Примечание
Бруфа - нечто вроде пальто с короткими широкими рукавами.
Наковальня - прозвище нарукавного знака различия веркера - горизонтальный меч над опрокинутым вершиной вниз треугольником.
Вилы - прозвище нарукавного знака различия аредера - два горизонтальных меча.
Улетят в нумера Лойи - заснут. Считается, что богиня Мудрости и Учения заведует также снами.
На полночь - на север.
Милосердная Матушка - Матисса, старшая богиня, создавшая людей, птиц и животных.
Таверна была нескладная, грязноватая. Кнуд взялся за дело прилежно, благодаря и Деву, и Матушку чуть не каждый час. Хозяин, коему давно на всё плевать было, только хмыкнул. За месяц - другой преобразилось заведение. Вычистил Кнуд лавки, стены да столы от вьевшейся грязи, сковородки да котлы - от копоти. Смотрел на это старание Зиф Вильсен, смотрел, да однажды зовёт подручного в свою каморку за кухарней.
- Зря надрываешься. - говорит. - У меня народец проезжий встаёт на постой, не привередливый. Им бы кружечку винца да уехать с утреца. Не каждый и ужин спросит. А ужин он подороже постоя будет. Вот на что опилок закупать, коль ты намерен их менять каждодневно? Я тоже, как ты, по младости-то был. - бурчал Зиф, кривя полный коричневых зубов рот. - Вот ща отец помрёт, наведу блеску. Навёл! Чуть в канаве не очутился с этой сволочью проезжей-разъезжей! Ты не думай, денежка-то тут водится. Только ловить ту рыбоньку на иной крючок надобно.
- Научи, дядька Зиф! - вырвалось тогда у Кнуда. Уж больно богачества хотелось, да погулять после семи годов неволи.
Ну, Зиф и показал. И ходы, скрытые в двойных стенах наверху, и окошечки тайные над изголовьем в паре нумеров. Поведал каких гостей в те нумера селить, как одинокого от семейного по виду определить. Семейного искать станут, а одиночка пропал и вся недолга!
- Со служивыми не вяжись. - поучал старый разбойник. - Они могут по казёным делам скакать. Не доберутся, ихнии сомечники весь трахт перетряхнут. С бабами тоже не вяжись - оне живучие, страсть. Мужеску полу, неухоженый, но шаллет и платье справное - от сие наш самый дорогой гостенёк! Ежели ещё субтильный али хворый - самая масть!
Кнуд внёс поправки в дело, мешая крепким, но "в масть", гостям свои "пывлиньи хвосты". Набил руку, чтобы горькое со сладким не смешивать. Сам пробовал, нашёл несколько рецептов получше, похмельнее. Зиф нарадоваться не мог. А свиньи зифовы - тем более. Остатки, что и хрюшки не сжевали, тихонечко скидывались в море - там того добра - валом.
Свёл Вильсен подручного и с одним небрезгливым портняжкой, что перелицовывал наряды любо-дорого. Портной же принимал остальное, что годилось на продажу.
- Круговорот сущего в естественном! - говаривал ремесленник, перебирая очередной хабар. - Пошил, скажем, сударь штаны. Поносил, да оные ему уж ни к чему. Так что добру пропадать? Мы их другому сударику со всем почтением продадим. А там, глядишь, и третьему. Вот и крутится сущее в круговороте естественного жития, нам серебрушку принося, покой, удоволение и благотворение. За энто - три гроша, ветхое!
Торговаться с ним приходилось по часу, а то и по два.
Вот на портном они и погорели через несколько лет. Придушили откидной досочкой одного негоциантика. Снёс Зиф скупщику кроме прочего бруфу ладную с меховой опушкой и шапку заячью. А мастер дел игольных перелицевать бруфу поленился. Мол и так почти новая, крепкая. На торге же одёжу опознала сестра "благодетеля", как прозвали меж собой убийцы трактирные загубленых ими постояльцев. Ведомо уж было, что торгаш пропал. И вдруг посередь торговой площади - глянь - его бруфа, знатным умельцем шита, да шов особый тот умелец рядил. В крест на строчку, тогда в новинку сие было.
