Каким-то необъяснимым чудом они выжили.

Сараби устало опустилась на кровать снятого номера, закрывая лицо руками. Нала и Симба тихо возились на полу, поедая поздний ужин, который она для них взяла.

Кожа горела. Сараби не сомневалась в том, что она вся красная, как вареный рак. Совсем скоро вся она будет похожа на ящерицу, сбрасывающую кожу кусками. Детям было хоть бы хны, гены Таргариенов делали свое дело и бледные, под краской среброволосые дети вопреки здравому смыслу не обгорали совершенно, в отличии он нее самой. Золотые волосы под платком, который она намотала, когда они перебирались через горы, были чуть выгоревшими от постоянного шествия.

Они дошли до Теневого Города близь Солнечного Копья через весь Дорн спустя... Сколько? Она не знала. Она и не мечтала, что это случится...

Сараби потерла саднящие глаза сильнее.

Ничего еще не закончилось. Они были в относительной безопасности и вместе с тем... То, что они закончили бег, не значило, что они закончили прятаться. Она точно знала одно - она не может просто так заявиться на пороге и вручить своих... не своих, а детей своей принцессы, их дядям. Ее просто убьют. В лучшем случае.

Это страх или эгоизм? Она не хотела расставаться со своими - НЕТ - детьми. Они были ее все эти. Она растила их. Она делала для них все и даже больше. Она пережила все истерики Налы, помнила первые уверенные и самостоятельные шаги Симбы, который был почти целиком, за исключением крови, ее сыном, воспитанным только ею одной, его первые слова, предложения, выходки...

Сараби ударила себе по щеке, тут же зашипев от острой боли ожога. Плохая идея - бить себя по месту, поврежденному солнцем.

Передачу детей родственникам можно было отложить... На неопределенный период. Пока она не найдет способ безопасно передать письма принцессы Элии лично в руки, по крайней мере. Безопасно для себя и детей, конечно. А пока что ей нужно было обеспечить их всех деньгами.

Завтра ей нужно было пойти искать работу.

И Сараби надеялась, что ей удастся найти местечко, чтобы обеспечивать своих детей.

Но больше без платка она из комнаты не выйдет. Дорнийское солнце - такое же злое, как и пики, на которые ее могут насадить, если она облажается. Это не то место, где рады блондинкам из Западного Земель.

- Дети, вы поели? Если да, то идите спать. Завтра поднимемся рано.

***

У него в крови кипит пламя азарта, когда он вылетает на улицу перед борделем в одном исподнем, зато вооруженный своим копьем, схватываясь с каким-то заблудшим наглецом, решившим побороться.

Сверху раздается восторженный детский свист и улюлюканье.

- Ставлю на того, что с мечом!

- А я на того, что с копьем!- мальчишеские голоса наперебой делают ставки.

- Мама говорит,- раздался веселый и юный девичий голос, который заставил Оберина споткнуться от неожиданности и едва не пропустить удар. У Элии был похожий... Кажется, он в конец сошел с ума, хотя, казалось бы, рановато,- что надо всегда ставить на Мадам Борделя. Она всегда в выигрыше.

- С чего это? У того, что с мечом, маневренность лучше!

- Да нет, тот, что с копьем быстрее!

- А деньги за разгром, кто бы не выиграл, все равно Мадам уйдут.- уверенно сказала девочка, явно считающая себя правой. И не без основательно. Умная у девочки мама.- А платят, вообще, по итогу шлюхам!

Оберин ухмыльнулся, прищурился противнику и закончил схватку в два удара, после чего задрал голову вверх, высматривая улюлюкающую детвору. С соседней крыши на него смотрела кучка любопытных лиц. Одно из них, слишком бледное на общем фоне, заставило сердце Оберина пропустить удар. С крыши на него смотрела бледная копия Элии со светлыми, слегка отливающими сиреневым глазами. Девочка с волосами невнятного грязного цвета, какой бывает, когда наносят краситель, сильно разведенный водой, чтоб на подольше хватило, весело улыбалась, показывая место от выпавшего зуба.

- Лучше бы вам отдать выигрыш даме, господа!- через силу весело, чтобы не расстраивать мелочь, прокричал Оберин.- Она была права! Ибо сейчас я пойду платить Мадам и собственно дамам по счетам!- с крыши донеслись стоны разоренной детворы, впрочем, без лишних споров отдающих что-то самодовольно выглядящей малявке. Вряд ли босоногая детвора ставила деньги, скорее какие-то мелочи.

- Спасибо, милорд!- ответила девочка, помахав ему своей тонко-костной изящной рукой. Такой не бывает у простых людей, такие тонкие кости - признак дворянства, как и удивительно грамотно построенная речь. А еще был характерный акцент человека, который всю жизнь путешествовал и повторял слова так, как услышал.

Дети как губка впитывали окружающие их вещи, они отражали людей, которые были рядом. С крыши на Оберина смотрела его сестра с бледной кожей и глазами Таргариенов и волосами грязного цвета, который бывает, когда пытаешься развести краску водой, чтобы ее хватило подольше.

- Нала! Тебя и Симбу ваша мать искала!- раздался посторонний голос. Девочка - не Рейнис, а Нала, хотя кто бы называл так ребенка в открытую, - поморщилась, ругнулась, а потом поднялась в полный рост, отряхивая свою одежду. Не богатая, но и не на грани нищеты, чистенькая, с вышивкой, какой обучают септы юных леди Западного Края. Оберин помнил, как при посещении Утеса Кастерли младшая дочка Ланнистеров показывала ему вышивку, сосредоточенно смотря на него из-под опущенных бровей.

Девочка убрала волосы за уши и схватила мальчика чуть меньше себя ростом с похожими, но не идентичными чертами лица, за руку и потащила. Мальчик - Симба - заныл:

- Но мы только вышли гулять! Почему мама так быстро вернулась?

- Потому что! Раз вернулась, значит отпустили раньше. И не ной! И добычу спрячь! Если мама увидит, она опять начнет про прогулки без нее! Ты этого хочешь?

