Запоздалая оттепель набирала обороты, и можно было не надевать плащ, но рановато, чтобы сменить костюм из шерсти на более лёгкий.

      Сложив руки в карманы чёрных брюк, Арман Адэларан неспешно плёлся за бодро вышагивающим Ланселем. Они двигались вдоль аллеи, где росли платановидные клёны, которыми никто не занимался. Серый гравий шуршал под ногами, а недалеко уже вырисовывался шпиль маленького неоготического собора.

      Он приехал в городок под названием Вириер-ле-Бюисон, находящийся в округе Палезо, ради встречи с родителем Ланселя. Свою ярко-красную красотку — Вольво тысяча девятьсот семидесятого года выпуска, прославившую английский сериал «The Saint», — ему пришлось оставить буквально на проезжей части. Мысли о том, что местные вандалы могут разбить или угнать его сокровище, всё время отвлекали мужчину. Машина досталась ему от почившего деда в наследство и лет пятнадцать попросту пылилась в гараже, пока Арман не решился подарить ей вторую жизнь и бывалый лоск.

      Летними вечерами, возвращаясь с работы, альфа частенько любил открыть окно и высунуть левую руку наружу с зажатой меж пальцев дымящейся сигареткой. Арман расслабленно откидывался на кресло водительского сидения из светлой кожи и, придерживая руль другой, неспешно вёл Вольво по широким мощёным улицам в лучах закатного солнца, окрашивающего небо в нежно-розовые оттенки, на которое он смотрел сквозь затемнённые линзы «вайфаеров». Пожалуй, это был единственный неодушевлённый предмет, к которому он испытывал такую страстную привязанность и нежность. Альфа бы никогда в жизни не посмел променять это ретро чудо на какой-то современный, спортивный и безумно дорогой автомобиль.

      — Здесь тихо, — сказал Лансель, отвлекая мужчину от его тягостных раздумий и редких, едва различимых вздохов.

      Юноша, обернувшись, чуть улыбнулся. Он чётко подметил — Арман не любил большие скопления людей и шум: «Наверное, всё из-за того, что он вечно торопится на важные встречи и работает в постоянно гудящем офисе».

      И впрямь, Вириер-ле-Бюисон, а в особенности данная аллея, являлся чудесным примером тишины и умиротворения, в отличие от столицы и тем более от ненавистного Арману Монмартра. А также образчиком всех похожих друг на друга областных городков с их однотипными застройками в три этажа, улицами, вычерченными, словно по линейке, и парочкой почти одинаковых магазинчиков и булочных.

      Сегодня Лансель сменил свои раздражающие ярко-жёлтые носки на режущую глаза канареечного цвета толстовку, явно великоватую ему на парочку размеров, оставаясь всё в тех же джинсах с бахромой и кедах. Он придерживал обеими руками лямки рюкзака за спиной, что-то тихонько и довольно напевал себе под нос, а в его светло-русых волосах запутался пух. Казалось, омега, как обычно, беззаботно наслаждался общей атмосферой и даже не задумывался о том, какого рода разговор ему предстоит и во что тот может вылиться. Поглощённый простым присутствием Армана рядом, он совершенно не заметил камня у себя под ногами.

      — Аккуратнее, — резко и даже грубовато произнёс альфа, придерживая юношу за локоть от падения.

      — Спасибо, — поблагодарил тот, сконфуженный подобной суровостью Армана.

      Дикая неуклюжесть Ланселя безумно раздражала мужчину, которому хватило и трёх встреч, чтобы понять, насколько плохо держат юношу собственные ноги. Ещё его нервировал чересчур звонкий и громкий голос Делаже, а понятие шёпота для того вообще не существовало. «Как же шумно он будет вести себя в постели?» — размышлял Арман, представляя невыспавшихся соседей, которые на следующий день чванливо смотрят на него, стоя на лестничной площадке. Однако Адэларан признавал, что это заводит, но, тут же стыдясь собственной фантазии и порицая её, спешил одуматься: «Он же ещё ребёнок!».

