Просто верь!

— А я бы тоже, тоже помогла! — Мэдди скачет по дивану, раскидывая подушки. В руке также скачет крепко сжатый за лапу плюшевый кролик, мотая головой — вверх-вниз, вверх-вниз.

— Да что ты говоришь? — игриво переспрашивает мама, выключая телевизор с бегущими титрами. Младшая из сестер на это не говорит ничего, как будто и не канючила все утро возможность посмотреть сразу несколько мультфильмов — больно увлечена просмотренной историей и прыжками.

— Ага! Я бы взяла, и — бам! — декоративная подушка с размаху опускается ровно на макушку отвлекшейся на свой телефон Ханны.

— Ай… Мэдди! — тут же взвивается старшая.

— Снежком! Попала! — хихикает уже запыхавшаяся девочка.

— Ну ты!.. — В руке оказывается подушка, бывшая оружием Мэдди. Под визг последней она же в зачинщицу и прилетает, а сама Ханна хватает сестру за ноги и валит на диван.

— Девочки, девочки! Никаких драк и беспорядков, иначе Санта подарков не принесет! — подает голос мама.

— Но она первая начала!

— Ханна, — одним тоном требует мама, и она так и читает в этом невысказанное: «Ты же старше».

— А ты, Ханна? Помогла бы, да? — спрашивает, поднявшись и подпрыгивая на краю дивана, но уже сидя, растрепанная Мэдди, пока сестра расставляет обратно поднятые с пола подушки.

Ханна только хмыкает.

— Это глупо.

Взглядом она сталкивается с мамой, и глаза ее также говорят без слов, упрекая: «Ханна…» Потому что Мэдди всего семь лет, и она, в отличие от Ханны, ждет Санта-Клауса в это Рождество, верит и в Кролика, и в Фею…

— Это глупо… Потому что Хранители и без нас бы справились, — ворчит Ханна. — Ты видела Джека? Он один бы всех этих Кошмаров и разогнал…

Но, видно, не слишком убедительно, потому что Мэдди обнимает своего кролика и надувается.

— Но им же нужна была помощь других детей… вера… — совсем стихает она. — Тебе совсем-совсем не понравилось? Ты даже не смотрела конец! Ты в телефоне играла, я видела.

— Понравилось-понравилось, — поспешно заверяет сестренку Ханна, чувствуя проклевывающуюся вину. Она ведь правда уже взрослая, должна подыгрывать Мэдди, хоть и правда все это глупо. Все эти сказки, Санты, Феи… Да и мультик ей все же понравился. Немного. — Я просто искала картинки. Вот, — поспешно показывает она Мэдди экран, вдруг розовея щеками.

— М-м… Джек… — не сильно заинтересованно тянет сестренка. Но быстро встряхивается и возвращается к своей веселости: — А Фея красивее! И Кролик мне больше нравится, такой хороший! У него целый лабиринт! И столько шоколадных яиц!..

Ханна что-то неопределенно мычит, пока сама блокирует телефон и убирает куда подальше.

Мультик ей понравился. Немножко. Из-за Джека. Он ведь… такой… Такой. Красивый… И вообще…

Ханна смущенно стукает друг о дружку туфлями, пока Мэдди вновь не начинает непоседливо подпрыгивать и не требует с ней поиграть.

Когда приходит время укладываться спать, Ханна долго ворочается в кровати, перекручивая пышное одеяло так и этак. Конечно, она уже взрослая, не верит в глупые сказки, но фантазировать ей это не мешает. Это ведь так интересно! Вот, например, если бы она тоже была духом… Духом весны, например. Такой красивой, с длинными волосами… Проснулась в лесу, конечно же, не помня ничего, и тут встретила бы… Нет! Лучше жила долго-долго, сотни лет, а потом уже встретила Джека, духа зимы!

Ханна смущенно хмыкает и зарывается носом под угол одеяла, с улыбкой представляя свою собственную историю, засыпая только через пару лишних часов.

Идут рождественские каникулы, утром не нужно сразу вставать, можно обнять мягкую подушку, сделать лишний оборот одеяла вокруг себя и задремать на час-полтора, силясь остаться во сне, пока не разбудит звонкий голос Мэдди, даже с первого этажа пролезающий через приоткрытую дверь. Примиряет с этим только также доходящий запах яичницы и сладких блинчиков, ждущих на завтрак где-то там.