- Нет!

- Значит идем быстрее! И не ныть! И не рассказывать, куда мы гулять бегали!

- Но мы же днем гуляем! И со знакомыми ребятами! И с незнакомцами не разговариваем! И по улицам мы не шляемся, мы же на крыше! Нас тут никто не достанет!

- Ага! Но мама думает иначе!- жестко ответила девочка, ее брат застонал, но больше ни слова против из себя не выдавил, подчиняясь чужой воле.

Чем-то это поведение напомнило Оберину его самого в далекой юности. Когда он слушался только двух людей в своем окружении - мать и старшую сестру. Сначала опекают тебя, а потом, когда ты вырастаешь, то опекать начинаешь ты.

Оберин прищурился, когда девочка с мальчиком, внешне примерное ее возраста, повернулись боком. А вот так на Элию она была совсем не похожа. Да и глаза не фиолетовые... Просто бледные.

Он помотал головой и пошел обратно в бордель. Пить надо меньше, а-то ему скоро в каждом ребенке будет покойная сестра мерещиться.

***

У Сараби мутнеет в глазах от пульсирующей, раздирающей боли, трясутся исколотые иголкой, уставшие от работы руки, все кружится от жары и духоты, кожа ощущается как наждачная бумага и они почти скрипит при ходьбе из-за песка, забившегося под одежду с ветром и прилипшего к потному телу. Этот песок везде. Даже будто бы за ее глазными яблоками и в них самих. У нее сильнейшая головная боль из тех, что были за всю жизнь. Ни в детстве, ни во время нахождения в Красном Замке, ни даже в бегах, ни разу у нее не было настолько сильного приступа.

Ее глаза все еще ее слабое место. Они болят от того, насколько усердно она всматривается в свою работу, не допуская изъянов. Они подводят ее, когда зрение начинает ухудшаться. Она все меньше видит вдали, а после долгого рабочего дня, они перестают различать и мелкие детали.

Она учится с этим жить. Лежать на полу, приняв устойчивую позу, как в тех методичках по оказанию первой помощи, в полностью зашторенной темной тканью комнате. Принимать безмолвную - ее дети научились быть тихими, это жестокий урок, но он усвоен, - помощь своих детей, которые кладут ей на лоб мокрую холодную тряпку и тихо лежат на кровати, оставив свои игры до того момента, пока ей не станет легче. Они приучены не шуметь, они научены горьким опытом кровавых пятен, которые оставляла за собой Сараби, защищая их, что если маме плохо, то нужно быть невидимками, иначе найдется кто-то, кто решит проверить.

Вопреки всему, что они видели раньше, ее дети доверяют улицам Дорна. Теневой Город кажется им самым веселым и беззаботным местом на свете. Они легко вливаются в компанию местной ребятни, бегая с теми по всем местам, в которые Сараби запрещала им ходить. Они легко выдают легенду, которую впитали в себя, легко рассказывают ее слова, вложенные им в головы.

Когда они оказались в Дорне и ей пришлось искать работу, Сараби поняла, что теперь ее недосказанности бесполезны и опасны. Она должна была родить легенду, в которую бы поверило абсолютное большинство.

Нала и Симба выглядят почти ровесниками. Нала хрупенькая и маленькая, недокормленная пташка, Симба крупнее обычного ребенка трех лет, но тоже тонок. Так рождается и закрепляется ложь, которая кажется правдой.

Нала и Симба сестра и брат, двойняшки, рожденные Сараби от дорнийца. Она переехала в Дорн из-за разгрома во всем остальном Вестеросе, чтобы найти лучшую жизнь без презрения для своих незаконнорожденных детей, появившихся у такой же женщины. Она была служанкой в богатом доме, от того умеет читать и даже писать. Кинжалы и сапожное шило, спрятанные под одеждой, вместе с дерганностью и недоверием к мужчинам и появлению из-за ее спины - издержки путешествия одной через Вестерос с двумя детьми.

Это все, что она выдает по крупицам. Неохотно сама, но поощряя болтовню детей.

Воспоминания у Налы смазаны стрессом и годами странствий, и она точно знает лишь то, что Сараби ее мать, а Симба младший брат. Симба и не знает ничего другого кроме этой лжи. Которая для ее маленького сына является правдой.

Они не ее дети, как она напоминает себе темными ночами в плохие дни, когда кошмары берут верх. Но она воспитывала их как своих все это время. Она была с ними с самого момента их рождения. Она может по памяти назвать сколько весил каждый из них, как сладко они пахли, сколько ели и спали.

Это не ложь, просто неполностью озвученная правда, которая легко и просто течет с языка. Сердце Сараби согласно с ней, оно принимает его. Оно цепляется за него и огрызается на разум, который заявляет, что ей придется отдать их...

Каиса лежит на полу, страдая от головной и душевной боли и трясущихся рук. Она наслаждается тем, что ее дети рядом с ней, что они слушаются ее, что они знают, что делать при первом же проявлении опасности.

Она рассказывала им все страшилки, которые могла припомнить и придумать, предостерегает их от всего. Она рассказывает им страшные сказки из ее прошлой жизни, не облагороженные и кровавые, под стать тому времени, когда они были созданы. Она пела колыбельные, которые пела маленькому Тириону.

Детям не важно, что ты им говоришь в совсем крошечном возрасте. Им важны интонации, тепло, любовь.

Ее дети росли и будут расти на этих историях и воспринимают их с восторгом. Ни одна мать не рассказывала таких сказок как их, ни одна мать не выдумывала другие страшилки, кроме Белых Ходоков и прочих приевшихся кошмариков.

Сараби Хилл рассказывала сказки, которые не являлись ими, которые заставляли случайных взрослых слушателей вздрагивать.

Люди страшнее мифических тварей. Люди опаснее. Люди чаще встречаются. Без людей ты не выживешь, потому что ты сам человек, но именно люди убьют тебя с большей легкостью и радостью, по сравнению с животными или чудовищами из шкафов и из-за стен.

