Этьен долго сомневался, стоит ли рассказывать жене. Потом решил, что предупредить ее обязывает долг — чтобы семья могла припрятать немного золота, приготовить путь побега на случай, если все вскроется и кипение гнева де Рогана достанет их.
Катерина, услышав все, сначала покачала головой, потом от возмущения порозовели щеки.
— Немедленно поеду во дворец, поговорю с Ее Сиятельством и почтенной матерью-молчальницей. Их нужно остеречь! А вас — спасать. Поеду одна, твое присутствие лишь помешает.
— Нет, — Этьен сложил руки на груди, — Ни за что! Тебе так рисковать я не могу позволить.
— Чем рисковать? — всплеснула руками Катерина. — На жизнь мою никто не посягнет. Это всего лишь дружеский почтительный визит — ведь мы у графа в милости, и он нас приглашал.
— Я в этом не уверен. Здесь, в Монкальме, вы можете укрыться за толстыми стенами, а там… В любом углу… — он в смятении подошел к жене, схватил за плечи: — Нет, Катерина! Пусть со мной случится что угодно, но с тобою?! Ни за что.
— Вы ради чести готовы умереть, но что есть честь? — глаза сверкали, голос, обычно тихий, нежный, теперь звенел гневом, — Пред богом и людьми она различна! Какая же важнее? Для меня нет ценности в той чести, которую трепать так любят, со слюнявой жадностью просовывая в уши друг другу. Жизнь важнее — и защищать ее готова я всегда. Ты не только дорогой мой друг, но ты отец! И пожалей Бертрана, наконец!
— Я не позволю. Катерина, ты должна…
— Не смей с меня брать клятв! — она горделиво отступила. — Я долго была тебе покорной женой, теперь мне не перечь, побудь покорным моей воле мужем!
Барон д'Аркур не находил себе спокойного угла во всем имении. С дочерями объездил все ближайшие деревни, сделал дела, которые не меньше полугода томились списком на столе. Ветви винограда успели облететь, открыв сплетенье узлов, как будто буквы. Те норовили сложиться то в предупреждение, то в ободрение…
Наконец во двор въехала четверка лошадей, за ними — знакомая карета. Этьен сам подал руку жене, помог спуститься, проводил. Она жива, здорова — с души свалилась целая гора!
Катерина прошла в большую гостиную, едва служанка забрала дорожный плащ, подбитый соболями, явились девочки.
— Все хорошо, — успела лишь сказать, — и бросилась в объятья малышек.
Барон в волнении кусал усы и губы, пока спустя года служанка не позвала его в спальню баронессы.
Та сидела у окна и с наслаждением дышала сладким духом осени.
— Сад оголился, — задумчиво подперла рукой лицо. И оглянулась на барона. — И, я надеюсь, так же оголились и корни заговора.
— Я говорил — у нас нет доказанной вины. Лишь подозрения.
— Я никого не обвиняла. Лишь намекнула тут и там, и между делом припомнила, что чей-то оруженосец слышал какой-то разговор. А кто-то видел другого. Мне удалось разжечь в Их Сиятельствах если не возмущение, то интерес к предмету. Графиня де Роган премилая мадам, она мне демонстрировала сад. Мы много говорили. А графиня Анна показалась мне холодной, однако рада была благословить в конце. То, что Дрюйес так обращается с даром Бога людям и продает за золото флаконы святой воды, ей не понравилось. Твой пра-пра-прадед такого не позволял себе. Ах, еще служанка при отъезде передала записку, где говорилось, что Святая помнит, как ты стоял с мечом меж нею и стаей злобных дьяволят. Вот, можешь прочитать, — и вынула из-за корсажа теплую бумагу.
— Святую Катерину я в жены взял, — сказал Этьен и кротко сел у ее ног, прижав к губам ладонь.
— Глупый и смешной мой муж, — она расхохоталась. — Я только сделала, к чему меня призвал мой долг. Ступай, уже пора ложиться, я устала. А Эстер привыкла, что именно ты приходишь пожелать ей добрых снов!
В душе тревога боролась с неуверенной надеждой.
ⵈ━══════╗◊╔══════━ⵈ
Зимнее солнце искрами рассыпалось по золоченым гербам. Королевский шатер, расшитый лилиями, возвышался над пестрым морем павильонов. Смешались ароматы снега, дамских притираний, жареного мяса и конского навоза. Вдоль барьеров трепетали знамена участников. Герольды в праздничных табардах зачитывали имена бойцов, их голоса скользили над ревом толпы, приветствующей рыцарей. Ложа в центре, приготовленная для Его Величества и де Роганов, сверкала ярче всех; жаровни освещали тонкую резьбу колонн и заставляли их течь смолой.
