Смотри, какой десяток разменял,

И на висках блестит седая прядка.

Как смеешь ты, скажи, любить меня,

Плевать на все моральные порядки?

Лаура Райнерт

Арман Адэларан сидел за одним из круглых столиков снаружи уютного «Les Deux Magots» на Монмартре. Данное заведение располагалось в трехэтажном здании меж узких мощёных улочек на самой высокой точке севера столицы, а его владелец занимал два верхних этажа. Впрочем, здесь так делало большинство: нищие художники, танцовщицы из кабаре, держатели сувенирных лавок, служители кладбища и работники виноградника. Снаружи «Два Магота» было окрашено в серо-фиолетовый цвет, а на его подоконниках покоились дразнящие ярко-синие цветы в нелепых жестяных горшках. Изнутри лились звуки старой песни: «Je vous parle d’un temps, Que les moins de vingt ans, Ne peuvent pas connaître. Montmartre en ce temps-là, Accrochait ses lilas…» — которую знали все обитатели богемного района.

      Миру явился очередной погожий денёк начала нежной весны. Время примерно между часом и двумя дня, как раз середина обеда.

      Арман ненавидел Монмартр хотя бы за то, что здесь всегда было полно туристов, которые толпились на каменных переулках и с восторженными вздохами разглядывали и восхищались подлинным колоритом провинциального шика. Все они создавали и без того излишний шум да духоту, при этом успевая кидать на Армана осуждающие взгляды, к которым он ещё не привык. Буквально каждый проходящий мимо считал своим долгом взглянуть на него так, будто Арман совершает непростительный грех, причём у всех на виду. Даже сквозь чёрные «вайфареры» он отчётливо распознавал потрясение в глазах посторонних, особенно у обслуживавшего немолодого официанта в длинном фартуке и с жестяным подносом в руках. Всякий раз, принося им кофе или десерт, он смотрел своими поблёкшими очами на Армана так, будто нужно срочно вызвать полицию нравов или лучше настоящих жандармов через квартал отсюда.

      Слегка оттянув узкий галстук, что неприятно сдавливал шею, Арман старался не кривить лицо в пренебрежительной гримасе и унять злость, спровоцированную чувством несправедливости по отношению к нему. А всё из-за того, кто сидел напротив.

      Это могла быть заурядная деловая встреча, какие он проводит по несколько в неделю. Но, к сожалению, его визави был совсем ещё мальчишка.

      Лансель Делаже — семнадцатилетний омега, что неаккуратно, весь перепачкавшись сахарной пудрой и соком вишни, уплетал подставленное ему клафути на стеклянную поверхность столика. В отличие от Армана, на него посторонние смотрели, пожалуй, с каким-то сожалением и желанием протянуть руку помощи. Сам же Адэларан не мог взглянуть на Ланселя иначе, чем без придирки, буквально всё его раздражало в том. То, как юноша поглощает кусок пирога, как наслаждается этой бесящей атмосферой, щедро и беспричинно улыбаясь случайным людям. Но, кажется, Лансель совершенно не замечал этих сочувствующих взглядов, он лишь легонько постукивал ногой в такт льющейся песни и подставлял веснушчатое лицо под щедрые лучи мартовского солнца.

      — Эй, старик, чего приуныл? — спросил он, чуть прищуриваясь от яркого света.

      Проигнорировав дотошный оклик, Арман тяжко вздохнул. Он отвёл ледяной взор в сторону и пригладил рукой выбившуюся прядь пепельно-русых волос. На его висках уже обозначилась первая седина, которая придавала ему лишних пару лет. Он думал о том, что, возможно, это просто дурной сон, но нет, всё происходило наяву. Истинность — такая несуразная и обременительная глупость в современном мире. Эта особенность их предков сейчас была совершенно ни к чему Арману и приносила в его устоявшуюся жизнь лишь раздражение.

      В ту пору, когда он только вступал во взрослый мир со всеми его прелестями и разочарованиями, то и не задумывался о выборе будущей пары, а все разговоры про истинность считал глубоким пережитком прошлого. По его мнению, люди, которые не хотят даже попытаться обрести счастья своими силами, полагаясь лишь на животные инстинкты, априори слабы. И всё это несмотря на то что его собственные родители являлись прекрасным примером той самой слабины.