От того ее дети не боялись животных. Хотя, эти маленькие чудовища и людей не боялись.

Сараби боялась в равной степени всех. И поэтому имела неприятную привычку дурно реагировать на вторжение в личное пространство. Кинжалом в печень.

У нее их было несколько, каждый со своей историей приобретения, каждый с определенным количеством печенок на счету, но ее любимчиком был зазубренный малыш из валирийской стали. Подарок от принца Рейгара за верную службу его жене. Это было давно. Очень. Но клинок служил верой и правдой, и Сараби уже много раз собиралась дать ему имя, колеблясь от Шила, до Влада Тыкающего. У нее было плохо с именами, поэтому она каждый раз обращалась к нему по-разному, но неизменно ласково.

Головная боль скрутила ее сильнее, и она выкинула все из головы. Ей нужно было уснуть, пережидая худшее.

***

Оберин с мрачной задумчивостью смотрел из окна на Теневой Город. Эллария с детьми были во внутренних залах Солнечного Копья, где было немного прохладнее. Он мог бы присоединиться к ним, но параноидальные бредовые мысли занимали всю голову, от чего участвовать в играх его дочерей и проявлять полное участие к его дорогой любовнице, было труднее обычного.

Девочка и ее брат не давали ему покоя уже несколько дней. Шестилетние дети могли выглядеть младше, а трехлетние старше. Эти дети могли быть спасшимися детьми Элии.

Оберин одергивал сам себя, напоминая, ввинчивая это знание, как кинжал в рану, что он лично видел тела. Обгоревшие тела его племянников и сестры. Чудо, сказал тогда септон, что они не обратились в прах. Оберина пришлось удерживать четырем рослым мужчинам, чтобы он не вцепился септону в глотку. Чудо... К Неведомому такие чудеса!

Он вернулся в Дорн с тремя телами, совершенно разбитый и потерянный. Ком ярости, тоски и чистой злобы. Он бросался в любую драку так, словно это позволяло ему дышать. Доран не одобрял, но и не препятствовал, занятый своим горем точно так же, как и его брат. Гнев Дорана был тихим и смертельно опасным, как зыбучие пески, гнев Оберина резким и стремительным, как песчаная буря.

Они оба жаждали крови, каждый по-своему. Вот только ее не с кого было цедить. Эйрис и Рейгар были мертвы, люди Ланнистеров, пришедшие якобы освободить Элию и ее детей, тоже. Выжившего почти в самом центре взрыва и последующего пожара Григора Клигана Тайвин Ланнистер обезглавил лично. Говорят, что это была не казнь, а расправа над вассалом, не уберегшим младшую дочь сюзерена. Тайвин, ходили слухи, был в бешенстве и совершенно безутешен, как и его сыновья.

Цареубийца, говорила прислуга, первым увидел обезображенный труп своей сестры, все еще крепко сжимавшую в руках маленькую Рейнис, будто пытаясь защитить. Мальчишка, хладнокровно зарезавший Эйриса со спины, выл и рыдал, баюкая тело в руках, будто надеясь, что случится чудо, и девушка откроет глаза. Чуда не случилось.

Ее труп вместе с Элией и детьми принесли в тронный зал. Ее единственную несли в белом плаще ее брата. Некогда миловидная девушка превратилась в уродливого мертвеца. Про Элию даже думать было больно. Его сестра, милая, очаровательная, болезненная, но очень ласковая, нежная и добрая превратилась в обезображенный кусок костей и горелого мяса. Он пытался думать, что это не они. Но это не помогало. Едва он смотрел на тела и его снова и снова скручивало, потому что это не было кошмарным сном. Это было реальностью. Он видел и знал, что это его сестра. На правой руке, с которой кожа и мясо попросту слезли, обнажая кости, был след от сросшегося перелома - Элия сломала руку, упав с дерева, когда ей было десять лет. Оберин это помнил, как будто это было вчера. Она из-за него тогда и упала. Полезла наперегонки и не удержалась. И он не смог ей тогда помочь. Будь он умнее или спокойнее, то этого вообще бы не произошло. И это повторялось снова. И снова. Он не успевал, не предугадывал, не рассматривал все вероятности, а потом случалось нечто...

Четыре невинные жизни сгорели. И он не мог ничем помочь им.

И от одних этих мыслей ему было тошно с самого себя. А потому он бросался в драку, пил и блудил еще больше, чем до этого.

Если бы он не встретил Элларию, то он бы спился или помер в драке. Она стала его спасением и тихой гаванью. Человеком, к которому можно вернуться и не услышать слова против его образа жизни. Эллария давала стабильность и свободу. Все, что ему было нужно.

Поэтому он ее и любил. Не важно с кем он спал, всегда было важно, что он возвращался именно к ней и что именно ей он доверил своих дочерей. Кого, кроме самого близкого человека, можно подпустить к своим детям?

Но сейчас Эллария не могла принести ему спокойствие. Она была беременна, и сама требовала особого обращения ввиду положения. А голову Оберина вместо заботы наполняли безумные идеи о детях, которых он мельком увидел на улице.

Но... никто же не мешал ему проверить и убедиться, что это точно не они? Похоронить эту надежду под грудой камней и успокоиться уже наконец. Да, так он и сделает.

Осталось только найти этих детей и убедиться хоть в чем-то. Надо было снова пойти в тот бордель.

Что-то внутри подсказывало Оберину, что он сделает им годовую выручку.

***

Нала чистила апельсин, пытаясь не брызгать жгучей и пахучей жидкостью из кожуры себе в глаза. Симба сидел рядом, что-то напевая себе под нос, пытаясь выводить на песке, наметенном на крышу, что-то напоминающее человечков. В одном из них девочка узнала маму. Ну, ту маму, какой она была уже здесь, в Дорне.

Маме шла одежда Дорна. Она была в ней невероятно красивая. И она всем нравилась... И это не нравилось Нале. Нала ненавидела, что на ее мать обращено столько взглядов, которые никто не просил и просить не собирался. И в то же время, девочка прекрасно понимала, что ее мать в состоянии разобраться с этим самой.