Жуя свою порцию на кухне под звук совсем уж детских мультиков, выбранных убежавшей к телевизору Мэдди, Ханна продолжает думать о вчерашнем. Фантазии больно увлекли, а она уснула, обидно потеряв ход своей истории где-то по пути, и теперь пытается вспомнить, проигрывала ли она уже очень драматичный разговор, когда перешла на сторону зла, самого Короля Кошмаров, который хотел разлучить духов весны и зимы и получить ее невероятную силу, или успела лишь подумать, как здорово это будет…

Вдруг локоть соскользывает со стола, звякает тарелка, чуть не полетев на пол. Дернувшаяся от неожиданности Ханна успевает перехватить посуду и свой завтрак.

— Милая, что там у тебя? — слышится отдаленный голос.

— Ничего, мам! Просто показалось! — кричит Ханна, стирая с подбородка и края стола размазавшийся сироп.

Неуверенно она косится в окно, за которым ей почудилось движение, но, конечно, там никого нет. Окно выходит на заднюю сторону двора с голым газоном, старым деревом и сплошной стеной заброшенного отцом гаража. Дальше — только низенький забор и редкая, по-зимнему облетевшая роща. Ходить там некому, да и незачем.

Ханна хмыкает и хочет было отвернуться, но, моргнув, цепляется глазами за что-то на самом стекле. Наклоняет озадаченно голову и приглядывается к тому, что находится ближе к раме. На фоне более темной стены там белеют ветвистые морозные узоры. Странно, потому что Ханне удается разглядеть в завитушках вполне узнаваемые фигуры. Вот сидит кролик с больно лихо завернутыми и острыми ушами, вот пушатся перья у грациозного человечка на голове, поблескивают крестики звезд, среди которых скачет конь… Ханна жмурится и вновь глядит на стекло. Узоры не пропадают, и она не может теперь развидеть будто нарисованные кем-то тонкие фигуры.

— Мэдди! — зовет Ханна, не отрываясь глазами от окна. — Иди сюда. Мэдди!

— Не могу! Я занята! — откликается младшая из-за стены.

Приходится, недовольно поджав губы, самой нетерпеливо вскакивать с места, идти и уговаривать заглянуть в окно, клятвенно обещая, что там можно увидеть целого кролика. После небольшой борьбы из-за нежелания отрываться от телевизора, Мэдди все же сдается и дает увести себя на кухню.

— И где? — обидчиво хмурится сестра.

— Да был он, тут, — бурчит Ханна, сама недовольно глядя на стекло, будто обвиняя в предательстве.

За какие-то минуты мудреный узор успел исчезнуть, превратившись в едва понятный, подтаявший и рыхлый след инея в самом уголке.

— И неудивительно. В этом году на улице не так холодно для узоров, даже снега почти не выпало. Может, тебе показалось, Ханна? — мягко улыбается мама, стоит ей заглянуть на кухню на жалобы Мэдди.

Ханна розовеет, понимая, что в глазах матери сейчас выглядит малой девчонкой.

— Но это нечестно! — не сдается успевшая расстроиться Мэдди.

— Ничего. В следующем году все будет. И узоры, и снег, и снеговик, и санки, если хорошо попросите у Санты, — трепет мать по голове младшую из дочерей и поправляет челку у старшей. — Хотите горячего шоколада?

Но даже горячий шоколад не может спасти от хмурого настроения. Кому понравиться чувствовать себя дурочкой и еще совсем ребенком в глазах родителей? Ханне не показалось… Наверное. Не могло же просто взять и привидеться такое?

— А может, это Джек нарисовал тебе узоры? Как в мультике! — улыбается ей успокоившаяся Мэдди, которой шоколад улучшил настроение и примирил с неувиденным чудом.

— Это глупо, — почти не задумываясь, отрезает привычно Ханна. Но, после секундной паузы прибавляет себе под нос: — Наверное…

Наверное.

Может… Может, что-то такое все же может быть?..