      Родом из провинции, Арман Адэларан представлял собой яркий образец карьериста. Будучи никогда не ведомым фортуной, он усиленно занимался и самостоятельно поступил в один из престижных архитектурных университетов, сразу же после чего перебрался из своего маленького городка на побережье Ла-Манша в столицу. Там, учась, он жил в общежитии и подрабатывал в местном супермаркете. Тогда же Арман вышел из юношеского возраста, постепенно превращаясь в мужчину, и впервые взглянул на мир под другим углом, словно прозрев, и увиденное его немало разочаровало. Например, осознание того, что быть всегда добрым и открытым — далеко не залог личного успеха, что многие вещи крепко держатся на обмане, а вовсе не на доверии и честности, и что даже самые интеллигентные люди бывают внутри гнилыми и нечистыми на руку.

      В студенческие годы почти всё свободное время Арман проводил в шумной компании, когда друзья нередко напивались, играли на бильярде, пробовали что-то новенькое и не совсем законное, в конце концов, слегка безобразничали. Он был юн и зелен и находил удовольствие в частой смене партнёров. Всякий раз на очередной вечеринке Арман в танце обязательно цеплял какую-нибудь раскрепощённую омегу, после чего уединялся с ней в одной из пустых комнат, в санузле или вовсе на улице где-нибудь в укромном местечке. А после соития обязательно раскуривал со своим мимолётным партнёром сигаретку на двоих. То были времена его бурной и весёлой молодости, что он считал лучшими годами за все тридцать пять.

      Затем началась поистине, что называется, «взрослая жизнь». Получив красный диплом, распрощавшись с друзьями и сменив весёлое общежитие на съёмные апартаменты на окраине, куда поезда ходили по расписанию, он поступил на службу в небольшую архитектурную фирму. Теперь даже весь свой досуг Арман уделял работе, где он засиживался допоздна. После альфа спешил на последний поезд, дабы не ночевать на улице. Валясь от усталости, он прокручивал ключ в замочной скважине и заходил в однокомнатную квартирку, где его никто не ждал. При этом он всегда неизменно держал в руках полиэтиленовый пакет, в котором лежала белая коробочка, разукрашенная красными иероглифами, с остывшей китайской лапшой. Он и не помнил уже, когда последний раз пропускал вместе с друзьями по бутылочке пива в местной забегаловке? Что уж говорить про амурные дела. Лишь редкий служебный флирт мелькал в его жизни, каждый раз заканчиваясь тем, что он усаживал своего новоиспечённого любовника на стол шефа или на ксерокс и совокуплялся с тем в полумраке позвякивающих ламп пустого офиса.

      Год от года в почтовом ящике Армана оказывались письма. Чаще всего это были приглашения на свадьбу от бывших друзей, коллег, каких-то любовников и знакомых, которые он поначалу с удовольствием принимал, затем всё чаще игнорировал, а после они перестали приходить вовсе. Теперь он обладал собственной квартирой, за которую хоть и надо было выплачивать кредит, но зато она находилась в тридцати минутах езды от центра в хорошем районе. Она располагалась в пятиэтажном доме, имела высокие потолки и небольшой балкончик с витиеватыми перилами, вид которого выходил на пересечение двух улиц.

      Сменив прежнее место работы на более крупный строительный холдинг, в двадцать восемь лет он занял должность заместителя директора их филиала. Стало чуть больше свободного времени, вот только теперь девать его совершенно некуда. Так что после очередного рабочего дня он уже представлял, как проведёт этот одинокий вечер с бокалом бургундского вина и за поэтическим собранием сочинений Джона Китса или книгой Дюма. В то время пока его друзья и коллеги были заняты семьями и домашними хлопотами, он томительно поглядывал на часы, ожидая, когда уже можно будет ложиться спать.

      Былые развлечения и случайные связи не приносили должного удовлетворения. Ночами не хватало простого тепла, а его краткосрочные романы всегда закачивались одинаково. Порой честно ища ту связующую нить между двумя людьми и не находя её, Арман быстро уставал, а его партнёры не заставляли себя долго ждать и слали ему слезливые смс-оповещения о разрыве. Видимо, Арман Адэларан входил в то количество людей, для которых это манящее неизведанное чувство так и останется чем-то далёким и непостижимым. Поначалу он даже допустил ошибочную мысль о том, что должно быть — это неправильно? Но разве для того, чтобы обзавестись семьёй и супругом, нужен настолько сильный толчок, который, по сути, является лишь химическим процессом? Разве обязательно в свою размеренную жизнь вносить ещё какое-то звено? Миллионы людей на планете обходятся и без этой излишней функции их природы, вполне оставаясь счастливыми. Кто вообще сказал, что для того, чтобы нормально существовать, нужно обязательно быть счастливым? Это всё пагубное влияние английского романтика Китса, который своими стихотворными текстами будоражил не только сознание прерафаэлитов, но и рациональное мышление альфы.