Как любила говорить ее мамочка: "ножик в печень - никто не вечен". Никто, кто пытался оскорбить ее мать, не доживал до следующего дня.

Нала пригладила выбившиеся из косички волосы и поморщилась. Теперь на волосах были маслянистая жидкость и сок. Снова придет домой с полной головой песка. И будет благом, если она не принесет на волосах рой насекомых. Мама их не любила. Хотя, огромные кузнечики, которых она называла саранчой, были интересными. Мамуля говорила, что по одиночке они безобидны, но собравшись в стаю они способны убить больше людей, чем войны. Скопления саранчи несут голод. А еще саранча, пожаренная на костерке, пока мама не видела, весело хрустела на зубах.

Девочка закинула дольку апельсина в рот, слегка скривившись от горечи. А мужчина на рынке затирал, что сладкие... Но, может, вот это и было сладким апельсином. Нала ни разу до того, как в Дорне оказалась их и не пробовала. Не по карману маме было. А тут они растут, да в таких количествах, что ребята их чуть ли не с земли поднимали, потому что ветки ломились. Насколько местные приятели говорили правду, она не знала, но сама девочка таскать чужие вещи приучена не была. Мама на это косо смотрела. Вслух ничего не говорила, но взгляд был выразительным.

Но мама вообще много чего не одобряла. И она слишком много всего боялась. Излишне. Но Нала и Симба все равно слушали ее указания и старались им следовать. Или, по крайней мере, совмещать с собственными желаниями. Чего мама не знает, то ей не повредит. А-то у мамы нервы не казенные, новые не выдадут.

Симба встал, посмотрел на свой рисунок и кивнул, отходя в сторону.

- Нала! Тебе нравится?

- Ага.

- Пойдем с ребятами гулять?- Нала задрала голову вверх. Солнце было еще высоко. Мама вернется не скоро. Тогда она вернулась раньше из-за разыгравшейся головной боли. Мигрени, как мама это называла. Но последние дни она больше спала и не так сильно хмурилась, когда возвращалась, а значит вряд ли сегодня мама вернется раньше. И гулять можно до сумерек. Только Солнце пойдет вниз и начнет темнеть, как они должны будут вернуться. Мама в этом была непреклонна.

Вообще, по ее правилам, им нельзя было уходить с больших и приличных улиц, отделяться от компании, и уж тем более друг от друга, с незнакомцами не разговаривать, ни с женщинами, ни с мужчинами. Никуда ни с кем незнакомым не ходить, даже с детьми, конфет и фруктов не брать, на щенков, котят, лошадок, змеек и прочую живность смотреть не ходить. И еще с десяток предупреждений, которые казались нереальными.

Нала щедро делилась мамиными страшилками с новыми друзьями, которые разносили их дальше. Кто-то находил их смешными, кто-то глупыми, но большинстве считали полезными. Взрослые - странные, Неведомый не в курсе, что у них в головах. Потому их компания предпочитала гулять по крышам, аккуратно перелезая с одной на другую. И обзор лучше, и от людей подальше.

- Ладно, пошли. Они вроде туда же собирались.

- К девочкам?- слово "шлюха" брат не употреблял, выбирал слова помягче. Нала стесняться не собиралась, а мать все равно на ругань только тяжело вздыхала, качала головой и давала задание писать на песке культурные слова, пока рука не уставала. Друзья говорили, что им за такое прилетало будь здоров. Но мама их не то, что не била, но даже голоса не повышала.

- Не совсем. Просто рядом. Пойдем.

***

Оберин вышел на улицу, запрокидывая голову. В теле не чувствовались приятная усталость и легкость. В голове была тяжесть. Он ходил в этот проклятый бордель, почти как простые люди ходят на работу в поле. И все равно он не нашел ничего стоящего кроме слухов.

Дети прибегали сюда играть просто потому, что отсюда их не гоняли, да и кто мог их остановить от того, чтобы бегать там, где им хотелось? Пару раз, даже, они забегали в сам бордель, но их мягко выпроваживали. Не лучшее место для маленьких детей.

Все что могли сказать о Нале и Симбе в борделе, так это то, что дети появились в компании местной детворы не очень давно, пару месяцев как, но больше ничего никто не знал. Оно и понятно, откуда шлюхам много знать об осторожных детях.

А дети были именно такими. Или, лучше сказать, осторожной была их мать, явно выдававшая детям ровно ту информацию и ее количество, которые они могли распространить без лишних вопросов и подозрений. Дети болтливы, но они могут выболтать только то, что им сказано или сказано при них.

А значит ему нужно было прекращать маяться дурью и пытаться подкараулить их здесь и устроить якобы случайную встречу. Главное было не спугнуть.

На крыше раздался детский смех, похожий на тот, которым когда-то смеялась Элия, а потом послышались звуки детской возни. С крыши свесилось лицо одного из искомых детей. Симба, смеясь, с кем-то боролся.

- Не боишься упасть?- крикнул Оберин, натягивая улыбку.

- Не!- мальчик улыбнулся шире, на узком лице внезапно проступил Рейгар. Оберин с трудом подавил желание вздрогнуть.- Нала не даст!

- Не будь у края!- раздается окрик его сестры.- И не разговаривай с незнакомцами!

- Нала! Но этого-то я уже видел!- мальчик вскрикивает и отодвигается назад, явно собираясь вступить в перепалку. Та только цыкает и подбирается ближе. Ее крашенные волосы заплетены в косичку, местами покрытую песком. Внимательные светлые глаза посмотрели вниз, на Оберина, прищурились, а потом девочка треснула брата по голове.

- Видел он! Дурак! А если он...- и дальше милое дитя выдало такой забористый список, что Оберин потерял челюсть и дар речи, бессмысленно таращась вверх. Тут не богатая детская фантазия, дети такую забористую черноту не выдумают, просто не смогут. А значит им это рассказывали.- Да даже пусть просто работорговец?