      Теперь шествуя, поравнявшись, их разница в габаритах стала отчётливей. Хоть Арман и не являлся той горой мышц, считающейся признаком настоящего альфа-самца, тем не менее природа наградила его высоким ростом, гибкостью, широкими плечами и подтянутой фигурой. Все костюмы сидели на нём как влитые и подчёркивали красоту его мужского тела. И всё же Лансель доставал своей лохматой макушкой лишь до уровня его яремной впадины. Арман, косясь на омегу, представлял, как ложится на юношу сверху и полностью закрывает того своим телом. «Чёрт! Чёрт, чёрт, чёрт!» — бесился альфа, не в силах совладать с греховной стороной своей натуры. «Это благоухание дикой малины после дождя так дурно на меня влияет», — старался он себя убедить и успокоить.

      Длинная тропинка между клёнов подходила к концу, и вот уже через проезжую дорогу виднелся огороженный стареньким кирпичным забором с чугунными воротами собор.

      «Маленький лгун!» — Арман недобро глянул на Ланселя, но промолчал. Альфу посмели обмануть, ведь он мог подъехать прямо сюда, а не бросать автомобиль чёрт знает где и идти на своих двоих, тратя драгоценное время. Адэларану это абсолютно не нравилось, и он старался не думать о том, что побудило омегу солгать. Возможно, Лансель таким образом осознанно старался отодвинуть волнительный разговор с отцом? Или же всё-таки руководствовался мотивом, явно шедшим вразрез с целью визита Армана?

      Переступив границу священной территории, где посреди солнечной лужайки раскинулись редкие, но высокие кедры и древние могильные плиты, мужчине удалось лучше рассмотреть небольшой собор, давно нуждавшийся в реставрации. Его двухсотлетние тёмно-серые кирпичи из камня местами крошились, лепнина, вытянутые фронтоны, аркбутаны и контрфорсы, узкие окна с витражами — всё покрылось трещинами. Эта рухлядь на последнем издыхании, очевидно, держалась на крестовом своде, который тоже был не вечен, если им не заниматься. Но всё же Арман, как архитектор и любитель сочинений писателей-романтиков, способствующих распространению неоготики в Европе, не мог не оценить собор по должному достоинству. В своём мрачном стиле, фасаде, украшенном сложным орнаментом и маленькими скульптурами горгулий, которые пристально следили за всем даже с водосточных труб, копьевидной башенке, увенчанной остроконечным фиалом, Храм Господне дерзко выделялся в этом захолустье.

      — Как вам? — вдруг спросил Лансель. — Я, конечно, понимаю, что это не Собор Парижской Богоматери, но…

      — Не самый плохой экземпляр «нравственного превосходства»*, — ответил Адэларан, даже не надеясь, что его поймут, нарочно пресекая дальнейший диалог.

      — Вам тоже нравятся прерафаэлиты?

      — Ты знаешь Рёскина? — удивился Арман.

      Лансель, сморщив нос, серьёзно уставился в ответ.

      — Я читал его «Лекции об искусстве» и «Теория красоты», и знаю, что Оскар Уайльд являлся его студентом, а также знаком с творчеством Уильяма Тёрнера и «братьев»**, которых он активно поддерживал. И ещё много чего, так что не надо смотреть на меня свысока, как вы это обычно делаете. Я не дурак.

      И откуда только этот растрёпа нахватался таких знаний? В школе обычно подобное не проходят. Он сейчас даже ловко подметил, как именно смотрел Арман, а в другие разы, когда это было раздражение, недовольство и неприязнь — тоже? Мужчина довольно ухмыльнулся, чем заставил юношу, глядевшего с вызовом, тут же чуть покраснеть.

      — Извините, — тихонечко пробормотал Лансель, опуская голову вниз и поправляя рюкзак на плечах.

      Ну вот, кротость взяла своё.