      Когда Арману перевалило за тридцать, он мог легко похвастаться блестящей карьерой. А ещё погасить кредит за квартиру и обладать достаточными материальными благами вполне обеспеченного француза, находясь на ступень чуть выше среднего класса. Его родители безмерно гордились им, как всегда, поддерживая в любых начинаниях и давая полную свободу действий. Вот только они всё чаще справлялись о том, с кем Арман приедет в этот раз? Но всегда слышали один и тот же ответ: «Нет, у меня никого сейчас нет», «Нет, я буду один». Но однажды, глубокой осенью, супругам Адэларанам таки посчастливилось услышать от сына, что в этот раз он вернётся навестить отчий дом в компании прекрасного спутника.

      Пауля Жэреми — омегу вдовца, Арман повстречал на судебном разбирательстве между его фирмой и недовольным клиентом. Пауль соответствовал всем его запросам: одинаковый возраст, хорошая должность секретаря адвоката в юридической фирме, отличная фигура, длинные ноги, аккуратно завитые кудряшки рыжеватых волос, прекрасное воспитание и изысканные манеры. Такого было не стыдно представить начальнику, коллегам, познакомить с друзьями и родителями. Главное достоинство Жэреми — ненавязчивость. Омега никогда не надоедал ненужной болтовнёй, не звонил по пустякам, не в состоянии самостоятельно решить проблему, без притязаний воспринимал отказы и всегда был рядом, когда нужен. Единственным минусом среди остальных плюсов в анкете Армана по поиску идеальной пары было то, что Пауль не мог иметь детей. Да и это, по мнению альфы, едва ли можно назвать минусом, Арман не представлял себя в роли отца и вообще был не уверен, что когда-то захочет иметь детей.

      Пауль потерял своего истинного в аварии. Один из автомобилей выехал на обочину, тогда муж загородил его собой, отдавая Богу душу. В тот день он потерял не только любимого, но ещё и неродившегося ребёнка, навсегда оставаясь бесплодным. Арман не замечал, какие порой грустные взгляды с мягкой улыбкой бросает тот на проходящих мимо парочек с детьми. Он не замечал и не помнил ещё очень многого, например, сколько они уже вместе? Около года или уже больше? Не помнил нравившиеся Паулю цветы, запамятовал название его любимого романа и упустил тот момент, когда он рассказывал, что предпочитает из еды и какие фильмы смотрит.

      Жэреми не обижался, а лишь продолжал глядеть на Армана с какой-то душевной теплотой в сердце, которая, наконец, появилась спустя шесть горьких лет после гибели мужа. Он видел в альфе родную душу, затерявшуюся в океане бытия. В минуты их страсти омега с нежностью произносил: «Я люблю тебя», — на что Арман лишь с благодарностью смотрел и, ничего не отвечая, спешил занять его рот очередным поцелуем.

      Родители Армана сразу приняли Пауля в семью. Кажется, они были счастливы, что их сын вскоре остепенится и станет меньше проводить времени на работе. И лишь Камиль — папа-омега изредка бросал на Армана задумчивый взор, глядя, как тот частенько хмурится и не желает принимать участия в общей довольно беззаботной беседе.

      Но альфа совершенно не замечал этих взглядов. В его жизни была любимая работа, занимавшая слишком большой и значимый кусок, где в скором времени ожидалось очередное повышение; родительский дом, в котором он всегда мог найти поддержку и философское наставление от отца; идеальный омега, готовый идти с ним по жизни рядом. И Арман даже допускал мысль о том, что между ними существовала если не любовь, то большая привязанность, которая обеспечивала то постоянство и умиротворение, которые он так долго искал, а главное — повышение. Ведь это было последнее условие владельца их фирмы на пути у Армана к должности директора филиала. Его будущие подчинённые должны были видеть в нём пример не только трудолюбивого сотрудника, но и прекрасного семьянина. А ещё все эти светские рауты и официальные приёмы, куда нельзя заявиться абы с кем.

      Сейчас мужчину устраивало всё. Он не был готов и не хотел что-то менять или вносить какие-то коррективы в свою отлаженную жизнь. Единственное — лишь небольшая и колючая будто бы пустота в сердце время от времени давала о себе знать. Но Арман быстренько отодвигал это назойливое ощущение на задний план. Он никак не ожидал вихря судьбы с благоуханием малины и стыдливо прикрытых глаз, что разбил его шлюпку спокойного существования о скалы.

Примерно месяц назад

      Хмурость, сырость и пасмурность — всё это одни из признаков последних зимних дней.

      Арман в ужасной спешке, с небрежно накинутым на плечи кашемировым пальто каракового цвета выбегал из стеклянного здания офиса на оживлённую улицу бизнес центра Ла-Дефенсе. Под левой подмышкой он держал деловую сумку, а в правой руке стакан с кофе. Очередной клиент внезапно назначил встречу на другом конце города, и нужно было торопиться. Но альфа замешкался посреди тротуара, проверяя, все ли документы он собрал, пока его личный помощник Жак убежал вперёд, стараясь поймать такси.