- Разве я похож на работорговца?- все еще ошеломленный прохрипел Оберин, внутренне возмущаясь. Так его еще ни разу не оскорбляли. Но, с другой стороны, такая настороженность - дело нелишнее.

- А нам откуда знать, как они выглядят?- Нала, Рейнис, прищурилась точно как Элия, складывая руки на груди.- Мама говорит, что они как обычные люди, но в груди у них гниль и злоба. И пока человека не вскроешь, ее не увидеть.

- Умная у тебя мама, девочка.- кивнул Оберин, усмехаясь слегка нервно. Интересный взгляд на вещи.- И откуда она знает, что у них внутри гниль?

- Мама видела.

- Значит твоя мама лекарка или септа, если она видела вскрытых людей?

- Нет!- девочка встрепенулась и вскинула голову.- Моя мать вышивальщица!

- Лучшая! Мама вышивает красивее всех!- мальчик свесился с края и потянул за рукав своей рубахи, показывая узор.- Это она вышила!

Если хочешь расположить к себе ребенка, скажи про его любимую маму, спроси про то, что она любит, как красиво поет, предположи, что она самая красивая женщина в Дорне...

Может быть, это были и не Рейнис и Эйгон. Но ему стоило проверить. И если он прав... Что ж, даже если и нет, их мать, судя по описанию, очень красивая и умная женщина. Это будет интересно.

- А можете ли вы меня познакомить с этой прекрасной женщиной?- дети переглянулись, резко наклонились друг к другу, перешептываясь, а потом, расплывшись в улыбках, кивнули.

Все интереснее и интереснее...

- Конечно! Пойдемте,- Нала хихикнула,- милорд! Скоро стемнеет, мама должна домой прийти.

***

Сараби устало ввалилась в комнату, которую она снимала у хозяйки дома, скидывая туфли и добираясь до кровати, падая на нее лицом вниз. Голова не болела, но все тело было сковано усталостью. Слава Семерым, никакой мигрени. Начальница уже намекала, что ей стоило бы поискать другую работу, коли здоровье катиться вниз. Да только какую, седьмое пекло, работу она могла найти?! Кроме помощницы ученицы вышивальщицы. Туда-то с трудом устроилась.

Когда она только начала искать работу в Дорне, она перебрала свои немногочисленные варианты и отмела большую часть сразу же. Проституткой? Да ни в жизни, она лучше сразу выйдет в окно или сиганет в море. А уже несколько поздно совершать выход из жизни, когда у нее было два ребенка на шее. Куда она их? Подавальщицей она не могла по здоровью, да и это опять же, как с проституткой. Ни физически, ни психологически она бы не вывезла.

Торговка из нее была отвратительная. Не умела она этого. Ее учили вести хозяйство, вышивать, поддерживать беседу и за детьми ухаживать, а не на рынке торговать.

И из всех своих навыков, она решила и смогла реализовать только вышивку. Для воспитания детей были необходимы рекомендации, как и для службы у кого-нибудь... Которых у нее, конечно же, не было. Да и внешность у нее приметная, не говоря уже о том, что она частенько ловила на себе мужские взгляды...

Потому она устроилась на свою работу и сумела на ней удержаться. Это стоило ей зрения, появившихся мигреней и тревоги за детей, которых она не могла вечно держать на виду. Но зато она имела не слишком большие, но стабильные деньги, на которые могла обеспечивать Налу и Симбу.

Налу и Симбу... Которые всегда приходили домой или раньше нее, или вместе с ней, никогда не опаздывая. Детей не было дома.

Сараби резко подорвалась на кровати, опираясь на кисти и тут же падая обратно, шипя от боли. Опираться на ладони было плохой идеей само по себе, лучше на локти.

В груди грохотало сердце, а в горле начал образовываться ком. Она была на грани паники.

Наконец поднявшись с кровати, пошатываясь, она пошла к двери. Платок сполз с головы на шею, но поправлять его сил не было. Тем более, на улице уже вечерело, так что в нем больше не было такой нужны. Она почти дошла до двери, когда та резко распахнулась и внутрь вбежал веселый сын.

Сараби выдохнула, плечи резко опустились. Она опустилась на колени и обняла сына. Позже, конечно, она собиралась поговорить со своими солнышками об опозданиях. Ни одно место ночью не является безопасным. Особенно для женщин и детей.

- Мама!- Симба ярко улыбается, в его глазах горит нечто странное, по-детски жестоко-веселое.- А нас дядя до дома проводил.- в голове щелкнуло. Каиса подняла взгляд и различила появляющаяся в проеме фигуру. Нала стояла в стороне, так, чтобы не попасть матери под ноги.- Он хотел с тобой познакомиться.- мальчик перешел на шепот, с милой детской улыбкой.- И с Владиком.

Возможно, ей стоило задуматься над тем, как спокойно и весело ее дети говорили про тыканье людей кинжалом. Но, в конце концов... Ножик в печень - никто не вечен!

Кинжал привычно, хоть и с некоторым дискомфортом для Сараби, скользнул в ладонь, а в следующий момент девушка уже целила человеку в дверях в бок. В голове только проскользнула нервная мысль, что придется прятать тело и разбираться с хозяйкой, а лучше сразу собирать детей и переезжать к хренам в Эссос. В Седьмое Пекло этот Дорн, главное в обещании было обеспечить безопасность детей.

Неприятные неожиданности начались тут же. Для начала идеально расслабленно стоящее тело с невиданной легкостью ушло с траектории, а потом Сараби схватили за шиворот, выворачивая руку с кинжалом. Она злобно оскалилась и зашипела в сторону мужчины и тут же осеклась, поперхиваясь воздухом и собственным удивлением.

Сараби... Каиса знала принцессу Элию с детства... Но вот же ж неприятность. Тогда в Утес приезжала не только принцесса Элия, но и ее брат.

Который сейчас стоял перед ней, и в его глазах читались узнавание и желание мгновенной и неминуемой кончины. Ее кончины.

Во всех планах бывают досадные, но незначительные неприятности и огрехи... Но Оберина Мартелла природа ростом не обделила.