Мэдди лишь пожимает плечами и возвращается к своим занятиям, а Ханна крепко задумывается. Мысль, кокой бы глупой ни казалась — ни была — накрепко застревает в голове. Что, если — только если — Дух Холода, Джек Фрост, и правда… существует? Что, если мультик был в чем-то прав? Да хоть Духи как-то повлияли на людей и внушили им создать такой мультфильм ради той же веры, которая была необходима им?! Ханна поверила — чуть-чуть, — и Джек! Джек пришел именно к ней!

Ханна робко улыбается от одного своего предположения и тут же вскидывает голову, оглядываясь по сторонам, не видел ли кто этого. Конечно, это глупо. Но капелька веры и доверчивости, все еще остающаяся где-то внутри за всем отрицанием и стремлением к «взрослости», находит свой нежданный выход.

Начинают роиться мысли и догадки.

Так. И если — может быть — Джек существует, что она может сделать, чтобы… сделать хоть что-то? Возможно, она может и вовсе попытаться увидеть его?

А для этого нужно верить, что Джек Фрост, Дух Веселья и Холода, действительно существует.

В этот вечер Ханна долго смотрит в окно на едва посеребренные ветки старого дерева во дворе с высоты своей комнаты и представляет, что это старался именно Дух в этот «не такой холодный год» — и все ради Ханны и ее веры! Ложится спать она с легкой улыбкой, лицом к незанавешенному окну и зажатым в ладони единственным, во что верит крепко и точно вот уже как пять месяцев, с самого лета, когда подруга рассказала о магических камнях — переливчатым, бело-голубым камешком… кажется, адуляра. Нет-нет, она честно верила, что это был адуляр, лунный и, конечно, холодный камень. Что бы могло лучше подойти духу зимы?..

Просыпается Ханна внезапно, непривычно посреди ночи. В окно светит то выглядывающая, то пропадающая за тучами луна, и девочка сонно трет глаза. Вновь слышится странный звук, от которого, кажется, она и проснулась. Ханна, насторожившись, с заминкой встает бесшумно с кровати подбирается к окну, приподнимаясь на цыпочках и заглядывая через стекло вниз.

Едва не звучит вскрик, когда резко перед ней не возникает тень. На деле слышится лишь сдавленный писк. Отпрянувшая прочь Ханна застывает зверьком между окном и постелью, напуганным в той же мере, как и зачарованным чем-то неизвестным и неясным.

Окно вздрагивает и поддается вверх, впуская в комнату неровный порыв холодного ветра, взметнувший шторы и волосы девчонки. Ханна не спешит бежать, настороженно глядя на человеческую фигуру, остановившуюся, только ухватившись руками за подоконник. Может, виноват в этом детский интерес, а может, что-то непонятное, сковывающее стылым, невидимым льдом по рукам и ногам, заставляющее оставаться на месте.

Ханна быстро понимает, что тенью оказывается парень, сильно взрослее нее, встрепанный и почему-то решивший ночью залезть в ее окно.

— Как?.. — почти неслышно шепчет тот себе под нос, а потом мелко дергается, подтягивается и улыбаетя радостно девочке: — Ханна!

— Ты… знаешь меня? — наконец отмирает та и робко, понемногу начинает шевелиться. Наваждение, не дававшее и шагу ступить, исчезает, будто его и не было, как улетучивается и малейший отголосок страха и опаски, словно по одному щелчку.

— Конечно же, знаю! Ты ведь особенная, Ханна! Ты видишь меня! — оживленно отзывается парень, легко запрыгивая внутрь комнаты и мягко касаясь голыми ступнями ковра, по которому тут же проходит, доставая до ног Ханны, холодное дуновение, заставляя зябко поджать пальцы.

Глаза намертво прикипают к незваному гостю, в голове Ханны проскакивает странное узнавание. Незнакомец оказывается вдруг совсем не незнакомцем. Бледная кожа серебрится местами как от мелких блесток, белые волосы словно взъерошены ветром, а светлые глаза с веселым морозным огоньком смотрят прямо на Ханну, которая медленно начинает краснеть перед тем, кого так надеялась увидеть.

— Джек? — шепчет Ханна поохолодевшими губами. — Джек Фрост? — уверенней и с разгорающимся восторгом прибавляет она.

Дух, настоящий, весело и очаровательно смеется, перекидывая из руки в руку посох, а освободившейся создавая в воздухе блестящие белесые искры, сразу сдувая их в лицо жмурящейся от покусывающего кожу свежего воздуха девочке.