      Этот двадцатипятилетний молодой человек с тёмными, густыми бровями был чрезвычайно добродушен, но вовсе не простак, как могло показаться на первый взгляд. Очень активный и схватывающий всё на лету, Арману он напоминал себя в молодости.

      — Эй, — окликнул начальника Жак, поймавший жёлтенький автомобиль.

      Только Адэларан хотел развернуться на голос помощника, как тут же кто-то, с ненавязчивым запахом петрикора, когда прозрачные капли медлительно скатываются с налившихся пурпуром ягод дикой малины, врезался в него со всей силы.

      Договора взметнулись вверх и, как отжившие листочки в пору золотой осени, медленно закружились вниз, оседая на сырой асфальт. Горячая жидкость неприятно обожгла грудь Армана, и на его белоснежной рубашке расцвело коричневое пятно. Картонный стаканчик из-под кофе валялся где-то в стороне, скатившись с поребрика на дорогу, а деловая сумка под ногами.

      Альфа ещё не успел поднять перекошенное лицо от возмущённого бешенства, как вдруг ощутил, будто что-то раз и навсегда изменилось в нём. Устоявшийся уклад жизни незримо пошатнулся.

      — Чёрт! — громко выругался Арман и немилостиво взглянул на того, кто посмел налететь в столь неподходящий момент.

      Перед ним на холодном асфальте сидел растерянный юноша. Он часто и глубоко дышал от быстрого бега, а его раскосые, светло-янтарные глаза метались из стороны в сторону, выражая целую гамму чувств: беспокойство, лёгкий страх и искреннее сожаление перед незнакомым мужчиной. Казалось, ему не больше шестнадцати, как по меркам альфы — совсем ещё несмышлёный ребёнок. Такие были у него тонкие запястья и полупрозрачные ладошки, что крепко упирались о сырой асфальт. Одетый в безразмерный свитер молочного цвета из крупной вязки, из-под которого неаккуратно торчала белая футболка, в джинсы с бахромой и кричаще-жёлтые носки, выглядывающие из чёрных кед, — его внешность, несмотря на какую-то общую миловидность, лишалась всякой привлекательности, и даже черты лица были далеки от эталона красоты.

      Но, раз — угловатый, но гибкий стан и нервный взмах хоть и пушистых, однако едва заметных ресниц — это один стук сердца Армана; два — чересчур курносый нос, обветренные щёки, родинка под глазом и россыпь золотистых веснушек — это ещё удар; и три — густые, торчащие в разные стороны из косого пробора русые волосы пшеничного тона, ровно постриженные чуть ниже острого подбородка.

      Арману Адэларану хватило трёх биений перегоняющего кровь мотора, чтобы осознать, перед ним — Истинный!

      «Истинный! Истинный! Истинный! Истинный! Истинный!» — билось в висках у альфы, что не переставал сверлить омегу мрачным взглядом. Голова альфы на секунду пошла кругом от того, как глубоко он вдыхал аромат спелой малины в лучах солнца после дождя, широко раздувая крылья носа. При этом альфа сам не заметил, как подстроился под ритм дыхания юноши. Хоть запах омеги и был ещё слабо ощутим, что являлось верным признаком незрелости того, но Арману хватило и этого. Среди стольких людей, с которыми он имел интимную связь или продолжительные отношения, не было чего-то такого, что так неосознанно его привлекало. Он совершенно не обращал внимания на окрики помощника, с интересом поглядывающих прохожих или то, как в ужасе округлились глаза юноши, уставившись на что-то позади Адэларана. Его даже больше не беспокоило пятно на рубахе и испорченные вконец документы. Незнакомый омега казался Арману таким неказистым и довольно забавным, словом, какое-то случайное недоразумение в этих своих безвкусных ярко-жёлтых носках и джинсах с бахромой, уходящих модой в девяностые года. Но в том, как он нелепо растопыривал длинные пальцы рук, кривил тонкие брови на высоком лбу и поджимал искусанные губы, было какое-то скрытое очарование.

      — Арман! Арман! — кричал Жак, выглядывая из такси.

      Надрывающийся голос ассистента, наконец, вывел Армана из затянувшегося ступора. И он, ничего не соображая, с растерянным взглядом обернулся на зов. Вся его жизнь в один дурацкий миг перевернулась с ног на голову. Хотелось завыть от бессилия и отчаяния в голос на весь Ла-Дефенс. Если Бог есть, то у него ужасно глупые шутки. Альфа-то думал, что, обретя постоянство, для него всё решено, можно больше не беспокоиться о завтрашнем дне. И вот то самое постоянство сейчас, кажется, хотело сделать ноги, совсем как поднимающийся омега.