Она резко дернулась, вырываясь, и завязалась достаточно тихая, но серьезная борьба. Сараби лягнула Оберина по животу, попадая пяткой в то место, где у людей, вроде как, был глубоко в кишках зарыт аппендикс. И, кажется, она его укусила за руку. А принц, гадюка страшная, едва не выдрал ей волосы, а потом крепко схватил. Одной рукой, скрещенные и вздернутые вверх руки, а другой платок на шее, затягивая и придушивая.

Оказаться прижатой к стене... Помнится в прошлом мире какие-то девушки считали, что это романтично. Да ни в жизнь! Сараби хотела хорошенько приложить перепутавшего какие-то вещи принца по навесному оборудованию, но тревожное шебаршение заставило их обоих замереть.

Они скосила глаза на комнату, и Сараби едва сдержала едкий и вместе с тем истеричный смешок. Одинокая женщина с детьми - всегда в опасности, поэтому по привычке под кроватью был припрятан заряженный арбалет с самодельным, но действенным предохранителем. Который ее дети пытались снять.

- Успокой детей, пока они не подняли шум, Каиса.- принц Дорна сжал руки сильнее, почти до хруста. Точно синяки останутся.- И пока они не прошили нас арбалетным болтом.

Каиса... Давно ее так не называли.

- Мама?- Нала с трудом и помощью брата держала арбалет нацеленным вроде бы на Оберина.

- Отбой.- прохрипела она, не в силах отвести взгляд от глаз напротив.- Опустите Ваню и наденьте обратно заглушку.

- Да дети. Мы с вашей мамой,- он выделил это слово, щурясь и растягивая губы в мерзкой ухмылке,- просто поговорим. Очень хорошо и мирно.

"Да вашу ж... Я в дерьме! Я в таком фантастическом дерьме!"

***

Оберин едва успел увернуться от удара в печень, внутренне отмечая быстроту броска и точность. Явно не первый раз так делала. Ловкая, как гадюка, но одного не учла. Что может на другую напороться.

Немногим позже, держа женщину... Девушку у стены, он подумал о том, что недооценивал ярость, с которой она защищала своих детей. И это вызывало внутри некоторое уважение.

Если раньше у него оставались некоторые сомнения в том, что эти дети действительно его спасшиеся племянники, то теперь их не осталось совсем. Каиса Ланнистер, которая точно была самой собой, судя по реакции на имя и приметную внешность, мрачно и испуганно смотрела на него из-под бровей.

Ее труп Оберин тоже видел, когда решил попрощаться с несостоявшейся женой. Он помнил ее пятилетним ребенком, с необычно тяжелым взглядом и поразительными рассудительностью и спокойствием для своих лет, помнил семилетней девочкой, приехавшей в Дорн вместе со своим отцом, когда тот согласовывал с матерью Оберина подробности помолвки. В жарком и солнечном Дорне девочке было плохо, она мгновенно сгорала, стоило ей лишнее мгновение простоять под прямыми лучами, ныла он удушающей жары и пила как уставшая после длинного забега лошадь. Элия тогда сердобольно взяла девчонку под свое крыло и одолжила тонкий платок, чтобы та могла в него замотаться и хоть немного уцелеть.

Помнил он и спокойную девушку двенадцати лет, ставшую фрейлиной его драгоценной сестры. Она ходила за Элией хвостиком и подчинялась только ей, игнорируя окружающих с редкостным хладнокровием и поразительной легкостью. И в итоге все это перечеркнулось диким огнем.

Так думал весь Вестерос. И, возможно, Эссос, если его интересовали новости про что-то подобное.

Но сейчас перед ним стояла повзрослевшая, испуганная, осторожно косящаяся в сторону детей, морщащаяся от явно сильной боли в руках. Все с той же бледной кожей, золотистыми волосами и бледно-зелеными глазами, с яркими морщинами от постоянного тяжелого взгляда.

Ей было восемнадцать. А взгляд у нее был как у отца. Слишком тяжелый, пугающий.

- Я думаю, наша беседа должна пройти без... лишних глаз.- Оберин кивает на замерших за кроватью детей, опустивших, но не выпустивших из рук арбалета.

- Сейчас слишком поздно, чтобы они шли гулять... мой принц.- последние слова она выплевывает со змеиным шипением и ядом достаточным, чтобы отравить лошадь.- А говорить на виду слишком... рискованно. Вернитесь завтра и...

- И я найду пустую комнату и сообщение в доках о том, что ты уплыла куда-нибудь в Эссос.- Оберин улыбается широко и притворно мягко, сталкиваясь со злостью и отчаяньем в чужих бледных глазах.- Ты не спрячешься теперь, когда я тебя нашел. Поэтому, лучше бы тебе уложить детей спать и пойти со мной выпить.

- Выпить?- она на мгновение теряется, но тут же снова хмурится и щелкает зубами.- О, а кто защитит моих детей, пока меня не будет рядом?

- Мои люди.

- Такой эскорт ради скромной вышивальщицы-бастарда из Западных Земель с двумя детьми... Не боишься слухов?

- О, не беспокойтесь о моей репутации, леди, мне известно, как управлять слухами себе во благо.

- Я не леди.

- Не лишай меня удовольствия отдавать тебе дань уважения. Ведь милая девушка из Западных Земель так напоминает мне мою погибшую невесту... Могу ли я быть хоть немного сентиментальным и скорбящим?

- Настолько, что три года назад от горя пошел и обесчестил милую девушку?- она хмыкает.- Сентиментальность и скорбь в этом отношении вам не к лицу, мой принц.

- Именно, твой принц. Так что, укладывай детей спать, Каиса.

- Сараби.

- Красивое имя.

- Мне тоже нравится. Больше, чем имя мертвеца. Живые трупы живут за Стеной, в обители вечного холода. А в Дорне временами даже по ночам хочется снять с себя кожу, лишь бы охладиться.- намек сквозит в голосе ледяным ветром.- И мне придется кое-что взять. Это не будет долго, но имейте в виду, мой принц, что если я не вернусь, мои дети сожрут твоих охранников с потрохами, а утром из воды вытащат твой труп.