      Омега отвернулся и продолжил шагать к входу. Он остановился лишь под стрельчатой аркой у высокой двери с большими железными ручками в виде львов, держащих тяжёлые кольца в своих клыкастых пастях.

       — Пришли, — и юноша как-то неуверенно и тоскливо взглянул на Армана.

      Кажется, до Ланселя, наконец, дошло, что происходит и это всё не детские забавы. Он вёл знакомиться со своим папой взрослого мужчину, который хоть и являлся его истинным, но ему тут же стало боязно.

      — Замечательно, — ответил альфа, потянув за одно из колец.

      Внутри главенствовала безмятежная тишина. Удлинённые белоснежные колонны подпирали свод, на коем держалась вся хлипкая конструкция. Вдоль галереи располагались два ровных ряда лавок из тёмного граба, у алтаря поблескивало распятие Христа в разноцветных лучах солнца, светившего сквозь витражные окна, которые демонстрировали сценки из Священного Писания. Пол был залит дневным светом от главного окна-розы, возвышавшегося над алтарём, где безмолвно тлели свечи.

      Арман никогда не окунался в религию слишком сильно и не относил себя к какой-либо конфессии, потому сейчас чувствовал себя здесь весьма неуютно.

      — Я уже говорил вам, миссис Монтини, что обязательно помолюсь за вашего мужа, — раздался чей-то слегка раздражённый голос.

      Молодой священник, облачённый, как и полагается, в чёрную сутану, поспешно вышел с правой стороны, где по всем признакам находилась конфессионал, а напротив дарохранительница.

      — Ох, спасибо вам большое, преподобный отец Делаже, — едва поспевая вслед, вторила ему грузная женщина с ярко накрашенными губами в лавандовой шляпке лет за сорок.

      — Не за что, — сухо ответил тот.

      — Преподобный Делаже, а за мою кузину? За Кристину вы тоже помолитесь? — всё никак не унималась прихожанка, так и норовившая схватить священника за руку.

      — Да, миссис Монтини, — тяжко вздохнул кюре, — и за неё тоже. И за вашего сына, и за вашу старую собаку Нинель, и за всю вашу семью.

      — А за…

      — Так, миссис Монтини, вам пора, — последовал менторский ответ.

      — Папа! — окликнул Лансель священника с намерением спасти родителя от столь назойливой особы, как он проделывал это уже не раз.

      И юный омега заторопился на помощь, оставляя Армана в гордом одиночестве позади.

      — О-о-о, Лансель, добрый день, — тут же переключилась женщина на подбежавшего юношу, а затем на видного мужчину, который с вялым интересом разглядывал перекрёстный свод, убрав руки в карманы брюк. — Спасибо ещё раз, до свидания, преподобный отец Делаже, я зайду к вам завтра, — и, направляясь на выход, мило улыбнулась незнакомцу.

      — До свидания, — обречённо ответил кюре и обратил полный негодования взор на сына. — Лансель! — сурово произнёс он, уперев руки в бока. — Мне звонил твой учитель, ты снова прогуливал! Плохо написал аттестацию по математике, совершенно не хочешь заниматься химией и у тебя огромные проблемы с физикой! Так что соизволь объясниться.

      К тому моменту Арман как раз незаметно подошёл к этим двум и поглядел сверху вниз на старшего омегу. Альфа подивился, как они похожи! Тот же оттенок волос, разве только у отца они короче, те же раскосые глаза и цвет, да и в целом черты лица, даже рост одинаковый. А если не знать, что это папа Ланселя, то смело можно принять преподобного Делаже за его старшего брата, но никак не за тридцатишестилетнего мужчину. Случайно узнав возраст Вивьена, Арман в очередной раз содрогнулся, они почти ровесники! А судя по тому, как тот, не стесняясь, позволяет себе пренебрежительно разговаривать с прихожанами и грозно отчитывать сына, такому палец в рот не клади — откусит, даже несмотря на род своей деятельности. Арман уже не был уверен в том, что беседа пройдёт в атмосфере благодатного спокойствия, а уж на хвалёное понимание служителей церкви и всепрощение — не стоит рассчитывать и подавно.