      Не успел Арман вновь опомниться, как рядом с ним уже оказались двое молодых альф, явно сомнительной наружности.

      — Посторонись, дядя, — сказал один из них, немного отталкивая локтем Армана.

      Раздавшийся писк боли за спиной заставил мужчину тут же развернуться и по-новому сжаться его громко стучащее сердце. Один из малолетних альф, блондин с неаккуратно выкрашенными патлами, кривым носом и мерзкой ухмылкой, одетый во всё чёрное, неслабо схватил незнакомого омегу за плечо.

      — Куда собрался?! — спросил второй с красным ирокезом, также в чёрном с клетчатой рубахой на поясе. — Мы ещё не закончили с тобой.

      — Идите к чёрту, уроды, — выпалил презрительно юноша, старясь скрыть подрагивающий голос.

      — Смотри, наш святоша знает такие плохие слова, — и белобрысый мерзко засмеялся, а затем, сжав плечо юноши сильнее, наклонился к нему и зашептал: — Запомни, чёртом теперь для тебя буду я.

      — Отпусти мальчика, — резко сказал Арман, подходя с крепко сжатыми кулаками.

      Альфа не собирался наблюдать за бесчинством.

      — Иди куда шёл, дядя, и не мешай, — ответил тот, что с ирокезом и вольготно уставился на старшего.

      Отлично поняв, что эти юные отморозки не уразумеют по-хорошему, Арман более не стал утруждать себя действовать в рамках приличия, решив перейти к языку грубых средств. Ему показалось, что он никогда прежде не испытывал к кому-то такой всепоглощающей злобы и непонятно откуда взявшейся ненависти. Глядя на тех альф, которые собирались учинить нечто низкое и подлое с тем, кто в два раза меньше и слабее их, нутро Армана вопило о чувстве несправедливости в голос. Вследствие всего вышеизложенного, он мигом налетел на патлатого, и схватил того за чёрную футболку, хорошенько тряхнув.

      — Я сказал, отпусти, — зашипел Арман, нависая над начинающим бандитом.

      Тут как раз подоспел Жак, шокированный всем происходящим и поражённый благородством своего всегда сдержанного начальника.

      — Ладно, ладно, — затараторил первый, убирая руки от юноши и поднимая их так, будто на него наставили огнестрельное оружие. — Мы всего лишь шутили, ничего такого, — с хитрющей улыбкой оправдывался он, видя, что перевес явно не на их стороне, да и случайные зрители начали собираться.

      Арман сильнее нахмурился, сужая голубые глаза, но всё же отпустил белобрысого, слегка отталкивая назад.

      — Чтобы я больше вас не видел рядом с ним, учую ещё раз… — и мужчина осекся на последней фразе, сам не понимая, как она у него вырвалась, — окажетесь в местном участке, — добавил он, быстро собравшись.

      Неформалы лишь недобро покосились, но, ничего не ответив, зашагали прочь.

      — Спасибо, — неуверенно произнёс омега, благодарно глядя на своего спасителя и потирая пострадавшее плечо.

      К тому времени Жак уже подобрал все испорченные листки, которые не успели улететь далеко, и, глядя на них, произнёс:

      — Заказчик будет недоволен, стоит поторопиться.

      — Поезжай без меня, куда я в таком виде? — повернувшись к помощнику, Арман показал свою рубаху.

      — Но как же…

      — У тебя всё получится, — добавил альфа и, заметив замешательство на лице Жака, приободряющее улыбнулся тому уголками губ.

      — Хорошо, — ответил помощник и поспешил к ожидающему такси, чей счётчик явно намотал уже немало.

      В свою очередь, юноша ещё раз с благодарностью взглянул на Армана и уже начал разворачиваться, намереваясь покинуть его общество, как вдруг почувствовал новое прикосновение. Оно было не такое противное и грубое, как тех мерзавцев, наоборот, довольно-таки приятное и слегка педантичное. Большая и холодная ладонь мужчины горячила под собой кожу омеги и пускала разряд тока по всему его телу. Лансель вздрогнул, а над ухом раздалось жёсткое:

      — Стоять!