Этьен был собран и и не сомневался, что пройдет в финал. А там — отдаст свою удачу на милость Девы Благодатной. На этот раз смотреть на состязание станет Катерина, и девочки, а вместе с Бертраном приехали и сестры де Монфор.
— Ваш плащ.
И руки Франсуа привычно сделали свою работу. Этьен сжал челюсти. Вот человек, которому он верил. Но теперь ни капли прежней веры не осталось. Они повязаны, как цепью, не только долгом, но и тайной. Тяжесть бремени давила непомерно. Барон расправил плечи. Не время слабине давать дорогу. Взгляд оруженосца был холоден, почти на грани презрения, как если бы Леже уже победу смаковал. Но на турнире рыцарь и оруженосец — союзники. А остальное — после.
Турнир, где молодые рыцари и оруженосцы хвалились доблестью, проводили днем ранее, до основного действа. Этьен был приглашен туда как член судейства.
На взрытый копытами песок въехал чалый конь, и из-под шлема мелькнули вроде бы знакомые глаза.
— Кертран дю Манс! Оруженосец шевалье Бертрана Де Монфора!
— Я вызываю на поединок Франсуа Леже, — раздалось глухо из-под забрала.
Вряд ли это кончится добром… И верно: Франсуа горделиво упер кулак в бок, и выехав навстречу, надменно бросил:
— Вы недостаточно знатны, чтобы тягаться с фамилией Леже. Или законы изменились? — он обвел собрание взглядом. — Лишь самые благородные могут состязаться меж собою на ристалище.
Герольды-знатоки принялись совещаться с передним рядом судей.
Виконт Дрюйес поднялся и крикнул:
— Покамест я предлагаю замену подостойнее — мой Карл де Лаперьер, сразишься с Франсуа?
— Сочту за удовольствие, — из очереди выехал в богатом гарнитуре оруженосец виконта.
Этьен смотрел, как Бертран и несколько товарищей уговаривают Керта отступиться — и верно делают: сейчас слепая ярость застилает ему глаза — убьет или убьется.
В конце турнира Этьен вернулся в свой шатер, сорвал и плащ, и стал снимать нагрудник, не дожидаясь никого. Анри вбежал и вскрикнул:
— Мой господин, позвольте! — он начал аккуратно расстегивать ремни, но сам сопел, как возмущенный щенок, — Как Франсуа такое выкинул, ума не приложу! — прорвало, наконец, плотину. — Это было грубо и недостойно!
— Ты обо мне, мальчишка? — в шатер вошел оруженосец. Нагло посмотрел на одного и на другого.
— Где твое воспитание, Леже? — спросил барон сурово. — Если говорить о благородстве — то этикет первостепенен для рыцаря и кавалера.
— Простите, господин барон, — Франсуа склонился вдвое ниже, чем требовалось. — Но я поболе некоторых знаю, как беречь честь дома и свою! — потом, внезапно испугавшись, побледнел и замолк.
Этьен вдохнул и выдохнул, чтоб не ударить сразу — боялся изувечить, дурная была бы шутка перед турниром.
— Ты что, с ума сошел?! — голос прозвучал как раскат грома, и Этьен шагнул вперед, — Как смеешь так себя вести?! Рыцарь должен быть примером достоинства. И честь твоя – пустое слово, если ты не понимаешь, что благородство – не в титуле, а в сердце и поступках!
— Вам ли говорить о чести?!
— Уйдешь, — Этьен тяжело дышал, от гнева стало тело легким, как обрывок шелка. — Едва окончится турнир — чтоб больше я тебя не видел!
— Мне есть куда уйти, — усмехнулся Франсуа. — Не тревожьтесь.
— Гоните его прямо теперь! — возмутился паж. — Я сам вам стану подавать копье и меч, вы не зря меня учили!
Оруженосец, махнув рукой, ушел. Анри, дрожа, уставился на барона.
— Тебя давно пора повысить до оруженосца. Вернемся домой, и сразу клятвы обновим.
Анри несмело улыбнулся, но тут же опечаленно спросил:
— Но как же на турнире…
— Как-нибудь. Надеюсь, он выполнит свой долг хотя бы за победную награду.
ⵈ━══════╗◊╔══════━ⵈ
Турнир шел чередом своим, и схватка следовала за схваткой. Все меньше оставалось тех, кто крепко сидел на боевом коне и был способен держать древко и рукоять. Сосредоточенные на достиженьях, рыцари почти не виделись, лишь от ристалища к шатру, оттуда — к выгулу коней, и все по новой. В последний день остались восемь состязающихся. После первой сшибки — четыре...
В шатре перед самым выходом Этьен нашел письмо. Прочитав, сжал в кулаке и опустив голову, закрыл лицо ладонью. Господь не милостив, жесток… Святая Дева слишком милосердна — быть может, потому слаба.
"Господа!