      — Добрый день, — не слишком вежливо поприветствовал кюре Армана. — Служба окончилась, если хотите исповедоваться, то приходите завтра в три.

      — Пап, это… — замялся Лансель, схватив тонкими пальцами того за рукав и не смея поднять глаз.

      Адэларан видел, как сильно зарделся юноша, что даже кончики его маленьких ушек покраснели. Хотя, кроме этой вполне очевидной растерянности, мужчина ничего другого и не ожидал. В этом деле ему совершенно не нужны посредники, сейчас он самолично положит конец этому недоразумению и вновь будет свободен.

      — Добрый день, — ответно поприветствовал Арман и протянул руку, — я вовсе не по этому делу.

      — А по какому? — отцовское сердце Вивьена слишком отчётливо ощущало что-то неладное.

      Доброжелательно протянутая рука так и осталась висеть в воздухе, и, усмехнувшись, Адэларан убрал её обратно в карман.

      — Думаю, нам лучше пройти в менее людное место, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию, — мельком глянув на Ланселя, произнёс мужчина.

      — Куда уж безлюдней? — задал риторический вопрос Вивьен, и его звучный голос разнёсся лёгким эхом по пустому собору. — И что ещё за ситуация? — он переводил настороженный взгляд прищуренных глаз с нервно сжимающего его рукав сына на незнакомца.

      — К сожалению, так вышло, что Лансель и я — истинные, — чётко и ровно произнёс Арман, решив не ходить вокруг да около.

      Наблюдать за ошарашенным священником, который пытался переварить полученную информацию, с точки зрения Армана, было весьма забавно. Давно он не ставил людей в такое положение, щекочущее нервишки.

      — Что значит так вышло?! — сузив ещё секунду назад округлившиеся глаза от шока, повысил голос кюре. — Так вот почему тебя не было в школе, — строго обратился он к сыну, а затем перевёл свой разгневанный взор на альфу. — А вы как посмели притронуться к моему сыну?! Ему лишь семнадцать!

      — Папа, папа, ты всё не так понял! — забеспокоился Лансель, увидев, как отец, словно рычащая пантера, угрожающе тычет пальцем в грудь Армана.

      — Помолчи! — прикрикнул он на Ланселя, загораживая того собой. — Как ни стыдно вам! С виду приличный мужчина, а на деле растлеваете несовершеннолетних! Такие, как вы, недостойны даже адского пламени!

      Вивьен Делаже был прекрасным примером того, почему омеге не полагается быть священником — излишняя эмоциональность.

      — Я его и пальцем не тронул, — вздыхая, ответил Арман и пренебрежительно оттолкнул ладонь кюре от своей груди. — Умолкните сами, наконец, — грубее добавил он, понимая, что преподобный Делаже хочет разразиться очередной моралистической тирадой. — Вижу, вы не рады не меньше моего, поэтому и приехал, чтобы обсудить сложившееся положение. Ну, так что?

      — Это правда? — спросил Вивьен, обращаясь к сыну, и тот так же смущённо, но решительно кивнул. — Хорошо, — уже спокойнее отозвался священник и, скрестив руки на груди, подозрительно окинул взглядом фигуру Армана. — Идёмте за мной. А ты, — вновь обратился он к Ланселю, — иди погуляй.

      — Но…! — хотел было возразить юноша, ведь это касается в первую очередь его!

      — Иди, — повторил Арман и глянул на того холодно и строго.

      Ланселю ничего не оставалось, как безропотно повиноваться, и он, нехотя, шаркая кедами по каменному полу, побрёл на выход.

      Вивьен, косясь, сразу подметил, какое влияние уже успел приобрести незнакомец над его сыном, и недовольный этим цокнул. От него не укрылся и тёплый огонёк, горевший в глазах Ланселя, когда тот глядел на альфу.