      И омегу со всех сторон до скрежета зубов окружил горьковатый аромат вина, отдающий перезревшей клубникой в синтезе со скуренной сигаретой. Этот напиток такой вяжущий, насыщенный танинами, породистый и строгий. Юноша не обладал столь глубоким жизненным опытом, чтобы уловить едва различимые оттенки запахов между людьми, но тот и не понадобился, ведь он сразу понял, что аромат этого мужчины поистине гедонистический! Иными словами — потрясающий, восхитительный, заставляющий забыть обо всём на свете! Если проводить параллель с вином, то омега — «Не раскрывшееся», то есть слишком молодое, которое ещё чуть-чуть, буквально несколько лет и будет в сотню раз лучше, чем сейчас.

      До Делаже, кажется, стало доходить, в чём суть и почему же на него вдруг снизошло такое умиротворение. Папа немного рассказывал ему об истинности, но вот уж он точно не подозревал, что его судьбой окажется взрослый мужчина, годящийся чуть ли не в отцы. Да и вдруг это всего-навсего проснувшиеся гормоны? Но, опять-таки в силу своего возраста и неопытности в амурных делах, Ланселю было трудно определиться. Лишь сосредоточенный взгляд спасителя подсказывал, что он верно разгадал всю абсурдность данной ситуации.

      Арман, сжав запястье омеги сильнее, чувствовал, как внутри уже начинала разливаться неприязнь. Он вовсе не собирался перешагивать границу этого трансцендентного. Это всего лишь идиотское запечатление! В конце концов, нынешней встречи могло и не быть, выбери мальчишка другой путь или же пробеги, не задев его. Тогда бы Арман в лучшем случае уловил лишь отголоски малины и тут же забыл об этом. Они бы больше никогда не встретились. Не в этой жизни. Но именно сегодня, в настоящий час, минута в минуту и ни секундой позже или раньше это во всех смыслах недоразумение врезалось в него.

***

      — Эй, эй! Старик! — словно через толщу воды донеслось до Армана, и он, чуть встрепенувшись, обратил внимание на звавшего. — Слава Богу, я уж думал, ты решил здесь концы отдать.

      Но по сухо сжатым губам и нахмуренным бровям альфы Лансель понял, что пошутил неудачно, и тут же устыдился.

      — Извините, — пристыженно попросил он.

      Почему-то этот достаточно сдержанный и на вид скромный юноша с первых секунд их встречи стал обращаться к Арману на «ты» и пренебрежительно, но не со зла, подчёркивая их разницу в возрасте случайно брошенным «старик». Но когда альфа его осаживал, то Лансель тут же исправлялся и робко опускал глаза вниз. Вот только отчего-то мужчина чувствовал себя куда старше при формальном обращении, нежели чем когда его называли «стариком».

      Это была их вторая встреча после случившегося инцидента. В тот день Арман, держа юношу и глядя ему в янтарные глаза, понял, что тот, похоже, догадался, какой непоправимый ужас произошёл. Он не знал, как можно выйти из столь неприятной и щекотливой ситуации? Ведь это не очередной неудавшийся роман, а истинный, то есть идеальный партнёр, который изначально предназначен именно тебе для создания семьи и счастья. Пустить тогда всё на самотёк, развернуться и уйти Арману не позволили какие-то неведомые силы, воспитание и незримая ответственность за юношу. Поэтому ничего лучше, как быстро спросить имя и номер телефона, он не придумал. При этом его разум посетили шальные мысли: а уместно ли это, не выглядит ли чересчур навязчивым, он точно действует в рамках закона?

      Ещё неделю после мужчина ходил в полной прокрастинации, поддерживая своё существование на уровне жизненно необходимых действий. А всё из-за того, что Арман ни на секунду не мог забыть про Ланселя. Он попросту сходил с ума, какая к чёрту истинность?! Они из разных миров, между ними почти двадцать лет! К тому же кроме запаха альфу больше ничего и не привлекло в юноше, по факту являющимся не до конца сформировавшимся подростком. Прежде всего, Арман не имел права вмешиваться в только начинающуюся жизнь Ланселя, марать и портить её своим присутствием, а тот вполне способен найти себе кого-то помоложе. А как они будут смотреться со стороны? Это же неестественно и даже комично. Какая тень падёт на репутацию Армана? Окружающим, коллегам и начальнику будет не так-то просто объяснить и доказать, что он вовсе не педофил, а лишь жертва глупых инстинктов. Адэларан сравнивал мальчишку с Паулем и приходил к выводу, что неказистый юнец смотрится рядом с ним куда хуже, чем омега с изысканными манерами, подходящий ему по возрастной категории и не только. На седьмой день, приняв окончательное решение, что так будет лучше для обоих и им просто-напросто не по пути, Арман с каменным сердцем набрал заветный номер.

