диагноз отсекает веру во всё божественное на отлёте, но всё ещё — боже.

Харумаса медленно моргает и поднимает взгляд, и его тотчас же отрезвляет странное выражение лица Белль.

— Там зеркало… — трёт ладонью запястье Белль, и в её глазах — что-то от тех остроугольных осколков, оставшихся в раме.

Точно. Он забыл предупредить. Где-то около месяца назад ему показалось спросонья, что правый глаз… в общем, он разбил зеркало и не успел заменить, ну, бывает, не первое зеркало и не последнее. Никакой трагедии. А порез на руке хорошо скрывался под перчаткой, разве что стрелять из лука было не очень удобно.

— Не обращай внимания, иногда я хожу во сне. — Он придаёт голосу беспечности и, желая перевести тему, падает на кровать, пальцем заинтересованно тычет в рюкзак. — Ну, что у нас по плану?

— У меня для тебя кое-что есть, — вдруг тихо говорит Белль и проходит к окну.

Она садится на подоконник и свешивает ноги. Штанины длинные, собираются в плотные складки у лодыжек, и Харумаса цокает языком и пересаживается ближе, напротив неё, и подворачивает их. Минутный порыв, он ничего не может сделать с собой — и гладит кончиками пальцев выступающие косточки.

Поднимает взгляд и наталкивается на ответный — её. Белль под его руками замирает.

Он тоже не двигается с места.

На какое-то время воцаряется тишина, и только Люцифер сопит под кроватью, возится и пытается разместить упитанные бока поудобнее.

— Я не во всём врала Вайзу. — Белль морщится, и Харумаса мимолётно испытывает что-то похожее на зависть: вот бы он мог быть с кем-то так же близок, как Белль с Вайзом. — Я действительно должна была увидеться с Николь. Забрать у неё пару кассет и привезти кое-что по мелочи. — Она запинается, хмурит брови и сжимает пальцами край подоконника. Харумаса терпеливо ждёт; кончиками пальцев он продолжает мягко массировать её лодыжки, гладит атлас кожи и немного, совсем чуть-чуть, благоговеет. — Но я наняла «Хитрых зайцев» втайне от Вайза и отправила их в Персефону, — наконец выпаливает она, и Харумаса каменеет. — Нет-нет, они не шпионили за вами, ничего такого! Всего лишь прошлись по маршруту, по которому проходил ты. Ну, тогда. Я попросила их найти одну вещь. Ну, и вот.

Она отпускает подоконник и вынимает из кармана свёрнутую в рулон жёлтую налобную повязку. Чистую, выглаженную.

И это… Вау. Харумаса ошеломлён настолько, что не шевелится и не тянет руку забрать повязку. Никто не делал для него ничего подобного. Он и сам ради себя не стал бы так рисковать. И отдалённая, немного ревнивая мысль: Белль знакома с Николь давно, а вот он встретил её совсем недавно. И времени у них остаётся явно меньше, чем у неё с Николь. Нечестно. Это всё так ужасающе нечестно!

Но становится понятным, почему на вечерней прогулке она захотела заглянуть в кофейню. Ночью, вместо положенного сна, Белль водила агентов по каверне и совместными усилиями искала его потерю. В сжиженной гелеобразной Персефоне, способной детонировать непредсказуемо и с ещё менее предсказуемыми последствиями. Это очень опасно.

— Это очень опасно, — повторяет он вслух.

— Билли обновил фильтры, а Николь раздобыла эфирные респираторы, — качает ногой Белль, и он неохотно убирает руки. — Дольше получаса в каверне не находился никто.

— Спасибо. — Харумаса потерян и до сих пор не знает, что сказать.

Вот уж действительно — подловила.

Он встаёт и склоняется к ней, ладонями устраивается на подоконнике по обе стороны от неё. А Белль сама подаётся к нему и завязывает повязку, больно цепляет волосы пальцами, но Харумаса совсем не против. Она тянет за концы, тянет самого Харумасу вперёд, к ней, и трётся кончиком носа о его.

Он закрывает глаза и целует её.