Крик, визг, полиция, спрос. Портняжка и поплыл жидким поносом по речке. Вмиг сдал ни за пол-гроша! Сказывают, так рвался, так вываливал тайное, что с писаря пот градом лил и перьев извёл оный на целую гусиную стаю.
Хорошо ещё, не у них одних мастер шитья хабар брал. Полицианты допрежь по городу сыск да аресты учинили. Вот и поведал один проезжий что в Орвике великое смятение сотворилось, конвой за конвоем в кордегардию. Кто бы, де, мог помыслить, что столько почтенных мастеров разных искусств в воровских делах замешано?
Переглянулись Зиф с Кнудом - надо бы скорей ноги-ноженьки творить, покуда не явились "сиреньки". Совет держали да порешили - едет сей же час отходящим мальпостом Кнуд на закат, ищет там заведение подходящее да торгует его, не скупясь. А Зиф спровадит постояльцев, отгонит скотину куму в деревню с поручением продать хоть живьём, хоть мясом. У кума же фуру возьмёт о двух кониках. Опосля прихватит кой-какой припас из заведения, да пустит петуха огненного, дабы следов не сыскалось, как стрюки к ним доберутся.
Пущай Кнуд сторгует заведение, да о том пошлёт весточку "до требованию" на почту в Хейтоне.
- Город то большой, тороватый, трахтов из него много. - толковал Зиф. - Уж какую-никакую харчевенку там подберёшь. Только бери в глухом каком местечке, да смотри, чтобы рядышком было, куда кости ховать. А хрюшек и на месте прикупим, нечего стадо гнать с собой. В Хейтоне же толкнись к Льину, что держит явственю по улице Фер-Онри, подскажет, подмогнёт. Тешка ему, бренчалка по-нашенски, Лис. А ему брякни - от Хорька, мол. То моя бренчалина, усёк?
Пятьсот ниобов взял с собой Кнуд. Таверну нашёл - любо-дорого. Перекрестье, глуховатое место, проезжих изрядно бывает. Письмо отослал, да кумпаньона так и не дождался.
Потом лишь, когда мостики в Хейтоне наводил среди тамошних "лихих", вызнал, что жадность Зифа сгубила. Долго собирался, весь припас кухонный да постельный уволочь вознамерился. Вот и успели легавые прихватить его прямо в доме. А уж как обыск учинили, всё в один миг ясно стало. На кол посадили Зифа-Хорька, на неструганый да с шипчиками.
От учителя своего Кнуд и бренчалку перенял. Поначалу Хорин Сын ему тешку оголосили, а потом просто Хорь. Ну Хорь в Хорёк переиначить недолго. Наследник, как-никак.
Этих двоих мундирников Хорёк отметил сразу. Сразу и отмёл. Белые, не хомяк начихал! Но опосля, как те винца навернули, призадумался. Едут эти парни страннейшим маниром. У старшого, который помоложе, но с "наковальней" на рукаве, конь - загляденье! Настоящий чаток, без изъяну. А у второго, аредера, не лошадь, а дрянь. Жирный ленивый мерин с почтовым клеймом. Этак по королевским надобностям не скачут. Этак разве что на вакацию возможно.
Пошли дальше - спрашивали бадью горячую. Да к чему? Они же вчера из Хейтоны, где мылен - хоть задом жри. С чего бы за день по снегу изгваздаться? Веркер - мальчишка совсем, двадцать-то минуло? Да и подручный его молод. Что-то нечисто с этими двумя. В этакие чины годам к тридцати с лишним в лучшем случае выходят. Уж не ряженые ли это?
Мучился Хорёк, мучился, облизываясь на туго набитый шаллет аредера, на тяжёлые перемётные сумы, на чатока, на сапоги добрые, да решился.