      Сидя в безлюдной кафешке с видом на водоканал возле оживлённой дороги, Арман откинулся на плетёную спинку стула, скрестив руки на груди. Перед ним на столике дымилась чашка горячего эспрессо, а вся его фигура приняла напряжённое состояние, брови нахмурились и пепельная прядь из тщательно зачёсанных волос назад упала на лоб с первыми морщинками. Он буравил глазами юношу напротив и изредка протяжно вздыхал, когда ловил на себе косые взгляд прохожих. В свою очередь, Лансель, чуть сутулясь, положил руки на колени, казалось, был всем доволен и несмело полуулыбался в ответ, поддерживая эту игру в молчанку. Спустя полчаса Адэларан, наконец, задал свой первый вопрос: «Сколько лет?» — и, получив ответ: «Семнадцать», — помрачнел ещё сильней. Затем следующий: «Ты понимаешь, в чём дело?» — Арману было крайне не по душе произносить слово «импринтинг» вслух, поэтому он ограничился лишь многозначительным: «В чём же дело?» — и прозвучало негромкое: «Да, кажется, да…». Взмах коротких, едва заметных ресниц показался мужчине довольно милым, и он не мог отвернуться, но вовсе не потому, что был очарован, а просто из-за того, что выискивал какие-то крайне важные детали в облике Ланселя, но не находил их. Молчание вновь затянулось, и юноша скромно и непритязательно поинтересовался именем Армана и его возрастом. Альфа рассудил, что тот имеет право знать хотя бы это и ответил, после чего поднялся из-за столика, доставая бумажник. Он понимал, что омега начнёт задавать новые вопросы, которые постепенно станут их сближать, а уж этого никак нельзя было допустить. Лансель тут же поспешил встать, и как только несколько купюр оказались на столе, Арман распрощался с ним, назначая очередное рандеву на другой день.

      — Я-я хотел спросить, — начал юноша неуверенно, возвращая альфу в реальность, который, сняв солнечные очки, достал из внутреннего кармана серого шерстяного костюма пачку сигарет. — Чем занимаются ваши родители? — спросил Лансель, наблюдая за тем, как тот изящно берёт губами одну никотиновую убийцу.

      С помощью одноразовой зажигалки вспыхнул огонёк, и вот уже Арман поглубже затянулся, исподлобья наблюдая за завороженно сияющим Ланселем. Он вовсе не торопился баловать Делаже быстротой своего ответа, в душе жалея о том, что не расставил все точки над i в прошлую встречу. Да и закурил он лишь для того, чтобы перебить этот ненавязчивый, но, чего уж скрывать, такой притягательный запах сырой малины после дождя, что исходил от омеги.

      — У них улиточная ферма, — хрипло ответил он, медленно выдыхая дым через расширяющиеся ноздри.

      — Ух ты! Правда? Как же здорово! — слишком громко затараторил Лансель. — Я никогда не был на улиточной ферме, должно быть, это очень увлекательно. А почему вы не помогаете им, а работаете в другом месте?

      — Мне это неинтересно, — односложно и как-то пренебрежительно ответил Арман.

      — Ясно, — огорчённо откликнулся юноша.

      Лансель прекрасно понимал, что, наверное, пока не имеет права задавать какие-то излишние вопросы. К тому же хмурый взгляд холодных глаз оттенка ниагара напрягал и почему-то заставлял чувствовать вину. С той минуты, когда их судьбы пересеклись, омега начал ощущать себя тряпичной куклой в руках Армана, который вправе сделать с ним всё, что заблагорассудится. Но по каким-то неведомым причинам Лансель сам добровольно и доверчиво отдал это право почти незнакомому мужчине. Может, дело в том, что за всё его существование Арман Адэларан стал первым альфой, который проявил к нему чуточку доброты и защитил от обидчиков? Но ведь, как оказалось, они истинная пара, разве это не в порядке нормы? Хотя, по взгляду мужчины было легко догадаться, что он вовсе не испытывает от этой информации радости. Но, как бы там ни было, Лансель всё равно испытывал к нему благодарность и видел перед собой порядочного человека.

      Узрев повисший нос омеги, Арман понял, что своей грубостью задел чувствительного юношу. Лансель нервно ковырял носком ботинка каменную брусчатку, опустив глаза вниз, и о чём-то напряжённо размышлял.

      — А твои? — спросил Арман, решив исправить ситуацию, ведь по какой-то причине ему совершенно не нравилось такое поникшее выражение на лице юноши.

      — Отец с нами не живёт, честно говоря, я его никогда не видел, — подняв взор, откровенно начал вещать о своей семье Лансель. — Так вышло, что он оставил нас, когда мне не было ещё и года. А папа — приходской священник, мы живём в Вириер-ле-Бюисон. Он самый дорогой мне человек, — говоря это, Лансель мягко улыбался, его очи были чуть прикрыты и поблескивали в благоговении, которое он испытывал к своему второму родителю.