— Ты поверила. И вот он, я. Не представляешь, как я рад, что ты меня увидела, Ханна.

— Но почему? Разве ты не должен быть видим… детьми? — промаргиваясь, неуверенно спрашивает Ханна, невольно все еще отделяя и возвышая себя над «младшими».

Джек облокачивается на свой посох, почти виснет, прислоняясь щекой и улыбается уже не весело, а печально. И само это неправильно — чтобы Дух Веселья и печалился, причем еще и показывая это кому-то, даже не скрываясь!

— Столько всего произошло… В нас мало кто сейчас верит, Ханна.

— Но что…

— Ханна, — порывисто перебивает Джек, подаваясь вперед, — помоги мне.

— Но… чем?.. — вновь не так уверенно спрашивает она, сразу, как по волшебству, позабыв другой свой вопрос.

Одно дело — допустить, что магический Дух существует, поверить и пожелать поверить, другое совсем…

— Ты ведь знаешь, Ханна. Нам нужна Вера, иначе… Посмотри, что происходит, — разводит руками печальный Дух. Ханна замечает мелкие детали, которым поначалу не придала значения, но сейчас… Дух Холода и правда выглядит странно для самого себя. Глаза его потускнели, волосы посерели и не серебрились в свете луны, даже белая изморозь, узорами лежащая на рукавах и вороте, потаяла и почти пропала. — Зима с каждым годом все теплее, приходит все позже, все меньше снега. И мало кому это нравится. Тебе же не нравится бесснежная зима, Ханна? — настойчиво спрашивает он.

Девочка, как зачарованная, мотает головой, боясь разочаровать Духа.

— Я стараюсь, правда, — умоляюще взводит брови Джек. — Летаю, где могу, колдую снег, рисую тут и там узоры… Но ветер стал больно мягок. Воздух теплый настолько, что у меня кружится голова, едва стоит вдохнуть. А что за дело рисовать узоры — сил нет продержать те и несколько минут! Блеклые, невзрачные… Да их на стеклах даже не видно никому, никто даже не смотрит! Одно неблагодарное занятие!.. — на секунду повышает голос Дух, лицом становясь жестче, но тут же, извиняясь, слабо улыбается едва напрягшейся девочке. — Вот что происходит, когда нет Веры, Ханна.

— Чем… Чем я могу тебе помочь? — уже решительней спрашивает та, подаваясь вперед и крепче сжимая поднятые кулаки. Глаза ее блестят в блеклом свете решительностью. Дух, глядя на это, приятно и мягко улыбается, заставляя щеки Ханны пуще розоветь, а сердце — сжиматься в худенькой груди.

— Ты уже столько для меня сделала… Одна лишь ты увидела меня, и все потому, что поверила. Верь и дальше, Ханна. Пообещай мне только это.

— Только я?.. В смысле, этого хватит — только меня? А как же ты…

— Ты сильная. Если ты будешь верить… я все смогу, — проникновенно шепчет Джек, оказываясь вдруг так близко, наклоняясь и сжимая девчоночьи руки.

Ханна едва не издает сдавленный писк, тупясь глазами в пол и занавешиваясь челкой. Руки холодит касание, а лицо так и пылает. Она совсем не видит, как глаза, очерченные пушистыми белыми ресницами, смешливо щурятся ровно на миг, пока девчонка сметена и канула в свои мысли.

— Хорошо. Я… Я обещаю! — решительно вскидывается Ханна секунду погодя, твердо вглядываясь в чужое лицо. — Я буду верить.

— Спасибо, Ханна, — мягко и немножко грустно улыбается Джек.

— Не грусти, — просит осмелевшая девочка. — Ты же Дух Веселья, Джек Фрост, — смущенно улыбается она.

Дух прищуривается и вдруг весело усмехается. Серые глаза взблескивают колкими льдинками и неестественной, магической голубизной, волосы будто белеют сильней прежнего, и по коже Ханны проходит легкий, щиплющий нос, пальцы и щеки с ушами холодок. Ногам становится зябло.

— И правда, Ханна! Вместо того, что бы грустить и опасаться попусту, лучше развеселиться! — подмигивает ей Джек. — Спасибо. Ты вдохнула в меня жизнь. Я запомню это навсегда.