      Делаже старший всегда безумно переживал за своё дитя, пожалуй, растил его слишком домашним и чрезмерной опекой порой делал лишь хуже. Он прекрасно понимал, что Лансель вовсе не комнатное растение, но ничего с собой поделать не мог. Мальчик с рождения был чересчур добродушным, открытым и доверчивым, но отчего-то его юное сердце никогда не ошибалось в людях. Даже будучи ребёнком, Лансель безошибочно определял, кто говорит правду, а кто врёт, когда льстили, а когда искренне хвалили, и он отчего-то никогда не верил недостойным людям и всей душой прикипал к действительно хорошим. Казалось, поставь перед ним в шеренгу десять человек, и он уверенно и безошибочно укажет на преступника. Но как для любого родителя, так и для Вивьена всё это было крайне сомнительными аргументами. Кюре постоянно боялся, что однажды его чадо обманут, предадут, сделают невыносимо больно, как некогда это случилось с ним самим.

Примерно восемнадцать лет назад

      Кучка юных омег толпилась возле высокой двери и пыталась наперебой заглянуть в маленькую щёлочку, приоткрывающую вид на залитый солнцем класс с одиночными партами. Там, на подоконнике одного из трёх высоких окон, сидел молодой альфа с густыми каштановыми волосами и очаровательной улыбкой. Это был аспирант, не имеющий ничего общего с семинарией, но временно замещавший их старого преподавателя по курсу философии. В первый же день под пристальным наблюдением двадцати пар глаз он медлительно доставал книжки в потрёпанных обложках из своего делового портфеля и аккуратно раскладывал их на огромном дубовом столе того, кого он замещает. В его движениях присутствовала какая-то неуловимая лёгкость, подчёркнутая аристократичной манерой держаться, а затем он по-простому широко улыбнулся, и этого хватило, чтобы покорить сердца всех омег в семинарии.

      Вивьен, как и многие другие, попал в этот ловко расставленный капкан. И вот, под звуки трезвонящего звонка на урок, шелест листьев на весеннем ветру он вместе с другими, перешёптываясь и хихикая, наблюдал, как аспирант, пока никто не видит, курит в приоткрытое окно, где находился густо цветущий сад с алыми розами. Альфа всегда закатывал рукава белоснежной рубашки по локоть, поверх которой надевал жилетку с ромбиками и песочные брюки с коричневыми, по-снобистски начищенными туфлями.

      Подметив в очередной раз своих тайных воздыхателей, альфа выкинул бычок в сад и стремительно направился к двери.

      — Делаже! — мягко произнёс он не успевшему убежать юноше, хватая того за тонкую кисть руки и притягивая к себе.

      Омега вспыхнул, стараясь отвести взгляд, а аспирант с удовольствием наблюдал подобную реакцию. Через пару секунд дверь их класса громко захлопнулась за спиной Вивьена под натиском руки мило улыбающегося альфы, что навис сверху.

      После этого огромный дубовый стол старого преподавателя, всегда залитый кружевными тенями от дневного солнца и кустов роз за окном, не раз скрипел под разгорячёнными телами. Это чаще случалось спустя пару часов после уроков, а временами и на переменах.

      Вивьен, неискушённый жизненными прелестями и доселе не обжигавшийся, искренне верил во все те глупости, что нашёптывал ему альфа. Аспирант умело соблазнял и каждый раз, ловко апеллируя ложными словами любви, склонял наивного омегу к соитию, зажимая рот того ладонью, чтобы никто не мог услышать их, и наслаждался податливым телом.

      Совершенно позабыв о своей возвышенной цели, Вивьен пребывал в неописуемом счастье, что не замечал, как мужчина нередко посылает двусмысленные улыбки другим омегам. Ведь Делаже был уверен, что любовь, которую он испытывает ныне куда сильнее, чем любовь к Богу. Уже не надо было становиться священником, достаточно лишь окончить семинарию, а дальше просто найти какую-нибудь работу, ведь главное у него имелось — это любящий альфа, его будущий муж. Тогда Вивьен даже не представлял себе, какими простодушными были его мечты.