- Не стоит беспокойства, я верну их мать домой вовремя.

- Вовремя так, чтобы эта мать успела хоть немного выспаться.- Каиса цыкнула и кивнула на все еще поднятые над головой руки.- Ей завтра работать.- Оберин запрокидывает голову и тихо смеется. Эта злая девчушка точно та, кого он много лет назад научил одному приему в обращении с кинжалом. Тычь острым концом в живот, а потом проворачивай. Если бы он знал, во что это выльется, то, вполне возможно, научил бы еще чему-то. Например, сначала спрашивать, а потом пырять. Обратному ее уже научили дороги. И это было... немного очаровательным, если бы эта маленькая дрянь не украла детей его сестры. Она была жива, пока Элия мертва. Она была их матерью, а не Элия. Это милая хрупкая Элия рожала своих детей, рискуя жизнью, любила их. В груди пышут злоба и яд. Но рядом дети, да и бить женщину - низко.

- Конечно, как иначе? Берите что вам надо, укладывайте детей, а я подожду вас за этой дверью. И в окно вам выйти не удастся, под ним люди.- Оберин усмехнулся, высмотрев в женских глазах паническую мысль: "я в дерьме...", - а после спокойно отошел от нее, делая широкий жест рукой, позволяя ей скользнуть в комнату и захлопнуть дверь.

***

Сараби закрыла за собой дверь и послушно пошла укладывать детей. Каиса внутри нее бешено воет и мечется по разуму, вырывая себе волосы и проклиная. Они одно целое, но иногда тело и голова не хотят делать одну вещь совместно. Сараби успокаивает детей и говорит ее диким крохам, что это ненадолго. Каиса внутренне уже смиряется с тем, что, возможно, не доживет до рассвета. Но жизнь свою она продаст дорого.

Она, единая в своих ужасе и решимости, берет письма Элии и собственного отца, не забывает про кинжалы и выходит к ожидающему ее принцу. Она напугана, зла, но вместе с тем в душе царит какое-то чувство мрачной завершенности. Будто так все и должно было быть. Будто он должен был ее найти.

Это все равно не могло продолжаться вечно. Когда-нибудь она должна была вернуть детей в лоно семьи, но... Но не так скоро. Она против. Слишком рано.

А, с другой стороны, когда еще?

Другого шанса ей все равно не представится. От Оберина она сейчас не смогла бы ускользнуть. Лучше пойти самой, с гордо поднятой головой, чем быть связанной и приволоченной, как мешок с картошкой. Тем более, что активные поиски кого-то таким человеком, как Оберин, могли привлечь много нежелательного внимания.

Дети... Говорила она им, не уходить с крупных улиц и с незнакомцами не разговаривать! Видимо, надо было еще добавить, что и при незнакомцах тоже. Но ругаться нет сил, времени и возможности, остается только укоризненно посмотреть на свернувшихся в клубок детей, внимательно провожающих ее глазами, поцеловать каждого из них в лоб, а потом выйти из комнаты, закрывая за собой дверь.

- Если с моими детьми что-то случится,- она скалит зубы,- я убью вас.

- Не собираюсь вредить моим племянникам.- Оберин галантно предложил ей локоть, чем Сараби пришлось воспользоваться, скрипя зубами. Не отказываться же, в самом деле. А если она случайно, конечно же случайно, наступит ему на ногу, то, что ж... Простите великодушно, принц, но стресс не делает ее походку ровной, а ноги сильными, увы, она лишь женщина.- И надо сказать, я впечатлен вашей материнской защитой. Неужели правда, что кошки принимают чужих котят?

- Чужие ли мне дети, которых я знала, когда они еще были в утробе и едва они родились? Чужие ли, когда я пела им, укладывала их и помогала кормить? Но, мне казалось, что мы договорились оставить беседы до безопасного места. Не слишком ли вы беспечны.- они встречаются взглядами полными взаимного недовольства. Но Оберин признавая ее правоту, отвел глаза первым.

До места, где можно было спокойно говорить и, возможно, даже орать друг на друга, они шли молча.

Едва за ними закрывается дверь дома, который принц, видимо, использовал, когда по делам оставался в Теневом Городе, как тишина с хрустом ломается. Это хруст костяшек, ударившихся о стену с такой силой, что там осталась внушительная вмятина. Принц Оберин в бешенстве. Флирт, мнимое спокойствие и лоск слезли с него так же, как с Каисы слезала обгоревшая на солнце кожа. Он не кричит, не буянит, не пытается ее ударит. Просто тяжело и зло дышит и смотрит, почти не моргая.

- Я этого не хотела.- начинает Каиса. Это не оправдание, она не собиралась этого делать, просто попытка объяснить.- Ничего из этого.

- Не хотела?!- он задыхается от ярости, но девушка перебивает раньше, чем он успевает начать кричать.

- Я не знаю, как это выглядит со стороны. Не могу представить. Но я три проклятых года шла своими ногами из проклятой Семерыми Королевской Гавани в Дорн, потому что моя принцесса сказала мне брать ее детей и обеспечивать им безопасность. Потому что, Седьмое Пекло, весь мир хотел крови Таргариенов за то, что сделали отец и дед этих невинных детей. Думаете я не хотела, чтобы все было по-другому?! Чтобы мне не пришлось оставлять принцессу Элию там одну?! Чтобы мне не пришлось думать о том, как выжить и обеспечить безопасность двум детям и самой себе?!! Я хотела вытащить их всех!!!

- И почему не вытащила?

- Потому что ваша сестра приказала мне обеспечивать безопасность ее детей, а не ее самой. Вы вообще, как себе это представляете?! Мне было пятнадцать лет, леди из благородного дома Ланнистеров, которая ни черта о мире вокруг нее не знала! Мужчина в пятнадцать может объехать весь Вестерос, насмотреться всего, а я в этом возрасте знала, как правильно прятаться в нише, чтобы мимо проходящий Эйрис меня не заметил. Я хотела, чтобы Элия пошла с нами. Чтобы она сейчас была жива. Чтобы я не чувствовала дикой вины за то, что ее дети называют мамой меня. Она была одним из самых добрых и светлых людей, который я когда-либо знала и буду знать. Таких единицы. Но я не герой. Я не спаситель, не гений тактики и стратегии. Я просто девочка, которая хотела жить и не хотела, чтобы на ее руках была детская кровь.