— И я… Я запомню тебя, Джек! Я буду верить! — искренне, с действительной Верой обещает Ханна, подбегая к раскрытому окну, за которым оказывается перемахнувший через подоконник Фрост.

Дух зависает в воздухе, на что зачарованно смотрит Ханна, и наколдовывает напоследок ей над головой маленький снегопад из крупных и мягких хлопьев, падающих сказочными перьями.

— Помни, Ханна. Я всегда буду рядом с тобой, — улыбается в последний раз Дух, указывая на нее саму.

Руку вдруг начинает морощить изнутри. Ханна опускает глаза и раскрывает ту, глядя на позабытый на это время камешек. До этого дымчато-белый и голубой, сейчас он сияет мягким, чудесным светом и холодит кожу сам по себе. Ханна прерывисто вздыхает, сжимая кулак со своим подарком, и поднимает глаза. Но Джек уже исчез. Ей остается лишь печально-мечтательно вздохнуть во второй раз, ловя другой рукой редеющие хлопья.

Спустя две секунды раздается звонкий чих, и зябло ежащейся Ханне, как бы ни хотелось обратного, приходится закрыть окно и забраться в кровать, под толстое и теплое одеяло.

Кажется, зима в этом году запоздало, но все же обещает разгуляться.

Дух же, отлетев подальше, опускается на мелкую проплешину в куцой рощице из черностволых в скупом лунном свете деревьев. Глаза его поднимаются к Луне, едва проглядывающей через облака, а бледные губы дергаются в неуверенной, неловкой усмешке.

— Не смотри на меня так, иначе я решу, что и тебя воодушевили люди своей Верой, — хмыкает он, посильнее сжимая деревяшку, «посох», к которому начинает привыкать, ровно как и к необычной одежде.

— Йокуль… — доходит до него шуршанием снежной крошки по насту едва уловимый шепот.

Дух на мгновение замирает. Фигура застывает, неуловимо крепнет, под накинутым капюшоном проглядывают, как углубляющиеся борозды, чужие черты уже взрослого мужчины с холодными ледяными глазами, а потом он вновь натягивает на себя едва спавшую маску безбородого и беззаботного мальчишки, чтобы задорно улыбнуться ветру:

— Отнеси меня дальше! Сегодня еще столько домов можно облететь…

С буйным порывом, послушно ударившим в землю и взметнувшим снежное крошево, «Джек», весело посмеиваясь, взмывает в воздух. Внизу остается крепкий слой льда и расползшаяся еще дальше того мертвая изморозь. В воздухе шлейфом за ним разлетается целое облако пересушенного, колкого снега, а сам воздух схватывается от холода.

С каждым разом, с каждым новым посещенным домом, с каждым человеком мороз становится крепче, все легче получается творить снег и безобидные узоры на стеклах. Легче становится дышать и смеяться. А вскоре станет так просто создать вьюгу, погнать облака, обрушить на землю многодневный буран…

Чудесны все же люди — так слабы, не способны сотворить и малейшую магию, но Вера их способна рождать и убивать. Поверят в одно — и будет так. Придется, правда, сменить облик, который приглянулся стольким людям, сыграть мальчишку, ну и что ж. Всего лишь оболочка и еще один образ для Духа Веселья и Холода, привычного менять лица с давних пор, как только родился на свет и встретил первого замерзающего путника на заснеженной дороге.

Сыграет с ним тот путник — можно и помочь, вывести до дома, откажет веселящемуся Духу, спеша уйти — так укутать по макушку снегом, чтобы замолк и не бурчал скучно про оставленную, голодную в эту «лютую» зиму семью.

Ведь грустного мальчишку тоже весело играть, пусть и приходится обжигать ладони о горячие, живые руки. Не рассмеяться только б перед следующей — наверняка — девчонкой, когда вновь проникновенно станет заглядывать в глаза!

Дух срывается и во все горло заливисто хохочет, хватая ртом трескучий и морозный воздух.

Не раз он еще так развеселится, пока не соберет в достатке Веру, а там уж можно будет не смущеньем красить кожу, а холодом и лютой стужей — чтоб до красноты и синей черноты!