      Семестр подошёл к концу, и аспирант, всё так же по-простому улыбаясь, собрал свои книжки в потрёпанных обложках обратно в деловой портфель. Вивьену он оставил лишь записку в пару бессмысленных строк с благодарностью, извинениями, романтической ерундой и враньём. Ни адреса, ни телефона, ничего более.

      Вивьен и поныне плохо помнит последующие пару недель после отъезда альфы и не горит желанием их восстанавливать в памяти. Тогда на всё он смотрел через пелену слёз, застелившую глаза, и ощущал огромную чёрную дыру в груди.

      С позором пришлось бросить семинарию и вернуться в отчий дом, а через семь с половиной месяцев на подлунный мир явился Лансель.

***

      — Надеюсь, мы договорились и вы будете придерживаться данного обещания, — всё так же недоверчиво спросил кюре.

      — Да, — в тысячный раз отозвался Арман, уже не глядя в сторону преподобного Делаже и стремительно направляясь на выход.

      Альфа даже не удосужился попрощаться, ведь за последние полчаса местный священник в буквальном смысле слова чуть ли не вынул из него душу. Такому точно найдётся место и работа как на небесах, так и под землёй среди языков пламени.

      Преподобный отец Делаже восседал за своим широким столом в маленьком кабинете, сложив руки перед собой в замок, и надменно вопрошал: Сколько всего раз они виделись? Как и где это происходило? Вплоть до того, о чём они разговаривали, вытягивая из Армана всё до мельчайших деталей и подробностей. И совершенно ненавязчиво, будто невзначай выяснял подлинные намерения и отношение мужчины к его сыну, словно пытаясь подловить того на обмане. Он неустанно продолжал сыпать вопросами и даже уговорил Адэларана приехать ещё раз, якобы для улаживания всех нюансов.

      Но какие ещё нюансы? Арман понимал, что, скорее всего, кюре просто хочет лично всё проконтролировать и убедиться в честности данного им зарока.

      Наконец, покинув обитель Господне, Арман тут же закурил и усмехнулся. Мда, будто на допросе побывал, а он-то думал, что это больше будет походить на исповедь. Так давно на мужчину никто не давил, что, сидя в тёмно-зелёном кожаном кресле, он яростно сжимал высокие подлокотники, сдерживаясь до последнего, дабы не сорваться и не нагрубить. Он стойко и смиренно продолжал отвечать сквозь зубы, чуть оскалившись улыбаться и сверкать своими ледышками вместо глаз. Неудивительно, что с таким отцом Лансель вырос столь покорным. А вот Вивьена можно смело ставить в ряд вместе с альфами.

      — Вы меня напугали, — вздрогнув, юноша повернулся к Арману, чья тень нависла над ним.

      Адэларан сильнее затянулся и сквозь выдыхаемые клубы дыма сверху смотрел на омегу, сидевшего на корточках перед большим тазом. Можно было просто незаметно пройти мимо и направиться обратно к машине, но ноги повели его сами.

      — Что у тебя там? — словно ему вовсе не интересно, спросил мужчина.

      — Я подобрал их у речки, — и Лансель показал свою находку, которая в количестве трёх штук плескалась в наполненном водой жестяном тазу. — Наверное, они потерялись.

      Арман взглянул на трёх жёлтеньких утят и в очередной раз вынес неумолимый, но фактический приговор: «Ребёнок». Похоже, юноша просто притягивал к себе всё жёлтое, возможно, это даже был его любимый цвет.

      — Папа точно не разрешит их оставить хотя бы на время, — удручающе вздыхая, проговорил Лансель.

      — Почему? — вдруг само вырвалось у Армана.

