По идее, Ким должен злиться: его, фактически, обвели вокруг пальца и вместо девушки подсунули, пусть и невероятно красивого, но всё же парня. Но только от его соблазнительного танца невозможно оторваться. Грация, пластика и чувство ритма танцора будоражат сознание, лишают воли и заставляют погружаться в пучину собственных грёз всё сильнее, даже если из неё уже не будет выхода, даже если там будет ждать верная смерть. И Хонджун смотрит, и попадает в капкан чужих пронзительных синих глаз, которые сможет забыть ещё не скоро.

Но вот музыка заканчивается, и в помещении становится тихо. Лишь тяжёлое дыхание “Джозефины” доносится до чувствительного слуха Хонджуна: за эти пять минут выступления тот стал каким-то слишком восприимчивым и напряжённым, словно оголённый нерв.

Отдышавшись, танцор кланяется и, неспешно спустившись со сцены, присаживается на край дивана рядом с Кимом.

— Мне не говорили, что ты парень… — вполголоса произносит Хонджун спустя мгновенье, всё ещё не пришедший в себя от шока.

— И не должны были, — как ни в чём не бывало «Джозефина» лукаво улыбается уголком губ. — В этом и фишка, сечёшь? Можешь считать это грамотно выстроенным маркетинговым ходом.

Хонджун усмехается и, наконец, поворачивает голову в сторону собеседника, их взгляды пересекаются.

— Как звать-то тебя? — в голосе звучит едкая насмешка.

— Для тебя я — Джозефина, — резко отрезает танцор.

— Тогда я для тебя — «Мой господин», — Хонджун принимает правила игры и ловит себя на мысли, что эта словесная перепалка ему начинает нравиться.

— Сонхва. Пак Сонхва, — наконец-то представляется «Джозефина» и закидывает в рот ягоду черешни, что взял со стола с закусками.

— Так и знал, что это сработает: такие как ты никогда не назовут кого-либо господином.

Сонхва лишь молча цокает языком и закатывает глаза, а Ким мысленно ставит себе 1:0 в свою пользу.

— Давно танцуешь? — проявляет неожиданный интерес к чужой персоне Хонджун, наблюдая за тем, как танцор аккуратно достаёт изо рта косточку и кладёт её на край тарелки.

— Так — вторую неделю, — сухо отвечает Сонхва, не удостаивая гостя и взглядом.

— А раньше танцевал? — на этих словах Хонджун вспоминает про свой коньяк, к которому за время шоу так и не притронулся, — настолько был сосредоточен на выступлении. Он делает небольшой глоток ядрёной жидкости, чувствуя, как она приятно разливается по горлу, согревая и раскрепощая.

— Ну танцевал… Хип-хоп, — нехотя делится Сонхва. — Меня заметили и предложили поработать. Бабки хорошие, я и согласился.

Хонджун понимающе кивает и произносит:

— Но это же не то, чем ты хочешь заниматься по жизни. Я прав?

Сонхва словно током ударяет. Этот напыщенный индюк в дорогом костюме читает его как открытую книгу, и это невыносимо раздражает. Выскочка. Танцор хмурится, резко поворачивается в сторону гостя и хмыкает, горделиво задирая нос.

— Какая разница, если платят много? Что вы вообще смыслите в жизни, — он делает паузу, сжимает руки в кулаки и язвительно процеживает сквозь зубы, — господин… мажор?

— Господин мажор, значит? — протягивает Хонджун, прожигаемый полным презрения взглядом. — Танец на высоте, а вот манеры…

Сонхва ничего не отвечает и, потянувшись через стол с грацией пантеры, спешно хватает из тарелки канапе и запихивает себе в рот.

— Ты первый, кто открыто говорит мне нечто подобное… Почём нынче бессмертие продают? — с насмешкой интересуется Ким у голодного танцора, но в ответ получает лишь тихое чавканье. — Сколько тебе лет? Не думаю, что ты намного младше меня.

— Ну, двадцать пять. И?..

— Я так и думал.... Мне — тридцать два, — и снова повисает тишина. Хонджун задумывается и прислушивается к себе. Он не знает, что чувствует сейчас, однако точно может сказать, что всё происходящее для него крайне непривычно: он привык, что его боятся, что перед ним лебезят или врут, лишь бы получить желаемое или предстать перед ним в лучшем свете. Но этот мальчишка не такой: он открыто дерзит и не пытается казаться лучше. Он такой, какой есть и эта его искренность, несомненно, подкупает. 

— Послушай, — наконец, подаёт голос Хонджун. — Твой образ довольно… — на секунду замолкает, пытаясь подобрать подходящее слово. — …экстравагантный. Не боишься, что к тебе приставать начнут? От “мажоров”, знаешь ли, можно многое ожидать.

— Не боюсь, — Сонхва пожимает плечами. — У меня чёрный пояс по каратэ.

— А у них — миллионы долларов и связи, в том числе, в правительстве и полиции. Захотят — как муху раздавят и глазом не моргнут, — парирует Хонджун и смотрит на него несколько по-наставнически или даже по-отечески.

— Ты чё, запугать решил, что ли? — Сонхва, наконец, отрывается от еды и поднимает недовольный взгляд на гостя.

— Скорее, предостеречь, — поправляет его Ким, а через секунду добавляет. — Какой же ты ещё зелёный…

Для гордого танцора это становится последней каплей. Он резко меняется в лице, на заострённых скулах играют желваки, кадык нервно дергается:

— А хули ты мне указываешь?! — он поднимается со своего места и выплёвывает прямо в глаза Хонджуну. — Сам решу, как жить. Не нравится, что я в бабьих шмотках пляшу и ярко крашусь — пиздуй. Только не лезь не в своё дело! Папаша хуев… 

Закончив свою гневную тираду, он разворачивается и направляется к выходу, но Ким не даёт ему уйти, хватает за запястье и одним резким движением прижимает к стене, разворачивая лицом к себе.

— Куда собрался? Время ещё не вышло, — он говорит тихо, но с насмешкой, потому что понимает, что Сонхва вряд ли станет поднимать лишний шум, что даёт преимущество: если владелец клуба узнает, что с крючка соскочила такая крупная рыба и потребовала возврат денег за шоу, это сильно ударит как по репутации заведения, так и по его собственной, а значит, на его танец будет меньше спрос. 

— Не обеднеешь! — выпаливает Сонхва, пытаясь вырваться из чужой крепкой хватки, однако, на удивление, это оказывается не так-то уж и просто: несмотря на то, что гость не выглядит, как качок, в его руках много силы. — Отпусти, пидор! 

— Я тебе настолько противен? — нарочито удрученно спрашивает Хонджун и прижимает руки к стене ещё сильнее.

— Не лучше толстосумов! И вообще: увижу у себя хоть один синяк, и ты труп! — в ход идут угрозы, но это никак не трогает Хонджуна: он спокоен, хоть грудь вздымается от тяжёлого дыхания, а на лбу проступают капельки пота. Не ожидал он такой прыти от хрупкого, на первый взгляд, танцора.

— Боишься за своё прекрасное тело?

— Не хочу бабки на тонак тратить, — Пак делает очередную попытку вырваться, однако она тоже заканчивается провалом.

— Можешь хамить мне сколь угодно, но вот угрожать не смей…— тихо шипит Хонджун, наклоняясь ближе и опаляя чужое ухо своим горячим дыханием. 

Сонхва в его руках нервно дёргается, почуяв опасность, его голос начинает немного дрожать.

— Т-ты! Да с-сейчас въебу тебе, и…