      От Армана не укрылась и эта сторона характера омеги, его честность, открытость и умение искренне быть благодарным. А спустя пару секунд он поймал себя на мысли, что невольно залюбовался этим лилейным выражением лица и, одёрнув пелену с глаз, затушил сигарету.

      Пора было переходить к кульминационной части сегодняшней встречи.

      — Лансель, — позвал Арман юношу впервые по имени, и ему понравилось, как оно звучит у него на языке.

      — Да, — тут же откликнулся тот.

      Омега заглянул в ледяные глаза и вновь, обомлев, попался в капкан нордической внешности этого взрослого альфы, который понравился ему с первых секунд. У Армана были такие чёрные ресницы, которые не имели ничего общего с его собственными, такими бесцветными и короткими. А его длинный, но идеально прямой нос с заострённым кончиком, узкие губы, серьёзно нахмуренные брови, лёгкая седина, длинные пальцы, крутившие сигаретную пачку, будили в неискушённых душе и теле Ланселя что-то доселе неиспытанное, будоражащее, такое невероятно запретное, но одновременно восхитительное.

      — Ты ведь понимаешь, что я старше тебя на восемнадцать лет?

      — Конечно, — ответил юноша, предчувствуя неприятный разговор по тому, как сурово звучал голос Адэларана.

      — Ты слишком молод, — констатировал факт Арман и покосился на чуть скривившего лицо Ланселя. — А я, как ты не раз подметил, уже не так юн, следовательно, у нас нет общего будущего. Надеюсь, ты меня понимаешь? — спросил он, стараясь вновь не задеть, но не скрывая истинных намерений.

      — Да, понимаю.

      Омега и вправду всё понял ещё с первой их встречи. Конечно, зачем он взрослому мужчине? Это всего лишь импринтинг. Некоторые обзаводятся семьями, потом вдруг встречают своего истинного и — ничего, продолжают жить, как будто этого и не было вовсе. Но всё же где-то глубоко в душе Ланселя теплилась эта незримая надежда непонятно на что. Ему казалось, что, может быть, это всё не просто так? Может, судьба шутница так извиняется перед ним за отца? Тогда она выбрала довольно странный способ, но весьма притягательный.

      — Извини, — сухо добавил мужчина.

      — Нет, что вы! Я всё прекрасно понимаю, не такой уж я и ребёнок. Вам не за что извиняться, — пытаясь скрыть укол грусти Лансель, чуть улыбнувшись в ответ.

      — Но, думаю, будет правильно, если я познакомлюсь с твоим папой, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию.

      Вот, то самое благородство и порядочность, что Лансель разглядел в Армане, которые, прежде всего, притягивали омегу к альфе намного старше него. Даже несмотря на запах вина, переполненного танинами, и сигарет, что до их встречи не вызывали никаких откликов внутри юноши, который ни разу не пробовал этот напиток богов и курить.

      А вот Адэларан думал, что час от часу не легче, ведь родитель Ланселя — священник, крайне несвойственная профессия для омеги. Все собранные факты воедино указывали на то, что преподобный Делаже должен быть довольно непростой личностью, с волевым и бескомпромиссным характером. Что ж, это лишь на руку Арману, значит, папа Ланселя не будет скакать от радости, что его сынок нашёл истинного. Скорее всего, Делаже старший обратится в праведный гнев и не одобрит их связь. И последний аспект радовал альфу, который пытался заглушить стоны совести, будто он перекладывает свою ответственность за рок судьбы на плечи другого. Этот эгоист внутри него нередко помогал Адэларану хорошо учиться и успешно продвигаться по карьерной лестнице, но вот в личных отношениях лишь мешал, наверное, поэтому все омеги до Пауля так быстро сбегали.

      — И вот ещё что, — продолжил мужчина, увидев, как Лансель всё покорно принимает. — Это мой адрес, — достав ручку из внутреннего кармана пиджака, Арман принялся писать на салфетке, — на всякий случай, — он и сам толком не знал, зачем это делает, но чувствовал, что так будет правильно, по крайней мере, сейчас.

      Отдав салфетку Ланселю, который, словно не веря своему счастью, принял её, Арман расплатился, захватил со столика пачку сигарет, ручку, а затем лёгкий плащ, что висел на спинке стула.

      Стоя на самой высокой точке города, возле кафешки «Les Deux Magots», мужчина смотрел в спину удаляющемуся юноше, а в кармане тренчкота он пальцами оглаживал маленькую бархатную коробочку. Кольцо для Пауля, купленное в первом же ювелирном магазине, которое Арман Адэларан вот уже месяц не мог решиться преподнести.