Знайте же, что ваши встречи были вовсе не тайной для внимательных. Условия такие: вы сойдетесь в поединке. И если хоть один из вас отступит, письмо с подробным списком ваших прегрешений и доказательств оных попадет к самой Святой Анне.
Лишь если один из вас падет от руки другого, то грех того, кто выживет, навеки в тайне сохраним. Таков мой суд над вами.
Да хранит Господь вас в вашем выборе между кровью и позором".
Опасно в бой вступать с коварным — неумеющему лгать. Коль тронешь змеиное гнездо — надо быть готовым, что гады попытаются ужалить.
Вошел Франсуа.
— Ты! — схватил оруженосца за горло, и поднял над полом без всякого труда. — Ты, ядовитая гадюка, которую пригрел я, пожалев… — отбросил, тело спружинило от стены шатра и было брошено к ногам барона. Хорошо, паж отошел за Небюлезом и не видел этой сцены, за гранью понятий доблести, терпения и разума.
— Что, испугался? — Франсуа поднялся, потер плечо, взглянул со злобой: — Мужеложец… Ты потеряешь жизнь иль честь, и я смогу уйти к тому, кто мне по нраву… и платит больше! Будьте вы…
Он умолк, удивленно воззрился на окровленный лепесток, торчащий из груди. И рухнул наземь.
— Да хранит вас Пресвятая Дева, господин барон, — Анри, не дрогнув, вынул нож, и после подал меч.
Рассвет окрасил не золотом шатры, но кровью. Небо тянулось полосами облаков, как будто длань исполинская сгрести намеревалась ристалище и все вокруг, для потехи в комок скатать безжалостно.
Это страшный сон. Рыцарь с червленым гербом стоял на том конце ристалища, и барьер турнирный их связывал, готовясь разорвать на части… Небюлез, всхрапнув, понесся. Рем не отставал — они не знали, что уготовано хозяевам, и радовались поводу потешить удаль.
Треск! Ланс сломался, однако Де Монфор остался в седле.
Еще раз! Новый ланс, Анри, дрожа губами, подал.
Копье нацелилось на сердце, но в последний миг скользнуло в сторону. Промах!
"Меж кровью и позором"
Этьен с трудом поднялся на ноги. С другой же стороны барьера Бертран тряс головой, такой же оглушенный.
— Схватка до победы! — раздалось со всех сторон.
Клинки сошлись с глухим трезвоном, но не было в ударах той беспощадной злости, не было азарта. Лишь страх. Удар — и отраженье, шаги, круженье по песку, и вновь удар! И каждый знал — лишь стоит просчитаться, дать волю силе, и поединок обернется смертью — не тела, сердца самого. Уж лучше смерть моя. Уж лучше я, чем он!
Не соперники, а загнанные звери в капкане чужой воли. И близкие глядят, однако не ведают, что видят.
Кто-то должен пасть. Пусть я. Не он.
Толпа стенала, герольды срывали глотки. Любимые глаза так близко… Губы ловят воздух, на миг лезвие замерло у горла. Тупое, но можно им легко кадык сломать иль задушить, пробить висок. Этьен, сжав зубы, отвел меч в сторону. Убить? Но даже победить его так больно, что не хватает сил на новый вдох.
— Я люблю тебя.
— Ничья! — громко объявил герольд.
Этьен сквозь едкий пот, взглянул на ложу короля. Святая молчальница держала какую-то бумагу в руках, худых как птичьи лапы. Бертран поднялся на колени, стиснул сухую от песка ладонь в ладони. Теперь уж все равно.
Этьен смотрел, как блеклые глаза старухи бегут по строчкам.
Наконец, графиня Анна встала, подошла к ограде, увитой золотыми галунами, и уставилась на рыцарей — две мелкие фигуры, извалянные в земле, в раскисшем снегу. Жмущиеся ближе друг ко другу.
Затем взглянула туда, где поднимался ввысь огонь жаровен. И внезапно бросила письмо. Еще выше взметнулся жадный пламенный язык.
Виконт Дрюйес, стоявший рядом с графом, побледнел. Графиня повернулась и внезапно закатила пощечину ему. Отзвук был слышен до самого конца ристалища, как удар мечом об щит.
Рука в руке.
Толпа скандировала, кричала что-то... а виконта уводила стража. Прозвучало слово "Маска". Ужели... злоязычие карается по чести?!
Рука в руке.
Пусть понимают не все и не вполне, пускай не понимая, желают обманываться — не важно. Пустое. Главное — рука в руке, и будет так.
— Пусть подойдут к Его Величеству оба победителя турнира!
С неба посыпал снег.
— Знаешь, Катерина готовит чудный зимний сидр. Пойдем, уважим госпожу?
Бартран тряхнул головой и рассмеялся:
— Пойдем.