Может они и солдатики, но никак не белые! Перестарались, рядясь в чужое. Или, может, прирезали веркера с аредером, некогда было перешивать знаки наручные. Поди в крови и вымазались, замыть торопятся.
Морда у того, с "вилами" , уж больно хитрая. Как бы не свой брат лихой. Но у него тут братьёв нет, а с деньгой последнее время кисло. Сонные, напились изрядно "хвоста" , закусывали мало. Не зря он самую тощую телятину у мясореза берёт. Такой много не ужуёшь. Ещё и с собой потащили.
Хорёк им особого намешал-накрутил, с сонничком. Улетят в нумера Лойи - будьте-нате! Вот уснут внизу, так и приступим.
А то вон, скоро уж перемена года, надо приодеться, в город съездить, погулять душевно с девками да менестрелями. Сурприз голове лихих поднести по обычаю. Лису чего подкинуть за подмогу да советы добрые. Если бы не хозяин "Мёртвого Короля", не навести бы Хорьку мостов!
Как только растянулись на лавках обычные гости, Хорёк колёса со свечами спустил, огонь задул от петуха подальше. Да и воск тоже денег стоит. Пошёл к себе в каморочку под лестничкой на галдарейку. Прежде всего хватил стакан добрый крепкого. Зиф-то без дрожи резал, а у него - хоть и давненько в занятии - рука иной раз дрогнет. Нет, всё же а покой надобно. Продать "Колдунью", уехать на полночь, а там поглядим. Может просто кабачок заведёт, может - кофейню с пирожеными да сахарными конфектами. Вдовушку найдёт попригожее...
Хорёк резко одёрнул себя. Сейчас не время о бабах да о сахарах сопливиться. Трактирщик отодвинул панель в стене - открылся вертикальный ход с лестницей. Он прихватил со стола нож и полез в чёрную дыру, откуда тянуло морозным холодом и духом винным вперемешку с амбре сапожного дёгтя.
Кнуд залез наверх, обслонился спиной о стену лаза. Узко, перед ним рукоять железная, что досочки подрезаные вынимает как раз над тем местом, где у лежащего будет шея. По надобности в этот лаз он пролезет, если благодетель на краю спит, волчат не страшась.
Сэдиволь хихикнул про себя. Что волчки! Хорьков бояться надо бы вам, сударики, да крысок.
"Так, их двое. Открываю. Первому враз ладонью на едало, бью дальнего, а потом ближнего. Пьяные, сонные, усталые. Сахарок, а не гостенёк"!
Он перехватил подржавленый от крови нож обратным хватом и повернул запор. Квадрат дощатый на себя потянул, щурясь по темноте. Тихо, похрапывают. Отлично. Ну, от земи взят, в земь и сойдёшь!
Щиток откинулся. Но вместо полумрака комнатёнки в глаза Хорьку ударил яркий свет, исходящий от висящего прямо над постелью светляка, неведомою силой держащегося в воздухе. Многоопытный разбойник оторопел. Он успел заметить тёмную голову спящего на другом краю постели мужчины, как в проём ворвалось откуда-то сбоку лезвие палаша. Железо взвизгнуло по нижнему краю лаза и резкая боль пронзила Хорька, пригвождая его к стенке и вздёргивая нижнее ребро.
Милосердная Матушка погасила сознание Кнуда Сэдиволя по прозванию Хорёк ещё до того, как стоящий на коленях сбоку от лаза Тэм Нир чуть провернул клинок и рванул эфес на себя, открывая путь на свет сущий для горячей крови незадачливого грабителя.
Корпус разбойника сложился и распёрся в лазе. Пятки ещё упирались в лестницу, спина - в стену. Руки упали вниз, голова уткнулась подбородком в слабо трепещущую грудь.
Кровь била из раны в самый край потайной дверцы и стекала на обе стороны - доски окрасились красным, а сероватый тюфяк на постели начал темнеть под струями, проложившими себе путь из окошка.