- А она могла там оказаться?- Оберин сел на кровать и достал бутылку вина. Открыл и наполнил два кубка, кивком головы указывая на место рядом с собой. Каиса не стала отказываться, опустилась рядом и приняла кубок. Быстрый глоток прервался кашлем. Она отвыкла пить.

- Отец... Мне пришло письмо. К тому моменту все накалилось до предела. Рейгар, этот выродок, был мертв от рук свиньи с рогами, а Эйрис все больше и больше сходил с ума. Королева с сыном были отосланы на Драконий Камень, слуги, что не пошли с ней, почти все разбежались. А мы остались, чтобы никто: ни Западные Земли, ни Дорн, - и подумать не могли о том, чтобы перейти на другую сторону. Вот только отец не дурак, он точно знал, где мягче сидеть будет. И мне дали выбор. Отойти в сторону, или умереть. Что больнее, лишиться головы или чести? Я была фрейлиной принцессы Элии, я клялась ей и только ей в верности, я видела, как росли Рейнис и Эйгон. Жить после их смерти? Нет.- она рассмеялась,- Звучу как трусиха, верно? Просить помощи было не у кого. Никому кроме себя не доверишься. Пришлось устраивать это, извиняюсь, шоу, подыскивав трупы, которые можно бы было выдать за наши... Черноволосая темноглазая дорнийка с двумя бледными беловолосыми детьми далеко бы не ушла. Черноволосая дорнийца, девица из Западных Земель и двое детей тоже... Принцесса сказала мне брать детей и идти в Дорн, а сама осталась. Она...- Каиса сглотнула и закрыла глаза.- Я не уверена, пережила бы она хоть немного пути, даже если бы нам удалось уйти.

- Ее здоровье...

- После рождения Эйгона стало слабее.- она выпила еще вина и полезла за письмами.- Она сказала передать письма лично в руки. Здесь ваши. Для принца Дорана спрятаны, вам я их не отдам.

- Элия приказала?

- Да...- Каиса поежилась, выпила для храбрости еще немного и добавила.- Это не исправит ничего, но... Она не должна была многого почувствовать... Я достала макового молока для нее... Чтобы... Чтобы не было больно...- по щеке скатилась слеза. Потом вторая.

А потом будто прорвало плотину. Каиса зарыдала, не пряча лица, обнимая себя за плечи. В какой-то момент на плечо опустилась, крепко сжимая, рука.

- Ты сказала, что могла отойти в сторону. Что было бы с Элией?

- Оте... Он написал, что она ему не нужна, что она не пострадает, и моя клятва не будет нарушена, но... Он будто...- девушка задохнулась, пытаясь подобрать слова.- Будто считал, что она отойдет в сторону и позволит убить своих детей! Принцесса не могла! Она их любила! Я их любила! А он сказал отойти! И дать их убить! Двух детей!!! Они не виноваты в том, что их родственники натворили дел! Она бы не отошла! И они убили бы ее! Это выбор без выбора! Отойти и умри или не отходи и умри! И я...

- Выбрала третий вариант.

- Нет.- Каиса захихикала, скорее нервно, чем весело.- Третий вариант был выйти из окна. Тогда бы все решилось быстро и мне не пришлось бы смотреть. Я создала четвертый. И мне повезло. Я не знаю почему, но мне повезло, и он сработал. Седьмое пекло!!!- она начинает истерически и искренне хохотать, запрокидывая голову. Браслеты на ее ноге и запястье подрагивают и создают такой же, как и ее смех, режущий уши перезвон.- Он сработал! И мы дошли до Дорна! Я не знаю как! Честно! Я боялась, что Симба... То есть, Эйгон, конечно, что он не переживет, что я не сумею... Я даже не могу вспомнить, как я добывала ему молоко и все в таком духе, но... Мы дошли! И мы все живы!- Каиса смеется еще громче, а потом откидывается на кровать. Она кажется очень мягкой и уютной, тело поет о необходимости сна, но девушка пока держалась.- А я ведь даже не знала, куда иду... Знала, что надо на Юг, а где это "на Юг", вообще понятия не имела. И нас не узнали! Я так боялась, что нас узнают и детей... За себя не так страшно, а за них до обморока! Я ведь не тактик и не стратег! Я не такая умная, как Тирион, не сильная как Джейме, я не умею во все эти... сложности. Я боялась, что нас раскусят и... Они не должны умирать! Они дети! Нала самая милая девочка, которую я знаю! Она заботится обо всех, кто становится ей дорог, и она очень милый жизнерадостный ребенок, который любит мои страшилки и есть саранчу, когда думает, что я не вижу! А Симба рисует! О, я думаю, может быть, уроки у живописца были бы ему по душе.- она поворачивает голову на Оберина, держащего в руках письма.- Знаете, вы первый человек, с которым я могу спокойно говорить. Не представляете, какое это наслаждение.

- В моих воспоминаниях ты не была болтлива.- они обмениваются усмешками, Каиса сцеживает зевок в ладони,- Ты была таким угрюмым и сосредоточенным ребенком, что я бы не подумал, что за этим скрывается такая певчая птаха.

- А смысл говорить, если не слушают?- голова стала тяжелой, девушка пару раз заторможенно моргнула и продолжила,- Да и... Меньше привлекаешь внимания, меньше риск, что что-то с тобой случится.

- А если все-таки привлекаешь?

- Ну... Ножик в печень - никто не вечен.- Каиса на секунду прикрывает глаза, сознание уплывает, и мгновение спустя девушка уже спит, раскинувшись на кровати, оставляя принца самостоятельно разбираться со всей навалившейся информацией. Она свое дело сделала.