      — На той неделе я принёс щенка, которому мы так и не нашли новый дом, а на позапрошлой двух котят, а на поза-позапрошлой я…

      — Достаточно, — ответил альфа и чуть улыбнулся, прикладывая ладонь с сигаретой между пальцев ко лбу и потирая тот.

      «Чересчур милосердный», — сделал ещё одну пометку у себя в голове Арман. Наблюдая вот уже почти месяц за Ланселем, сейчас мужчина лучше всего узрел то, сколько нежности, любви и заботы теплилось и таилось в этом юном теле. Чувства внутри омеги бурлили, словно жерло вулкана, готовый щедро извергнуться на окружающих. Вот только в них никто особо не нуждался. Как понял Арман, в школе Ланселя недолюбливали, про его друзей и есть ли они вообще он ничего не знал. Из семьи у юноши остался только Вивьен, готовый вперёд сына задушить того в крепких объятьях. Поэтому совершенно неудивительно, что юноша стремился так бескорыстно поделиться своим теплом и позаботиться о тех, кому это действительно нужно и кто сам сделать это не в состоянии.

      — Вы поговорили? — как-то неуверенно спросил Лансель, опустив голову и скрывая обветренные щёки, что порозовели, за ровно подстриженным каре.

      Молча кивнув, Арман держал окурок и не знал, что с ним делать? Выкинуть здесь было бы неприлично и даже как-то безнравственно.

      — И?

      — Твой отец взял с меня слово, что я буду примерным христианином и порядочным гражданином и не стану втягивать тебя в столь порочную связь, — убрав кисть правой руки в карман пиджака вместе с потухшим окурком, ответил Арман.

      — Ясно, — тихонько отозвался Лансель.

      Сквозь развевающуюся на ветру стену из волос, коей отгородился омега, Арман увидел, как погрустнел его взгляд.

      — Это отвратительно, когда тот, кто должен заботиться о ком-то по определению, бросает его. Надеюсь, их мама не делала такого, а просто ушла за пропитанием.

      Собиравшийся шагнуть в сторону ворот, Арман так и прирос к земле после этих слов. Ему показалось, что это произнёс вовсе не семнадцатилетний мальчишка, а взрослый мужчина — как он, вот-вот подступающий к отметке сорок лет. Адэларан вновь обернулся в сторону Ланселя, и его сердце ёкнуло отчего-то. Не нужно быть гением, как говорится, чтобы догадаться, кого имел в виду юноша. Конечно, на пьедестале возвышался его родной отец, бросивший беременного Вивьена, с такой нехилой отсылкой на Армана, а вовсе не мама утка.

      Альфа смог взглянуть на омегу совсем иначе, тот был такой же жертвой глупостей природы, как и он. Вот только Ланселю приходилось куда хуже, ведь второй в жизни по значимости альфа стремительно отвергал его и признавал ненужным. Судьба явно смеялась над Делаже младшим куда сильнее и злее, чем над Адэлараном.

      На ум Армана тут же пришли строчки из аллегорической повести-рассказа, ставшие крылатой фразой: «Tu deviens responsable pour toujours de ce que tu as apprivoise»***. Вот только он никого не приручал и не собирался, а Лансель, как и обещал, напрямую заявил, что всё понимает и ни на что не рассчитывает. Так почему же на душе у Армана становилось так паршиво и совестливо?

      Послышалось кряканье большой утки, которая, надрывая голос, вылезла из кустов и вразвалочку спешила к тазу, к своим крохотным деткам. Лансель обрадовался, словно сразу же забывая их разговор и то напряжение, что ещё секунду назад витало в воздухе. Да, в этом он был куда старше Армана, ведь не обращать внимания на обиды, стойко переживать рок судьбы, не держать в себе зло до скончания дней или, по крайней мере, делать вид, что это так, умел далеко не каждый взрослый.

      Юноша стал аккуратно и быстро высаживать брыкающихся и пищащих утят на траву и подталкивать их к маме.

      — Увидимся, — бросил Арман на прощанье и, не оборачиваясь, стремительно зашагал прочь.